Работа над этой историей для меня началась неожиданно. Гуляя среди книжных развалов по городской барахолке, я обратил внимание на красочное, иллюстрированное издание «Камасутры». Для людей моего поколения эта книга была почти недоступной. До нас доходили только выцветшие листочки самиздата, хранящие следы нехитрого студенческого стола и мятой односпальной кровати. Боже мой! Чувственные уроки индийских мудрецов тогда будто заново открыли мне мир, в котором наконец-то всё встало на свои места: в любви душа и плоть не разделимы. Советское ханжество, заключенное в перестроечной фразе «у нас секса, нет», было побеждено древней философией и зовом природных инстинктов.
Буря нахлынувших воспоминаний заставила меня открыть книгу и испытать эстетическое удовольствие от увиденной красоты. Шикарные иллюстрации любовных игр, красочно исполненные старинными мастерами, перенесли автора этих строк в чарующий мир восточной сказки. Перелистывая страницы, я поймал себя на мысли, что наблюдаемые мной любовные сцены «Камасутры» не столько эротичны, сколько историчны. В каждой миниатюре большое количество деталей, говорящих о привычках героев, об их вкусах и пристрастиях: брошенная на пол сабля, уроненный на ковёр платок, горящая в углу лампа…
Стало очень интересно, когда были созданы эти маленькие шедевры и каким был мир изображенных на них героев. Так я соприкоснулся с цивилизацией Великих Моголов и незаметно для себя утонул в её глубинах…
Моголы? Монголы!? Откуда они. Вообще-то есть такой народ – моголы. Он и сейчас проживает на севере Афганистана и Индии. Правда численность его невелика – всего-то тысяч двадцать. А когда-то их предки, ведомые Чингисханом и Тимуром, завоёвывали страну за страной и строили огромные империи. Конечно, в пёстром составе завоевателей, моголы не были самой многочисленной группой, но воинская доблесть и отвага их вождей подчинила народы Средней Азии и Афганистана и увлекла этот бурлящий поток в сказочную Индию.
Впрочем, для могольского правителя Ферганы (нынешний Узбекистан) – Бабура, начиналось всё не так оптимистично. Ему пришлось оставить свои владения под напором чингизидско-тюркского феодала Шейбани и перекочевать в соседний Афганистан. Оставшиеся без крова воины 21 летнего Бабура, понимали, что им терять нечего, поэтому они были стремительны и беспощадны. Установив власть в Кабуле, Бабур собрал большую армию из нищих афганских племён и обрушился на Индию. Неожиданно для всех индийские султаны и раджи, обладая всеми ресурсами для успешной обороны от непрошенных гостей, потерпели позорное поражение и сдались на милость победителя. Так возникло новое государство - Могольская империя, просуществовавшее вплоть до колониального захвата Индостана Англией.
Великие Моголы в Индии всегда представляли собой пришлую династию тюрко и ирано-язычных правителей в огромном море местных индийских этносов и верований. Однако со временем, пришлый тюрко-ирано-мусульманский элемент, стал составной частью Индии. Само существование государства Великих Моголов на индийском пространстве, изменило Индию, хотя современные индийские авторы предпочитают говорить о том, что эта Индия изменила всех завоевателей.
Не буду спорить и пытаться доказывать правоту одной из сторон. История всё рассудила. Мы не можем представить Индию без Агры, Дели и других памятников оставленных временем моголов и в то же время, каждый храм и дворец, созданный волей потомков Бабура, несёт печать искусства традиционной архаичной индийской поликультуры.
Мир искусства Великих Моголов ХVII века вдохновил французского востоковеда Антуана Галлана на литературную обработку арабских, индийских и персидских сказок и издание «Рассказов из тысячи ночей». В исламском мире «Тысяча и одна ночь» долго не считалась высокохудожественным литературным произведением, потому как у ее рассказов не было ярко выраженного научного или морального подтекста. Только после того, как эти сказки стали популярны в Европе, их полюбили и на Востоке. В настоящее время нобелевский институт в Осло причисляет «Тысячу и одну ночь» к сотне самых значительных произведений мировой литературы.
Когда мы знакомимся с этими удивительными историями, то представляем, что события, о которых идёт речь, разворачиваются на Ближнем Востоке, но более внимательное прочтение адресует нас в Самарканд, Бухару, Агру… Надо же! Сказки по большей части не арабские, а персидские, индийские… (наверно даже могольские). Ни Синдбад-мореход, ни Али-баба, ни Алладин не похожи на типажи из ортодоксальных мусульманских общин Турции, Египта и Аравии. Они более свободные и грешные, открытые для окружающего мира… Могли ли жить такие люди среди предков добровольцев из ИГИЛ? Не люблю односложных ответов. Лучше расскажу историю о людях, которые, на мой взгляд, вполне могли быть сказочными персонажами.
