Апостольское богослужение

Новосельцев Григорий Петрович
Апостольское богослужение.
Далее будут рассмотрены основные этапы становления богослужебной и молитвенной практики начиная с проповеди апостолов.
Церковь, как и любой живой организм претерпела этапы своего становления.
Только к началу 4 века сложилась та схема богослужения, к которой мы привыкли и список книг нового завета.
Но это по-разному отразилось на тех кто был просвещен верой христовой.
Отдаленные общины могли остаться на том этапе, когда они только приняли веру от апостолов или их последователей и потеряв связь с общим религиозным центром могли остаться долгое время на этом этапе и пойти своим путем развития, при этом сохраняя в целости основу веры христовой.
А если взять кочевые народы, то там еще ярче могло произойти оторванность от духовных центров. В России такое случалось даже в 18 и 19 веках, но до этого мы еще дойдем.
Вернемся к апостолам.
Упоминания об Евхаристии в апостольских посланиях
Самое первое упоминание о совершении Евхаристии мы находим в 1 Кор. Напомню, что это послание было написано ап. Павлом в 55 г. следовательно, задолго даже до евангельских описаний Тайной вечери. Сегодня мы проанализируем два отрывка из этого послания.
В I отрывке (1Кор.10:16–17) апостол ссылается на то знание о Евхаристии, которое уже было у коринфян (очевидно со времени основания их церкви в 51/52 гг.). В следующей 9 главе, ст. 20–34 он более подробно критикует и комментирует Вечерю, которую совершали у себя коринфяне.
I отрывок звучит так: «Чаша благословения, которую благословляем, не есть ли приобщение Крови Христовой? Хлеб, который преломляем, не есть ли приобщение Тела Христова? Один хлеб и мы многие одно тело; ибо все причащаемся от одного хлеба».
Почему Павел начинает здесь с «чаши»?
Потому что он, как иудей, вспоминает прежде всего о праздничной пасхальной чаше, которую и называет израильским выражением «чаша благословения». Над такой чашей произносил благословение во время праздничной вечери либо отец семейства, либо раввин (учитель) в кругу учеников. Христос был как раз таким Учителем.
Невозможно найти лучшего доказательства того, что Тайная вечеря была совершением законной иудейской хабуры, т.е. праздничной трапезы, имеющей религиозный и, вместе с тем, домашний характер.
Последовательность такой хабуры подробно реконструирует архим. Киприан (Керн) (Евхаристия, стр. 38–39). Ритуал сводится к вкушению 3-х чаш вина, смешанного с водой.
После благословения над первой чашей («Благословен Ты, Господи Боже наш, создавший плод виноградной лозы...» Мишна) читалось благословение над опресноками («Благословен Ты, Господи Боже наш, выводящий хлеб из земли...») и благословение праздника («Благословен... избравший нас из всех народов и возвысивший нас над всеми языками...»).
После этого приподнималось блюдо с разломанными опресноками и говорилось: «Это хлеб страданий, который вкушали наши отцы в земле египетской».
Затем наполнялась вторая чаша и младший из семьи задавал традиционный вопрос: «Чем эта ночь отличается от других ночей?» Глава семьи рассказывал историю рабства и исхода из Египта. После чего поднимал вторую чашу со словами: «Мы должны благодарить, хвалить, славословить...»
После этих слов все пели т.н. Галлел (Псалом № 112) и поочереди отпивали из чаши. А глава семьи подавал всем части опресноков (хлеб).
Евангелист Лука, рассказывая о Тайной вечери (Лк.22:14–20) явственно упоминает обе чаши:
17. «И, взяв чашу и благословив, сказал: приимите ее и разделите между собою...
19. И взяв хлеб и благодарив, преломил и подал им, говоря: сие есть Тело Мое, еже за вы даемое сие творите в Мое воспоминание.
20. Также и чашу после вечери, говоря: сия чаша есть новый завет в Моей Крови, яже за вы проливается».
