Кто ты? Ты, чьё тело я выловила среди гладких и блестящих, как кожа кита, волн? Кто ты, чьи волосы косыми мокрыми полосами прочертили лицо; чьё тело обмазано звонкими одеждами; чьи глаза больше не видят ни молочного неба, ни угольной воды, из которой я достала тебя, — кто ты?
Я боялась тебя отыскать. Меня несло сквозь чёрные волны, и они перекатывались навстречу. Казалось — ещё мгновение назад кто-то плыл рядом, и смех — искренний, счастливый, летний — кубарем летел к бездонному небу. Но вдруг я одна, и лишь длинная цепь пузырей спешит за мной, обволакивает, баюкает, шепчет что-то. Тело моё растворяется, становясь вечностью и углём, её чертящим. Я не помню ни лиц, ни имён, лишь слышу голоса — и эти голоса зовут меня. Они обращаются к самому сердцу, и я чувствую, как вечность давит мне на грудь: ещё и ещё. «Очнись!» — взывает вечность мне прямо в ухо. Но я не могу очнуться: мои глаза прикованы к твоему лицу.
Я двигаю полосы длинных волос. По ним ещё стекает вода, и оттого кажется, будто они живые — извиваются, уходят от моих рук чуть в сторону по твоему холодному, мягкому лицу. И лицо твоё живое и неживое в одно время. Оно блестит, и я вижу, как мои волосы перетекают в твои: у них один цвет — цвет угольной воды, из которой я достала тебя. Кто ты?
Эта вода поглотила теперь меня, и я с трудом вспоминаю свою прежнюю жизнь. Сердце моё билось в такт шагам всего мира, и каждый идущий шёл по моим венам и артериям, тёк в моей крови и не имел своего имени, как не имею его на самом деле и я. Нити из моего тела пузырьками воздуха тянутся во все стороны, и я чувствую, как едет где-то машина, как разрезает облака самолёт и как кто-то просто идёт, приминая собой траву. И я — всё: я — машина, самолёт и человек, и я трава под ногами человека, и облако, что обнимает самолёт, и дорога, что стелется под колёсами машины.
Но я — это теперь и ты, и страх обнимает меня тугим, мокрым кольцом. Едва рука моя коснулась твоей — ледяной и бледной — я уже знала, что мы станем неразрывно связаны. Что волосы мои перетекут в твои, и больше нельзя будет понять, где кончаюсь я и начинаешься ты. В голове мелькнет шальная мысль: а вдруг тебя ещё можно спасти?
Я боюсь, но не могу не достать из воды твоё тело. Я боюсь, но не могу не смотреть, и время для нас останавливается навеки, едва я заглядываю в твои глаза. Они открыты, как небо, и закрыты, как земля, и я стою посередине, отражаясь в них и невидимая ими. Сырой страх, ещё недавно упавший на дно этих глаз, уже почти растворился, и остатки его плещутся теперь в чёрных водах вокруг меня. Этот страх выходит пузырьками воздуха, и чем меньше воздуха, тем меньше страха. Когда иссякнет воздух во мне, я стану тобой.
Но я не хочу. Я убираю волосы с твоего лица и гляжу в него. Мягкое, белое, как простыня, которую мама стелила мне в постель, — оно повторяет контуры моего лица: тот же овал, тот же нос, по которому узнают меня на всех фотографиях, если не видно лица. Такой же нос у моей мамы, и такой же был у моей бабушки, и у её мамы, и у её бабушки. Как вышло, что ты тоже его унаследовала? Мои глаза цвета мокрого камня на берегу, я вижу, как каменеют твои, и последняя прядь волос, что я откидываю с твоего лица, делает тебя моим полным зеркалом.
Но я уже не боюсь. Ты всегда жила в моих глазах, как теперь безжизненно утекаешь в них по чёрным водам угольной реки. Люди покинули тебя, подобно крови, схлынувшей с лица, и в такт твоему сердцу никто не идёт, ибо оно уже не имеет такта. Ты — это я. Но я — это не только ты. Меня зовут: я слышу их голоса, я чувствую свои непрерывные нити, протянувшиеся из самого сердца ко всему, что есть в мире. И в этом наша с тобою разница: твоя нить лишь одна, и она тянется сейчас ко мне, как рука тонущего тянется к воздуху.
Я, не оглядываясь, иду через реку, и она обступает меня, блестящая, холодная, — она течёт в моих жилах. Она — мой страх и моя жизнь. И дойдя до середины, где река почти накрывает меня с головой, я начинаю плыть, потому что ещё не умею ходить по чёрной воде — да мне и не надо пока. Река держит меня, и больше ничьи руки не тянутся ко мне из её глубин. Я уже видела всё: я была своим страхом и была рукой, меня коснувшейся.
И тогда их голоса становятся громче. Они зовут меня, и я узнаю своё имя, я хочу ответить им, и голос мой — нить, исходящая из сердца, голос мой, ещё не прозвучавший вслух, связывает меня со всеми живущими. И мне остаётся только откашлять из лёгких воду цвета угольной вечности, чтобы заполнить их воздухом и зазвенеть.
Алёна Климанова, 2017 г.