Опять вернёмся в эпоху Великих Моголов, в славный град Агру, в котором в начале ХVII века правили потомки грозного Бабура. Там 24 октября 1605 года взошёл на трон император Джахангир - «повелитель мира». Историки консервативного толка часто отзываются о нем пренебрежительно, называя его беспутным гулякой, человеком безвольным и большим любителем женщин. Однако на самом деле это одна из наиболее привлекательных личностей среди Великих Моголов - и наиболее талантливых. Ни один из членов этой династии не покажется столь живым нашему современнику. На это есть две особые причины, и обе они напрямую связаны с талантами и деятельностью самого Джахангира. Во-первых, он оставил дневник, настолько же непосредственный и живой, как автобиография его великого прадеда Бабура, а во-вторых, это под его прямым руководством придворные художники достигли несравненных высот, особенно в искусстве портрета, благодаря чему облик самого императора предстает перед нами в широком диапазоне тонко выполненных реалистичных и характерных изображений.
Джахангир - писатель прослыл эстетом, желающим разъяснить, проанализировать и воспроизвести то, что он видел. Он мог наблюдать спаривание журавлей в неволе и заботиться о выведении их потомства, изучать упавший метеорит, препарировать животных, кольцевать рыб. Настоящий дилетант эпохи позднего Ренессанса (тогда это слово употреблялось в положительном смысле).
При всех нецарских увлечениях Джахангир не давал спуску подданным. Наказывал тех, кто выходил из подчинения, при этом не пожалел даже собственного сына Хосрова, ослеплённого за участие в мятеже. Правда иногда чудил, отправив слугу, разбившего фарфоровую чашку, за другой такой же в Китай.
В жизни императора случилась большая любовь. Он влюбился в жену своего придворного (перса по национальности) - Мехрунису. Любовь так мучала монарха, что он отправил супругов с глаз долой в пограничную провинцию, но его страдания не утихали и верные слуги спровадили мужа, мешающего счастью государя, в мир иной.
Вдову вернули в столицу и стали думать, как представить её Джахангиру. Повод нашёлся. Ежегодным событием при дворе, был некий фантасмагорический базар, во время которого женщины, в их числе и жены людей знатных, стояли за прилавками, такими же, как на настоящем торжке. Император переходил от одной женщины к другой как покупатель, и эта необычная ситуация позволяла обеим сторонам радоваться игре в куплю-продажу, шумно торговаться, как рыночные торговки мелкой снедью, и тайком, что тоже было запретным плодом в условиях гаремного бытия, заниматься флиртом. При таких вот подходящих обстоятельствах Джахангир и познакомился с Мехрунисой в марте 1611 года, через четыре года после ее приезда ко двору. (говорят, что Мехруниса всё это время отвергала домогательства императора.) Через два месяца, в конце мая, Джахангир женился на ней и назвал ее Нур Джахан, то есть Свет Мира. Она была женщиной энергичной и очень одаренной. Писала прекрасные стихи; создавала рисунки для тканей и фасоны одежды, орнаменты и даже ковры в своем собственном стиле, который долго был в моде; была страстной охотницей и стреляла в тигров из закрытой беседки на спине слона - однажды ей понадобилось всего шесть пуль, чтобы убить четырех тигров. Пользовалась репутацией необыкновенной красавицы; в индийских альбомах последующего столетия полным-полно ее портретов, разумеется, обобщенных, ибо ни одному художнику не дозволено было созерцать супругу императора.
Любовь Джахангира к Нур Джахан была настолько велика, что вскоре она и её семья стали самыми влиятельными людьми в государстве. Племянница Нур Джахан вышла замуж за одного из сыновей императора - Хуррама и вошла в историю под именем Мумтаз Махал (буквально в переводе означает «Украшение дворца»). Эта сладкая парочка была настолько амбициозна, что Джахангиру пришлось долгое время держать их на значительном расстоянии от трона, опасаясь, как бы дерзкая молодость не подмяла под себя сдержанную старость.
Старый император пил много вина, курил опиум, доверив дворец и столицу любимой жене, а сыновьям дальние провинции и бесконечные войны. Незаметно для Джахангира наследники выросли и стали интриговать против него. Особенно прытким оказался царевич Мухаммед Хуррам, который к тридцати годам сумел прославиться и как воин, и как архитектор. Он не скрывал своего недовольства всесилием Нур Джахан и в один прекрасный момент, когда падишах заболел, решил устроить переворот. Однако его спонтанная попытка свергнуть отца потерпела неудачу - Джахангир внезапно поправился, могольская знать от узурпатора отвернулась, а войско без денег разбежалось. Пришлось идти попятную - вымаливать у императора прощения. Трудно сказать, почему тогда Джахангир пощадил мятежника? Может быть убоялся прослыть сыноубийцей, а может вспомнил про его талант - архитектора, строителя, способного украсить безликий Кабул изящными куполами и арками. Он, ценитель прекрасного, не смог поднять руку на того, кого Аллах благословил созидать благолепие мирских жилищ. Скорей всего, им двигал политический расчет - опасение того, что громкие семейные разборки спровоцируют смуту по всей стране, и тогда мало никому не покажется.