Первая чаша здесь – чаша Ветхозаветная, а вторая – чаша Евхаристическая. Следовательно, Христос преподал Евхаристическую чашу после Вечери, что подтверждает ап. Павел в 1Кор.11:25 «Также и чашу после вечери и сказал: Сия чаша есть новый завет в Моей Крови; сие творите... в Мое воспоминание».
Но это, конечно, не просто воспоминание (как считают баптисты). Вернемся к нашему первому фрагменту ап. Павла:
«Чаша благословения, которую благословляем, не есть ли приобщение Крови Христовой? ...» и т.д.
Чаша с вином не только напоминает о пролитой крови Христа, но и приобщает к Нему. Так же и хлеб дает нам «приобщение Тела Христова» (там же). И это «тело» – то самое, которое было предано за нас на кресте.
Но Павел тут же добавляет, что «Тело Христово» одновременно является всеми присутствующими, т.е. той самой «Церковью», «которая есть Тело Его» (Эфес. 1:23). Поэтому он и говорит: «Один хлеб и мы многие одно тело; ибо все причащаемся от одного хлеба» (1Кор.10:17). В таинстве причащения для Павла особенно важно, что оно объединяет нас, многих, в одно Тело Христово и таким образом создает церковную общину. Поэтому Павел следил за тем, чтобы для причащения брался один хлеб и разламывался на куски по числу присутствующих.
Т.е. это не символ, а реальное приобщение многих к единому и т.о. – друг к другу.
Эту реальность Павел подчеркивает в последних стихах, говоря о реальности языческих культов. Ибо хотя сам «идол – ничто», но есть «так называемые боги» (т.е. демоны) и «язычники, принося жертвы, приносят бесам, а не Богу»(<_тамже_>Там же, 20). Это многих может покоробить, потому что мы привыкли находить в греческих мифах красоту и глубину. И мы в прошлом году говорили о них как о предощущении христианства. Однако, мы говорили также о том, что все это античное язычество было пронизано колдовством и магией, теургией и оккультизмом. Но «не можете пить чашу Господню и чашу бесовскую» (<_тамже_>Там же, 21).
Итак, установленная на Тайной вечери Церковь актуализировалась в день Пятидесятницы. В этот день хабура Христа стала Церковью, а трапеза Его учеников – Евхаристическим собранием. Евхаристическое собрание есть экклезиологическое продолжение Тайной вечери.
Как Тайная вечеря едина и единственна, так и Евхаристическое собрание едино и единственно. В пространстве и во времени не существует разных Евхаристических собраний, но одно-единое, как едино Тело Христа.
Ибо хлеб, который преломляют ученики, есть тот, который преломил Христос на Тайной вечери. И чаша, которую они благословляют, есть та самая чаша.
«Ибо всякий раз когда вы едите хлеб сей и пьете чашу сию, смерть Господню возвещаете, доколе он приидет» (1Кор.11:26). Т.е. Евхаристия, совершаемая до Второго пришествия, есть продолжающаяся последняя вечеря Христа. Как Он пребывал с учениками на Тайной вечери, так Он пребывает с учениками на Евхаристическом собрании в евхаристических дарах: «Сие есть тело мое...» и т.д.
Теперь логично перейти ко второму отрывку того же послания к Коринфянам, где Павел критикует (а следовательно и описывает) первохристианскую агапу в коринфской Церкви (1Кор.11:20–34).
Агапа (;;;;;;;) или «вечеря любви» была совместной трапезой, которая, собственно, и являлась первохристианским подобием вечери и венчалась собственно Евхаристией. Т.о. к Евхаристии приступали не натощак, а уже «по вечери», т.е. после насыщения.
Только Карфагенский Собор 391 г. окончательно отделит агапы от Евхаристии, постановив, «чтобы к Евхаристии приступали натощак».
