1. Любовь с первого взгляда. Вернее - звука

Луковкин-Крылов
Начало... http://proza.ru/2023/10/03/721

# 1. Любовь с первого взгляда. Вернее - звука.

Ну, а началось все это с ним в начале пятидесятых ещё. Услышал он как-то «по голосам» сквозь «глушилки» какую-то не нашу музыку. “Ну, дают!” – прильнув ухом к своему самодельному приемничку, как к любимой при поцелуе, простонал он. Оторваться, как он потом рассказывал мне, было невозможно. “Что это?! Кто?! Как такое может быть?!” – кружились в его голове вопросы, на которые у него не было ответов. Ото всех этих ритмов, гармоний и дико сладостных завываний саксофонов он весь буквально вспотел. Так до утра и не уснул. Потом только, у таких же, но давно уже запавших на такую музыку, узнал он, что это был джаз, а исполнял его оркестр Гленна Миллера*.

Потом услышал он Дюка Эллингтона*! … А потом Бена Уэбстера*! Бен Уэбстер исполнял композицию Дюка Эллингтона «Cotton Tail» («Кроличий хвостик»), затем его же «All Too Soon» («Все так скоро»). Тенор-сакс Бена Уэбстера солировал в этих вещах с таким роскошным звуком!.. Нет, его сакс не играл, он у него говорил. Вкрадчиво, нежно, проникновенно, напористо, таинственно, мистически значительно! Как шаман! И даже то, что звук его был жёсткий какой-то, скрипучий и как бы зверский, придавало всему его звучанию особый шарм. И стал мой приятеь после этого как взнузданный. Одной только мыслью, одним желанием стал он водим по жизни - научиться играть джаз на саксе не хуже всех этих - Бена Уэбстера, Джерри Маллигана и прочее. И пошло, и поехало.

И захотелось ему все узнать о джазе, все иметь в своей коллекции: тексты, записи, пластинки. А кто не знает те наши времена, тому я скажу, что не просто все это было тогда осуществить. Глубокомысленное постижение культуры джаза началось у нас со статьи М. Горького «О музыке толстых» напечатанной в газете «Правда» ещё, аж, даже в 1928 году. После чего стали относится у нас к культуре джаза как к чему-то недостойному нас и вражескому. А в 1948 году джаз у нас и вообще-то подпадает уже под запрет как буржуазное искусство. Под запрет попали даже некоторые музыкальные инструменты, связанные с западной музыкой - шестиструнная («испанская») гитара, саксофоны ну и так далее.

 «… Это музыка калечит и слушателей, и исполнителей. Её осудил советский народ, и это записано в постановлении ЦК ВКП(б) от 10 февраля 1948 года и в решении I-го всесоюзного съезда советских композиторов» - писала И. Образцова в своей книге «О музыке и музыкантах», изданной в издательстве «Молодая Гвардия» уже в 1952 году. И что интересно, в те дни нашей победы над фашисткой нечестью, чиновников наших не смутило даже то, что этот запрет их в точности повторяет запрет на джаз в Министерстве культуры III Рейха, когда Геббельс называл джаз "искусством недочеловеков». О, мертворожденные человеки, приставленные к нам, чтоб управлять нами и нашими душами! А вы сами-то что-нибудь знаете о джазе этом? И главное даже народ уже осудил его! Очуметь можно!..

Но не охладили эти осуждения и запреты пыла моего приятеля. Он даже на завод после окончания школы пошёл работать не потому, что его отец мечтал о династии токарей в своей семье, а потому, что на заводе был духовой оркестр, и там ему сразу же выдали сакс. Правда, звучал этот сакс прилично только в среднем регистре, а все остальное - низы и верха, было сплошным ни то шипом, ни то писком удавленного. Похоже, изготовлен он был там же, где у нас и самовары делают. Но наш герой не падал духом. Не остудило его энтузиазма даже то, что из-за сакса он должен был участвовать в проводах заводских "жмуриков" в последний путь.