За своё помилование Хуррам расплатился годами кочевой жизни. Переезжая с места на место, он громил армии вечных врагов Империи: на западе и севере - персов, на юге – сепаратистов из индуистских королевств Декана, и всюду строил, строил, строил… Балансируя между жизнью и смертью, царевич не падал духом, поскольку подле него всегда была любимая Мумтаз Махал. Он никогда не подвергал её соперничеству с другими женщинами. У него было еще две жены, но с ними он состоял в политическом браке, а не в браке любви.
Почти каждый год в семье царевича рождались дети, но все они были зачаты в лоне несравненной Мумтаз. Придворные буквально терялись в догадках: чем она смогла приворожить харизматичного сына падишаха? Кто-то грешил на магию, кто-то на чудесные зелья-привороты, но истинная правда открылась после смерти Джахангира, когда после короткой дворцовой разборки Хуррам взошёл на трон и стал полагаться не столько на мнение дивана, сколько на интуицию жены.
Заметки на полях! Описывая историю отношений Хуррама и Мумтаз, так и хочется вспомнить афоризм великого француза Антуана де Сент-Экзюпери: «Любить - это не значит смотреть друг на друга, любить - это значит смотреть в одном направлении!».
Только один раз Шах-Джахан (так стал звать Хуррама после коронации) не прислушался к просьбам мудрой жены. Это случилось в тот момент, когда ему нужно было решить судьбу своих братьев и племянников. По традиции могольского двора их, как потенциальных претендентов на престол, следовало убить. Мумтаз попробовала отговорить мужа от жестокой расправы, но тот, не колеблясь, отдал приказ казнить всех, поскольку знал, что проявленное малодушие может обернуться для семьи для него самого тяжелыми последствиями. Гуманизм, проявленный к сопернику, на Востоке всегда расценивался, как слабость и становился поводом для заговоров и переворотов.
Заметки на полях! Среди жертв дворцовой резни был и зять вдовствующей императрицы Нур Джахан - Шахрияр. Именно его амбициозная персиянка прочила в преемники Джахангиру. Не вышло! Знать поддержала воина и строителя Хуррама, а тот, будучи женатым на Мумтаз (племяннице Нур Джахан), не стал мстить женщинам, отправив их подальше от столицы в Лахор. Там Нур Джахан занялась любимыми делами – сочинительством стихов и строительством мавзолеев.
Характерной чертой правления Бабуридов в Индии была постоянная проекция силы на окраинные провинции. Император всё время совершал походы в сторону тех, кто с его точки зрения не проявлял должного смирения. В первые пять лет Шах Джахан практически не находился в столице. Его войско, победно шествуя по джунглям Бенгалии и Голконды, по горным тропам Афганистана, было уверено, что удачу им приносит любимая жена правителя.
В отличие от других обитательниц гарема, Мумтаз не цеплялась за роскошь и комфорт дворцовых покоев – ей нравилась кочевая жизнь, в которой она могла сопереживать делам мужа. Её деятельная натура вдохновляла падишаха на новые свершения. Он не только воевал, но и обустраивал страну, придавая большое значение тому, что нынче зовётся инфраструктурой (мостам, дорогам, дамбам и т.п.). Зачастую, в круговерти больших дел Шах Джахан упускал важные мелочи, происходящие вокруг него. Прозорливая Мумтаз Махал в этих случаях всегда приходила на помощь, спасая людей от голода, от произвола чиновников и всего того, что загоняло простых людей в безвыходное положение. Её усилиями в стране сохранялась вера в порядок и справедливость.
Высокое доверие Шаха Джахана к любимой жене воплотилось в том, что он наделил её должностью хранительницы печати. Таким образом каждый царский указ попадал на глаза мудрой Мумтаз и она могла высказать своё мнение по поводу принимаемого решения. Обсуждение государственных дел у правящей четы вошло в привычку, и если царица по состоянию здоровья не могла помочь советом падишаху, то он, зачастую, откладывал решение до лучших времён.
Помимо государственных забот у Шах Джахана и Мумтаз Махал ещё были общие дела - забота о детях и покровительство искусствам.