Первоначальные агапы были ярким выражением соборности и праздником любви. Деградация этого установления впервые началась в связи с коринфскими разделениями на церковные партии. На что и обращает внимание апостол. Возникли «разделения» (буквально «схизма», раскол) и «разномыслия»(буквально хайрезис, т.е. партийные ереси), которые разрушили соборное единство. И хотя члены общины по-прежнему собираются на общую трапезу(агапу), Павел пишет, что
«Это не значит вкушать вечерю Господню» (1Кор.11:20). Потому что разделение проявляется как партийность, зависть, ревность и эгоизм, не совместимые с христианской любовью:
«Ибо всякий поспешает прежде других есть свою пищу...» т.е. приносимые яства не распределяются между всеми, чтобы вкушать их сообща. Каждый ест то, что сам принес. И т.о. социальные различия обнаруживаются самым вопиющим образом:
«иной бывает голоден, а иной упивается» (1Кор.11:21). Но это уже не есть агапа, «трапеза Господа» на которой «один хлеб и мы многие одно тело»(1Кор.10:17).
«Разве у вас нет домов на то, чтобы есть и пить?» – обращается Павел к зажиточным членам церкви. Т.е. если все дело в еде и питии (а не в общей трапезе), то могли бы оставаться и дома.
«Ибо пренебрегаете Церковью Божьей и унижаете неимущих» (1Кор.11:22).
И далее – самое интересное: Павел осуждает коринфских раскольников («что сказать вам?.. Не похвалю».), но осуждает он их не со своей личной точки зрения, а опираясь на уже существующее Предание Церкви: «Ибо я от Самого Господа принял то, что и вам передал» (11:23). Что же он принял от Самого Господа? Рассказ об установлении трапезы? Нет, конечно (см. Деян.9:5), нооткровение о том, что Иисус воистину Сын Божий и Спаситель. Что Он – тот первоначальный источник, от которого исходят все «передачи» (т.е. Предание) Церкви. И он принял это через других от Христа и передает дальше, коринфянам.
И далее Павел излагает это Предание: «Господь Иисус в ту ночь, в которую предан был, взял хлеб и, возблагодарив, преломил и сказал: «приимите, ядите, сие есть Тело Мое, сие творите в Мое воспоминание».
Также и чашу после вечери и сказал: «сия чаша есть новый завет в Моей Крови; сие творите, когда только будете пить, в Мое воспоминание».
Христос не совершает здесь символического поступка, ибо «воспоминание», о котором Он говорит, действительно осуществляет вспоминаемое. И преломляя хлеб Евхаристии мы действительно принимаем в себя Тело Господа. Павел был убежден в этом: мы видели это в 1Кор.10:16.
Теперь мы видим, что Причастие было включено во всю трапезу (Агапу) в целом, а не представляло (как у нас сейчас) отдельного литургического действа. Преломление и раздача хлеба старейшиной (пресвитером) служило началом трапезы. Затем она продолжалась до конца и только «после вечери» (т.е. спустя значительное время после хлебопреломления) благословлялась и передавалась чаша. Но что это за чаша?
Современные православные христиане склонны воспринимать ее как некую «небесную материю», «священную (почти магическую) субстанцию», которая, естественно, только в Православной Церкви и существует, ибо за стенами ее священная магия теряет свою способность материализовать небесное.
Трудно сказать, чего тут больше: замшелого схоластического католицизма с его «транссубстантионом» (т.е. почти алхимическим «превращением субстанций») или монофизитски окрашенного византинизма, для которого все в Церкви только Божеское (не человеческое).
Но мы должны со всей ответственностью сказать, что апостольское Предание времен Павла по другому расставляло акценты. При всей несомненной реальности Евхаристии, в чаше не какая-то сверхъестественная субстанция. нет – «сия чаша есть новый завет в Моей Крови». Т.е. в чаше, прежде всего «Новый завет», который, конечно же только с Кровью Иисусовой и через Его Кровь осуществляется. Ибо само установление Нового завета могло совершиться только через Кровь непорочного Агнца Божьего (Ин.1:29). Тем не менее, отпивая из чаши, мы принимаем в себя не «небесную кровь», а участие в Новом завете (со всей вытекающей от сюда ответственностью, данной через «воспоминание»).
