Начало... http://proza.ru/2023/10/03/721
# 6. Мы рождены, чтоб Кафку сделать былью
Все мы, конечно же, знаем слова из песни советских времён, - «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью" - но все мы тогда же, на многое уже насмотревшись в своей жизни, произносили эти слова на иной лад – «Мы рождены, чтоб Кафку сделать былью». Вы понимаете, конечно же, о чём это я. Ну а если вам это все ещё не понятно, то вот вам ещё история, произошедшая с двумя работающими в этом же кабаке. Они были все из тех же «наставляющих» нас и никуда не желающих уходить.
Один из них работал там гардеробщиком, а другой туалетчиком. Гардеробщика звали Валентином Петровичем, и был он там не просто гардеробщиком, но ещё и активистом, человеком партийным. Всегда весь чистенький такой с улыбающимся лицом, со светлыми набриолиненными волосами и с тонким пробором на голове. Всегда он был подвижен, как английская борзая и всегда очень внимателен, и вежлив с посетителями. Ну, просто-таки образцово-показательный товарищ. Он в этом кабаке даже стенную газету «За образцовое обслуживание» выпускал. Рисовал в ней карикатуры на официантов и поваров, цветы и птичек в женский день. Так что такому, казалось бы, и пальто на вешалку отдать было не боязно.
Был он, правда, несколько отстранённым каким-то, чем частенько разрушал идиллическую картинку в глазах у своих товарищей по работе. То не так как-то среагирует на слёзы какой-нибудь официантки, обиженной гостем, то уборщицу не заметит и не ответит на её «доброе утро», то ещё что-нибудь подобное же, но все к таким мелочам относились с пониманием как бы. Да по его инициативе в вестибюле ресторана даже бюст В. И. Ленина был установлен на тумбе покрытой кумачом, и Валентин Петрович свой день всегда начинал с того, что смахивал пыль с головы Вождя, а уж потом только приступал непосредственно к своим обязанностям.
Совсем другую картину являл из себя туалетчик Федя-бородавка. Так все его звали - за глаза, конечно же, - по причине того, что его жирное лицо было чуть ли ни всё сплошь усеяно бородавками, а так – Фёдор, Федя и не более того. Во время своей туалетной деятельности этот Федя-бородавка всегда так сопел, когда чистил башмаки посетителям или смахивал перхоть с их спин и лацканов пиджаков, что, казалось, тучное тело его готово было сейчас взорваться, То ли от перенапряжения, то ли от гнева. Блевотину за всеми убирал он всегда — если за хорошую плату, то, улыбаясь, а если получать уже не с кого было, то, матюгаясь. И все его тело-желе при этом всегда раздражённо вибрировало.
И был он всегда нагл, циничен и откровенен в своих делах и поступках, а над идейным и культурным чистюлей гардеробщиком всегда откровенно надсмехался. Вообще, тот ещё был тип. Вплоть до того, что считался он у них там за «инакомыслящего». Что, впрочем, не мешало партийному и правильному гардеробщику Вальке пить с ним после работы. Частенько выпивали они вместе с ним в закутке гардеробной, а, напившись, частенько же обвиняли друг дуга в непорядочности. И оба могли вдруг расплакаться при этом из-за какой-нибудь ерунды. Особенно к этому склонен был Валька-гардеробщик. О чём я и хочу вам сейчас рассказать.
Дело в том, что во время работы один из пьяных гостей ударил этого образцово-показательного гардеробщика по лицу. О, как он рыдал из-за этого в закутке гардеробной на груди у своего «друга» «инакомыслящего» туалетчика.
— За что он меня ударил?! За что?! Я коммунист! Ты понимаешь?!- гневно восклицал гардеробщик. Однако «инакомыслящий» «друг» почему-то не поддержал его в этом. Туалетчик Федя тут же начал надсмехаться над ним. Ох, как он развеселился! А всё его жирно-дряблое лицо, усеянное бородавками разного калибра, расцвело в эти мгновения весельем.
- Ай, как не хорошо! Обидели нашего правдолюбца! – начал было он потешатся над своим «другом», но тут же успокоился. Ведь на их работе с пьяной клиентурой чего только не бывает. - Ну как в дурдоме. Тут, знаете ли, платить за вредность надо бы, а не смеяться мне дураку, - недовольно пробурчал он и затих.
Но Валька-гардеробщик вдруг перестал причитать и устремил свой взор в сторону бюста Вождя пролетариата, стоящего у него на тумбе покрытым красным кумачом. Ему вдруг показалось, что щеки у бюста Вождя мирового пролетариата густо подёрнулись красным. Он подошел к бюсту, поправил кумач, поправил портьеру окна, сквозь которое ярко светило солнце и, вдруг, почему-то то ли успокоился, то ли затих как-то.