И вот год 1957! В Москве VI Всемирный фестиваль молодёжи и студентов! В кинотеатре «Уран» демонстрируют фильм о джазе! Кажется, он назывался «Когда святые маршируют». Тогда впервые увидел он джазменов. На экране, правда, но все одно, как в живую. Да, это было здорово! И это была та самая музыка! Которая, как говорили им в школе ещё, была «только для толстых». Он дивился. То есть что, только для богатых что ль?! Не понятно. А тогда может потому мы все такие по жизни и нищие, что не ту музыку слушаем? Пятнадцать дней фестиваля были для него все одно что «Десять дней, которые потрясли весь мир» для Джона Рида!

Однажды после репетиции духового оркестра заиграл он для разнообразия “Gerry” Джерри Маллигана*. Развил тему по-своему. Ударник тут же подключился, а все заводские лабухи, кто смог, подхватили. И свинг огласил унылую атмосферу репетиционного зала завода. И тут вбегает, ушедший уж было домой, руководитель их, по прозвищу Чарли. Бежит он к ним с выражением ужаса на лице, машет руками. Все сбились с такта, притихли. А руководитель своим сиплым и испитым голосом громко шепчет: «Да вы что! Совсем о.уели! Дома, дома будете упражняться! Здесь вам не Америка!» И так далее.

Да, только у него дома на зарубежной аппаратуре могли они послушать того же Бена Уэбстера. Но можно себе представить Бена Уэбстера, удовлетворяющего свою страсть и любовь к джазу, слушая этот джаз на какой-нибудь там аппаратуре, а не в живую. Это был бы уже и не джазмен Бен Уэбстер, а просто нигер и больше ничего!..

Нет, руководитель их был свой, в общем-то, в доску. Просто, вы ж понимаете!.. Зато вот однажды после похорон на кладбище, после того как все ушли, а они - оркестр - остались, чтоб помянуть усопшего на свежем воздухе, выдал он им после первого стакана импровизацию на саксе в стиле «Биб боп» *. Впечатление было такое, что сам Чарльз Паркер* явился с того света. Все были в отпаде! Решили, уж было, что все покойнички сейчас из могил повыскакивают. 

Нет, внешне руководитель их на негра похож, конечно же, не был. И уж тем более на Чарльза Паркера. Тощий, шустрый, маленький. Ну, как воробей!   Но было что-то в нём эдакое… Похожесть какая-то, вполне соответствующая стилю игры Чарли Паркера. Да и весь стиль жизни руководителя их похож был на эту его импровизацию в стиле hot jazz. После этого случая стали они все звать его Чарли. Ему это понравилось. Так это прозвище и осталось за ним. Как подпольная кличка среди лабухов. Да, поистине, hot jazz* был стихией их руководителя, и был бы он в нём хорош, если б ни те времена, в которые мы и жили.

Да, знали мы тогда, что на сценах концертных залов столицы «музыку для толстых» у нас нигде не исполняют, но думал мой приятель, что можно будет её потом исполнять в каком-нибудь крутом кабаке. Да, именно «музыку для толстых» хотел он исполнять. То есть, как он понимал, музыку не для тощих, каким он, выросший на кислятине, и считал себя. И чтоб за столами при этом сидели б «толстые», а не «тощие». Чтоб слушали они его игру, и довольные курили б гавайские сигары, пили виски с содовой и целовали руки своим красивым и шикарным бабам. В своих распалённых мечтах он постоянно стал видеть себя на сцене какого-то шикарного кабака. Стоял там всегда в лучах прожекторов и играл джаз. То есть, несло моего приятеля, по тогдашним понятиям, по-диссидентски круто.

После этого случая решил он, что сакс ему нужно иметь свой. И уж конечно не такой, какой был у него в пользовании от месткома, а настоящий. Но где было взять деньги? На заводе, где труд его от гудка до гудка вливался всегда во что-то такое им невидимое, денег на это заморское чудо он никогда бы не собрал. Попервоначалу он зарабатывал, конечно же, мало, но все равно. Зарабатывай он в дальнейшем даже столько же, сколько зарабатывал его отец, сакса пришлось бы ему долго ждать. На заводе была возможность зарабатывать ровно столько, чтоб от получки до получки дожить, да чтоб голыми не ходить. «Ну, ничего, - подумал он. – Придумаем что-нибудь! Голь на выдумки хитра»!

Далее - http://proza.ru/2023/10/03/786