Слободские собаки очень чуткие. Шороха не пропустят, будь то зверь аль человек. В этот раз собаки лаяли по-особенному, остервенело.
Фрол приподнялся с лежанки, прислушался. Шум нарастал. Жилка страха пробежала по телу. Не к добру.
В маленьком окошке замаячили огоньки факелов. Полкан неистово рвался с цепи, потом заскулил от боли и замолк. Фрол нащупал под лавкой топор и засунул под тулуп.
....
Слобода Гореловка, не чем не отличалась от десятка таких же раскинувшихся на берегу речки Белокурихи. Десятка два избушек, покосившиеся плетни, злые собаки, голодные обитатели. Со всей России тянулся рабочий люд на заработки в эти бескрайние Алтайские леса. Одни шли за копеечкой, прослышав, что работа в рудниках найдётся всем и денег дают по совести. Другие хотели спрятаться в этих просторах, кто от помещика, кто от закона. С Дона выдачи нет, а Алтай куда дальше Дона.
Вот так же, много лет назад и появился тут Фрол. Прозвище Горелый к нему прилипло сразу, из-за шрамов от ожогов на лице и руках. Кто он, откуда, никто не спрашивал. То что рваные ноздри и следы от кандалов на ногах никого не смущало. Тут у каждого второго была своя тайна. Себя называл вольным человеком, говорил, что был бурлаком на Волге. Правда, аль нет, то одному Богу ведомо. Главное руки и ноги сильные и характер покладистый, а ярмо всегда найдётся. России нужен был чугун и серебро с медью, заводам нужна была руда. А, чтобы добыть её из глубоких недр нужны были крепкие руки.
Вырыл Фрол землянку в овраге и начал рубить руду.
Потом другие скитальцы выкопали рядом такие же хатки. Так и появилась Гореловка.
....
От удара ногой дверь чуть не слетела с петель. Наклонившись, над притолокой, вошёл урядник с двумя яицкими казаками, в зелёных кафтанах.
— Ты Фрол Горелый будешь?, — урядник осмотрелся по сторонам.
— Я самый, барин.
Казак выбежал на улицу и вернулся в сопровождении человека в бобровой шубе и шапке.
— Знаешь кто я ? — сочным басом спросил гость.
— Не прогневайся барин, не признал.
Гость пристально посмотрел в глаза Фролу, поддел ногой лавку, сел, бросил шапку на стол.
— Демидов я, Никита Акинфиевич.
Страх сковал Фрола, он не мог вымолвить слова.
Никита Акинфиевич, владелец Уральских и Алтайский заводов, хозяин всей Сибири, лютый и хитрый.
— Это твои ? — Демидов обвёл колючим взглядом, сжавшихся в углу жинку с сыновьями.
— Мои барин, Матрёна моя, да Ванька со Степаном.
— Это хорошо, что твои, — задумчиво произнёс Демидов, разгладив густую бороду.
— Что мы сидим то на сухую, угощайте гостя, будем чай пить, — вдруг повеселевшим голосом произнёс он.
— Не обессудь барин, не знали, что такой гость пожалует, не приготовились. Да какая наша еда, репа, да ржаной кисель, — виновато произнёс Фрол.
— Это дело поправимое. Аким заноси.
Приказчик поставил на стол большую корзину всяких яств. Колбасы и сыры, Анисовая водка и белужьи балыки, каравай белого хлеба, чего тут только не было. Зажгли дюжину восковых свечей, стол накрыли белой скатертью.
— За что такая милость, барин, за что такие подарки?— Фрол только разводил руками.
— Наливай по чарочке, потом про дело гутарить будем. А вы подь на выход, -- властно прикрикнул Демидов, обводя колючим взглядом присутствующих.
Дрожащей рукой Фрол налил водки, он понимал, вся эта милость не спроста. Шкурой чувствовал, боком ему выйдет это угощение. Никогда он не видел милости от богатеев, только зуботычины и батоги.
— Ох и хороша твоя водочка барин, — утирая усы благодарил Фрол.
— Вот за чем я к тебе Фролушка приехал. Беда у меня приключилась на Змеёвой горе, может слышал. Лихой газ в рудную жилу пошёл. Пятерых работников подушил. Заполнил весь ствол и нет от него спасения, лютует. Я всё перепробовал, ничего не помогает, душит народ, окаянный. А я, матушке Екатерине серебряного товара обещал, сам понимаешь, обмануть не моги. Прослышал я Фролушка, что кроме тебя этот лихой газ укротить некому. Вот приехал к тебе с поклоном, пособи родимый, изведи эту напасть, но чтобы шахта справная осталась, чтобы жилу серебряную не завалило. Да ты наливай, наливай, закусывай.
Понял теперь Фрол откудо ветер дует и почему сам Демидов пьёт с ним Анисовую и называет Фролушкой. Видно дюже припекло, коли речи сахарные.
....