Но Федя-бородавка, увидев своего друга, уже сбледнувшего как бы с лица и посерьёзневшего, вдруг озадачился.Чего-то ему вдруг все произошедшее с его «другом» показалось не смешным. Знал он, что коллега его патриотично стучит «куда следует» на слишком часто посещавших ресторан посетителей. Да и все в кабаке знали об этом, но не очень-то кто его за это и осуждал, то есть, сейчас он въехал вдруг в тему за что его друг получил по мордасам. Похоже, за то, что один из гостей засек его за лазаньем по карманам пальто одного из посетителей
Кстати, таким «патриотам» своего отечества в те времена ежемесячно приплачивали к зарплате в той конторе, которая вела надзор за нашей социалистической моралью и нравственностью. Просто, гардеробщику та сумма, которую ему выдавали за стукачество, представлялась недостаточной, и потому он лазил по карманам
- А почему бы и нет, - так всегда рассуждал об этом его друг Федя-бородавка, когда бывал гневлив почему-либо.
Сейчас Феде-бородавке вдруг не понравилось то, что этот гость так раздухарился и поднял руку на его друга и коллегу по работе, и ему стало не смешно.
- Валентин Петрович, - позвал вдруг кто-то гардеробщика. – Можно вас на минутку? Это был зам. Директора. Похоже, что-то ему там потребовалось. Но, увидев заплаканное лицо гардеробщика, он спросил у него. - Что случилось?
- Да так что-то, - проговорил тот, сморкаясь в платочек. – Не обращайте внимания.
- Ну, хорошо. Я что хочу попросить вас – посмотрите, пожалуйста, у меня в кабинете. Все ли у меня там в порядке. Мне надобно закрыть его и уйти, а я, похоже, так замотался за день, что ничего уже не соображаю.
- Хорошо. Конечно. Пойдёмте.
А директор этот был тот ещё образчик руководящего работника. Директором в кабаке он работал давно и, кажется, не воровал и никогда ни за что не судился, но был почему-то шизофренически труслив, словно ему в детстве ещё кипятком на темечко плеснули.
Он, когда уходил после работы домой, то каждый раз минут по тридцать зачем-то все открывал и закрывал дверь своего кабинета, открывал и рылся в ящиках письменного стола, закрывал их и опять открывал, заглядывал вглубь их, заглядывал за оконные портьеры, словно искал там что-то, спрятанное когда-то давно, ещё в молодости, то ли искал там нечто, могущее, по его соображениям, быть кем-то ему (тогда как ему, я думаю, давно уже ничего не нужно было) подброшенным. На предмет, скажем, «подсидеть» его и «выпихнуть» на пенсию. Не знаю. Но искать «что-то» он просил даже кого-нибудь из официантов или метрдотелей и только потом, предварительно подёргав запертую дверь своего кабинета, уходил домой. Заглянув ещё раз в кабинет с улицы через окно. Вот тем же самым он был озабочен и на этот раз.
После того как гардеробщик все осмотрел и сказал, что все нормально вроде, после этого только директор запер дверь своего кабинета, подёргал за ручку и, повесив на ней пломбу, попрощался со всеми за руку и пошёл было на выход, но оглянулся ещё зачем-то, посмотрел вокруг, посмотрел на заплаканного гардеробщика, на ухмыляющегося Федю-бородавку и тогда только вышел на улицу…
- Чего он там? – сочувственно поинтересовался Федя-бородавка у своего друга, когда тот вернулся в закуток гардеробной. – Да так, - неопределённо ответил Валька.
- Ладно, чего так-то! Кто о заморочках этого ушибленного на голову ни знает.
- Ну, знают и знают – тебе-то что? – раздражённо ответил ему Валька.
- Да ты не расстраивайся! Ну, подумаешь, по мордасам получил! При нашей работе это всё одно, что неизбежные раны во время боёв за наше светлое будущее, - саркастически-сочувственно успокаивал его Федя-бородавка. - Да и почему собственно не прочистить карманы у тех, кто так часто ходит в рестораны! Почему ни реквизировать у кого-то излишки. Да и потом. Ведь с нами и государство наше так же. Меньше дать и больше с нас взять – святое дело. Так что, чего уж там!
- Да ну тебя, Фёдор! – уже успокаиваясь, проговорил Валентин. Да и знал он дружка своего. Этот Федя-бородавка такими по-диссидентски критическими замечаниями был буквально напичкан и частенько озвучивал их перед всеми, но дальше того идти не смел. Особенно с партийным «другом» своим, Валькой. - Ты бессердечный какой-то! – улыбнувшись, проговорил сейчас гардеробщик и, громко высморкавшись в платочек, ушел к себе в закуток.
Далее - http://proza.ru/2023/10/03/819