Никто из наших богословов-экклезиологов не выразил этот апостольский смысл Евхаристии лучше, чем А. С. Хомяков:
«О таинстве Евхаристии учит Св. Церковь, что в нем совершается воистину преложение хлеба и вина в Тело и Кровь Христову. Не отвергает она и словапресуществление, но не приписывает ему вещественного смысла...
Преложение хлеба и вина в Тело и Кровь Христову совершается в Церкви и для Церкви. Принимаешь ли ты освященные дары или поклоняешься им, или думаешь о них с верою – ты действительно принимаешь Тело и Кровь Христову и поклоняешься им, и думаешь о них. Принимаешь ли недостойно – ты действительно отвергаешь Тело и Кровь Христову...» (стр. 62).
«Многие спасались (например некоторые мученики), не приобщившись ни одному из таинств Церкви (даже и крещению), но никто не спасется, не приобщившись внутренней святости Церкви, ее вере, надежде и любви: ибо не дела спасают, а вера». (стр. 65).
И, наконец, мы должны рассмотреть, что значит в контексте данного послания ап. Павла его знаменитые слова: «Посему, кто будет есть хлеб сей и пить чашу Господню недостойно, виновен будет против Тела и Крови Господней».(1Кор.11:27).
Сколько людей мучили себя из-за этого вопроса, не те ли они «недостойные» и не согрешают ли они, принимая участие в Евхаристии. Этот нелепый страх перед Вечерей Господней с веками настолько усилился, что наконец старались причащаться как можно реже. И, не смотря на то, что Православная Церковь специально соединила с таинством Евхаристии таинство Покаяния (чего в Древней Церкви, разумеется, не было), в конце концов стали причащаться один раз в году (после благочестивого говения). Т.е. уже действительно, каждый раз добровольно отпадали от Церкви и как действительно отпавшие, каждый раз заново присоединялись к Ней через специальное таинство Покаяния!
Между тем, в Греческом тексте ап. Павла сказано не о «недостойных», а о тех, «кто недостойно», т.е. недостойным образом (подобно только что раскритикованным коринфянам) ест и пьет. И только при таком понимании это высказывание находится в связи со всем разделом. Совершенно ясно, что все мы недостойны Причастия и оно совершается не по достоинству, а по благодати. Но Павел критикует коринфян не за то, что они недостойными приходят на Вечерю Господню, а за то, что они ведут себя там недостойным образом. Ибо, если за евхаристической трапезой одни упиваются, а другие голодают, и в тоже время возвещается смерть и второе пришествие Господа, то происходит «недостойное».
Вот о чем нам следовало бы подумать, но об этом мы как раз не думаем. Ибо уже почти традицией стало в Православии противопоставление церковного благочестия (любви к Богу) и диаконии (т.е. любви к людям). И гуманизм (от латинского humanus – человечный) почему-то стал в нашей Церкви ругательным словом.
А между тем, ап. Павел именно здесь предостерегает нас: «Да испытывает же себя человек» (11, стих 28). Нигде в Новом завете не сказано о предшествующей причащению исповеди, но каждый должен испытывать себя, действительно ли есть в нем любовь или хотя бы братские чувства к ближним? Действительно ли ищет он в Вечере Господней не «свое пищу», а соборное братство общины?
И утверждая именно такое понимание слова «недостойно», Павел резюмирует: «Ибо кто ест и пьет недостойно, тот ест и пьет осуждение себе, не рассуждая о Теле Господнем». (11:29).
Т.е. не рассуждают об отданном за братьев своих Теле Христовом, удобно и изобильно насыщаются. И равнодушно смотрят на голодающих. И могут унижать неимущих.
Это христиане?
