Народы России перед революциями в России.
Прежде всего, следует подчеркнуть, что Россия с самого своего рождения как государство являлась всегда многонациональным конгломератом. Уже Древняя Русь IX – начала XIII вв. объединяла более 20 различных народов[16]. Здесь жили угро-финны, балты, тюрки, иранцы. Часть из них вошла в состав Руси естественным путем, соседствуя и живя бок о бок со славянскими племенными конфедерациями, все они боролись против общих врагов. Так, известно противоборство новгородских славян совместно с местными балтскими и угро-финскими племенами против насильников варягов. Позднее жившие на территории Руси тюрки и угро-финны, обитавшие в междуречье Волги и Оки, совместно с руссами противостояли татаро-монгольскому нашествию. А далее в состав Владимиро-Суздальского княжества и Московского государства вошли земли, также населенные многоязычными народами, которые ранее входили в состав Древней Руси[17]. С XVI–XVII вв. Русское централизованное государство включает в свой состав татарские поволжские ханства и Сибирь, часть Северного Кавказа, населенные многочисленными народами, а также территорию Украины. Наконец, императорская Россия завершает формирование многонационального государства, включая в его состав Закавказье, Среднюю Азию, Прибалтику, юго-западные окраины, Польшу и Финляндию.
Часть этих регионов и народов вошла в состав России насильственным путем, часть – добровольно, но во всех случаях это вхождение имело драматический характер для того или иного народа, означало серьезную перемену в его исторической судьбе.
В этих уникальных геополитических условиях постепенно соседствовали, переплетаясь в политике и практике России, определенные черты интернационализма и традиционного официального национализма, свойственного всем крупным государственным образованиям, как средневековья, так и нового времени. Все российские правительства от глубокой древности до XX в. вынуждены были проводить весьма осторожную и гибкую национальную политику, для того чтобы сохранить единство огромного многонационального государства, позднее огромной империи.
Традиционно насаждая свою администрацию, и Древняя Русь, и Москва, и Петербург опирались в национальных районах на местную знать, приближали наиболее ярких и способных ее представителей к трону. Выходцы из балтской и тюркской среды, позднее из Грузии, Армении, Украины, Бессарабии, Прибалтики, Финляндии, с Северного Кавказа занимали периодически высокие посты в российском руководстве, в правительстве, армии, в царской свите. Царская администрация, по существу, не распространила крепостное право на большинство национальных районов России, оставив эту «привилегию» за русским крестьянством. Сохраняла она и конфессиональные особенности национальных районов.
Веротерпимость была традиционна для России, хотя это не исключало активной миссионерской (и порой весьма воинственной) деятельности православной церкви. По существу, с XVI по XX вв. Россия выработала стройную систему административного управления национальными районами, примеряясь к особенностям, традициям, обычаям, верованиям и даже уровню экономического и политического развития того или иного региона[18]. Достаточно вспомнить конституционное устройство Польши и Финляндии в составе абсолютистской России в первой четверти XIX в., у истоков которого стояли Александр I, M. M. Сперанский, Н. Н. Новосильцев[19], или прогрессивные реформы П. Д. Киселева в 20?е годы XIX в. в Молдавии и Валахии, одобренные Николаем I[20].
В условиях подобной политики русскому национализму, то есть линии на преимущественное положение русской нации среди других наций России, на подавление прав других наций и народностей, практически не находилось места. Даже в известной формуле «православие, самодержавие, народность», в теории «официальной народности» не нашлось места для тезиса об исключительности в рамках империи русской нации[21].
Говоря о том времени, Герцен отметил, что это был удивительный период внешнего политического рабства и внутреннего интеллектуального освобождения. Апелляция идеолога «официальной народности» графа С. С. Уварова к «русским традиционным институтам» включала и основные принципы национальной политики[22], хотя, конечно, реальная власть великорусской правящей верхушки вносила свой «насильственный» колорит в отношения метрополии и национальных районов, что порождало многочисленные и острые конфликты на национальной почве: бунты, восстания, убийства русских чиновников и т. д. Конечно, при этом нельзя игнорировать тот факт, что в ряде регионов России, несмотря на их добровольное вхождение в состав России (Украина, Грузия, Армения, Казахстан и другие), не говоря уже о насильственно присоединенных территориях (часть районов Северного Кавказа, в том числе Чечня, Средняя Азия, узбекские ханства), постоянно «тлели угли» местного национализма[23]. Эти «угли» порой приводили к крупным национальным пожарам, что вызывало ответную реакцию властей, приводило к тяжким репрессиям.
Наконец, необходимо сказать и о том, что национальная политика российского правительства лишь в малой степени вовлекала в свое русло широкие слои народа. Российское крестьянство, жители больших и малых городов с древности привыкли жить рядом с представителями иных, также коренных для России, народов, они вместе трудились, противостояли врагу. Это приводило к тому, что в народной среде развивался стихийный интернационализм, что находило адекватный ответ и среди иных народов в составе России.
Таким образом, можно определенно сказать, что в России геополитические условия существования страны не способствовали развитию русского национализма, обращенного на другие народы России. Националистические настроения скорее сохранялись среди определенных слоев национальной верхушки, утратившей свои былые привилегии в составе России, части национальной интеллигенции по мере развития национального самосознания этих народов, их вступления в общецивилизованное русло развития, стесненных потерей своей политической независимости. Со стороны России это выражалось, скорее всего, в преимущественном положении православия как государственной религии среди других конфессий.