Лихой газ, метан, злейший враг рудокопов, подкрадывается незаметно, убивает сразу и нет от него спасения, в каждую щель проникает. У каждой горной бригады есть в клетке охранник от этой напасти. У кого то щегол, у кого то зяблик. Висит такая клетка в штольне и как появляется метан, нежная птица тут же падает замертво. Вот тогда надо всё бросать и выбираться побыстрей наверх, если повезёт. Когда-то Фрол по пьяному делу сболтнул приказчику, что знает, как этот лихой газ укротить и чтобы жила осталось нетронутой, вот и прослышал про это Демидов. Вот откуда этот вкрадчивый тон, а в глазах холодный блеск и угроза.
.....
Знал Фрол, на смерть посылает его Демидов. Взорвать лихой газ большого ума не надо, с этим любой справится, бросил бочонок с порохом в ствол, взрыв, и нет газа. Но от взрыва большая вероятность обрушения шахты, а откопать новую надо много времени. Давно, на Урале, старый ссыльный научил его одной премудрости. Фрол знал секрет, как сделать, чтобы газ не взрывался, а выгорал.
Но это тоже была игра с судьбой, мало кто возвращался из таких вылазок целёхонький. Вот от этого и ожоги на лице и руках.
Демидов смотрел колючим взглядом, понимая колебания Фрола.
— А уж я тебе Фролушка, сто рублей серебром жалую, да ещё сто когда дело сделаешь. От оброков освобожу, твоих пострелов в рудную школу определю, бумагу дам, никто пальцем не тронет. Хату рубленую тебе поставлю. Не перед кем шапку ломать не будешь. Уваж, сделай дело и проси что хошь.
На минуту задумался Фрол, только стоит отказаться и вмиг урядник закуёт в кандалы и будет бит батогами и ждёт его лютая смерть. Неспроста за окном прохаживались два здоровенных казака и приказчик. А так хоть детей поднимет, если не обманет. Выбор был невелик.
— Серьёзное это дело, Никита Акинфиевич, -- попытался вставить слово Фрол, — можно Богу душу отдать.
— Все под Богом ходим, — в голосе Демидова послышалось раздражение, — а ты попробуй родимый, попробуй, человек ты фортовый, а выручить надо, дело то наиважнейшее, государственное дело.
— Ну если попробовать, то можно. Согласен я барин, так и быть пособлю, чем могу, — Фрол понял, что перегибать палку смерти подобно. Этот взгляд, с прищуром, ничего хорошего не сулил.
Демидов расплылся в улыбке и налил ещё по чарочке анисовой.
— Аким, подь сюды, слухай, что Фрол скажет то враз исполняй, в точности, -- палец Демидова с огромным перстнем ткнул в Фрола.
— Ну вот и ладно, и слова Богу.
С этими словами он выложил сто рублей серебром на стол, перекрестился на тусклую лампадку в углу и быстро вышел.
....
Чёрная пасть шахты, как будто ждала свою жертву. Фрол лёг и пополз, вскорости воздуха не стало вовсе. Ползти надо было с пол версты. За спиной у Фрола был овечий бурдюк с воздухом, пары глотков хватало, чтобы проползти небольшой участок штольни. Надо было добраться в самый конец жилы и оттуда поджечь газ. Для этого в холщовом мешке имелась смесь пороха, ржаной муки, угольной пыли и сухой глины. От этой смеси газ не взрывался, а выгорал, как горит бенгальский огонь.
А мог и взорваться, вся пропорция на глазок и спаси Господи.
Дыхание сдавливало, глаза слезились, мелкая пыль забивала нос. Фрол медленно полз вперёд, таща за собой баул с припасами. Острые камни изодрали холщовую рубаху, и осколки впивались в тело. Давящая темнота и тишина усиливали эти страдания. Иногда он останавливался передохнуть, звуки падающих капель со свода отдавались в голове, как удары молота: тук-тук-тук. Обратного пути не было, шансы выжить - пополам. Вот и конец тоннеля.
Высыпав содержимое мешка, Фрол накрылся двумя мокрыми коровьими шкурами, сшитыми вместе, достал чугунок с горящими углями, раздул их и, приоткрыв край шкуры, бросил на мешок.
Находящиеся у входа в
штольню услышали хлопок и нарастающий гул, столб огня и чёрной пыли вырвался наружу.
Все вокруг перекрестились. Ещё никто не знал, за упокой или во здравие. Жив ли Фрол или выгорел вместе с лихим газом.
В Фрол выжил, чуть обгорел. Перележал под мокрыми шкурами, пока осядет пыль и тем же путём пополз к выходу.
Долго потом лечился травами от загноившихся ожогов. Демидов слово своё сдержал, дом срубил, детей в мастеровые выучил. Через неделю шахта заработала, больше Фрол в неё никогда не спускался, ослеп на оба глаза. Никита Акинфиевич положил ему пенсию два рубля серебром, за что Фрол был премного благодарен.