Да, к несчастью, – это христиане. И такая их еда и питие не останутся без последствий. Ведь они едят и пьют при Вечере Господней. Что же они пьют – чашу Нового Завета? Нет, конечно. Они пьют «осуждение себе». Это не пустое слово, не угроза апостола, этот приговор невидимо совершается над нами: «Оттого многие из вас немощны и больны, и не мало умирает» (11:30). Ужасно? Нет, естественно. Ведь речь идет о еде, о Теле Господнем, о Новом Завете. И недостойность поведения тоже сказывается телесным образом. Вместо того, чтобы стяжать «благодать в теле» (прп. старец Силуан), получают слабости и болезни, которые ведут к смертным случаям.
Вывод Павла мы помним: надо судить самих себя, чтобы не быть судимыми от Господа.
Но есть второй вывод из всего сказанного: «Посему, братия мои, собираясь на вечерю, друг друга ждите. А если кто голоден, пусть ест дома, чтобы собираться вам не на осуждение. Прочее устрою, когда приду» (1Кор.11;–34).
Ведь все сказанное относилось к Вечери Господней!
Как же серьезно относился к ней Павел!
Для него, как и для всей Церкви в то время немыслимо было бы себе представить, что можно справлять Вечерю без общей трапезы. Взять и преломить хлеб – это было только начало. Затем должно было воочию наступать соборное единение всех братий. И только в конце «после вечери» шла в круговую чаша евхаристического вина. Нарушить этот порядок, значит нарушит сам смысл таинства. Поэтому зажиточный человек со своей едой должен «ждать» пока последний бедняк не придет после своей тяжелой дневной работы. А если ему трудно ждать, если он голоден – пусть ест дома! Но не разрушает единство Церкви. Ибо Вечеря – воплощение Церкви!
Сделаем теперь выводы из всего сказанного.
1. Наша Литургия происходит от ритуальной трапезы ветхозаветной Пасхи.
Именно во время этой священной Вечери и для полного осуществления заложенного в ней смысла, Иисус Христос совершил Свою Жертву – приношение Своего Тела и Крови в пищу верным Своим. Поэтому:
2. Литургия – семейная трапеза народа Божия.
Прийти на Литургию – значит сесть за общую Трапезу всей христианской семьи во главе со Христом, чтобы вместе вкусить Его Небесный Хлеб.
Что происходит с христианином «причащающимся Тела и Крови Христовых». Он становится единокровным Христу, «врастает во Христа», начинает жить Богочеловеческой (обоженой) жизнью (Ср. ап. Павел: «Уже не я живу, но живет во мне Христос» Гал.2:20).
3. Литургия – праздничный пир в Царстве Божием.
Семейная трапеза, которой является Литургия, представляет собой праздничный пир. Она подразумевает радостное собрание близких и любящих друг друга людей (общину).
В Литургии всегда незримо происходит встреча всего народа Божия. Потому, что там где Христос, там все Его Тело, вся Церковь, все христиане, не только живущие, но и умершие и еще не родившиеся. Т.о. за Литургией происходит такое собрание, которое совершается вне времени и пространства, не столько на земле, сколько в Царстве Божием. Литургия и есть предвосхищение этого Царства Небесного – небо на земле.
4. Наша Литургия – продолжение апостольской.
Итак, в реальности есть только одна вневременная Литургия, которая по эту сторону времени предстоит как неисчислимое множество отдельных служб или, лучше сказать – отдельных прорывов сквозь время и своей вне временной сущности. Это есть продолжение апостольского служения.
Обратите внимание, что все в нашей Литургии продолжает напоминать трапезу: для нее необходим стол (т.н. престол), скатерть (облачение престола), блюдо (дискос) на который кладется пища, а также – чаша для пития (потир). В особенности необходим распорядитель пира (заменяющий апостола епископ или священник).
Этот пир радостен, ибо открывает нам смысл нашего существования (экзистенцию). Отсюда радостное и торжественное пение (все тоже апостольское Аллилуиа), золотые облачения священников, радостный звон колоколов и т.д.
Вместе с тем, все очень изменилось со времен апостолов. Что именно изменилось, почему и когда? – Об этом будет сказано дальше.