Их эстетические пристрастия были разнообразны, но при этом все они отвечали требованиям высокого мастерства. При дворе императора постоянно работали мастерские, известные как «кархане». В конце 50-х годов XVII века в них побывал французский путешественник Франсуа Бернье, о чем оставил подробную запись в дневнике: «Во многих местах существовали большие залы, называемые кархане, то есть мастерские для ремесленников. В одном, например, можно было видеть с усердием работающих вышивальщиков, которыми руководил старший мастер. В другом ювелиров, в третьем - художников … каждое утро приходили они в свою кархане, где трудились весь день…» [История Востока. Т. III. Восток на рубеже средневековья и нового времени. XVI—XVIII вв. (главная редколлегия под председательством Р.Б.Рыбакова). Москва: Издательская фирма «Восточная литература» РАН, 2000. С. 164-166]
Подобно своему отцу Шах Джахан проявлял интерес к книжной иллюстрации. В первый год своего правления он заказал иллюстрированные копии книг классика персидской поэзии Саади — «Бустан» («Плодовый сад». Британская библиотека, Лондон) и «Гулистан» («Розовый сад», Библиотека Честер Битти, Дублин). Обе рукописи такого же небольшого формата, как «Гулистан», выполненный для Джахангира; размеры миниатюр ограничены в них горизонтальной рамкой в центре страницы, широкие поля расписаны рисунками, отделанными золотом.
Многие из самых лучших работ его миниатюристов собраны в «Падишахнаме» («История императора») — жизнеописании Шах Джахана в трех томах, из которых сохранился только один (1657-8; Королевская библиотека, Виндзор). Этот единственный том написан рукой каллиграфа Мухаммада Амин Мешхеди и содержит 44 миниатюры, иллюстрирующие первое десятилетие правления Шах Джахана. Как в тексте, так и в иллюстрациях, основное внимание уделяется дарбарам (императорским приёмам), сражениям и важным государственным событиям. В них много профильных портретов Шах Джахана и его придворных. Технически это совершенные произведения, в которых интуитивно усвоены приёмы европейской перспективы и изображения ландшафта.
Вероятно, в это же время в мастерских художников миниатюристов рождаются иллюстрации Кама-сутры. Великая книга о философии любви до этого никогда не иллюстрировалась. Индуистские храмы, наполненные изображениями сладострастия, не являются творчеством по мотивам Кама-сутры. Они возникли раньше и сюжеты скульптуры посвящены свадьбе Бога Шивы и его супруги Богини Парвати. Знаменитый трактат Кама-сутра был создан именно по сценам божественной свадьбы.
Целые века Кама-сутру читали, но не осмеливались её изображать. И вот в XVII веке всё сошлось: падишахи поддались приливу чувств и позволили себе любить, их покорное окружение возвело любовь в добродетель, а люди искусства получили возможность увековечить её в шедеврах, среди которых были миниатюры Кама-сутры.
Каждый построенный дворец, каждую возведённую мечеть Шах Джахан посвящал любимой жене и радовался, когда она с восторгом принимала очередной подарок. Он жалел ее теплое и нежное тело, когда его разрывала боль родовых мук. Император был горд своими детьми. Четырнадцать раз Мумтаз рожала ему детей. Девять из них выжили и выросли до зрелого возраста.
Горе свалилось на падишаха внезапно. Это случилось в Бурханпуре, где Шах Джахан повелел разбить походные шатры. Ранним утром, Мумтаз (она только, что родила дочь) предложила мужу сыграть в шахматы, но внезапно почувствовала недомогание. Шаха Джахана всегда сопровождали в походах лучшие придворные медики, но они оказались бессильны, их лечение не принесло женщине никакого облегчения.
Согласно легенде, когда Мумтаз поняла, что умирает, она обратилась к мужу и попросила его построить для нее красивый мавзолей и не искать другую жену. Шах Джахан поклялся исполнить просьбу любимой жены. Мумтаз Махал умерла. Ее похоронили в Бурханпуре, а затем, шесть месяцев спустя, гроб был перенесен в Агру и захоронен в парке, на берегу Джамны.
Восемнадцать лет счастья подарила она Шах Джахану, столько же времени ушло у него, чтобы построить усыпальницу для любимой, достойную ее красоты. Он мечтал возвести на другом берегу Джамны мавзолей для себя из черного мрамора, точную копию Тадж-Махала. Падишах представлял, как вознесется к небу черный дворец, как осенние воды Джамны будут касаться нижних ступеней белого и черного мавзолеев, как кружевная арка черно-белого моста соединит их навечно.
Уже начинались подготовительные работы, закладывался фундамент и сооружались свайные укрепления на отлогом берегу Джамны... Это место впоследствии стало называться Мехтаб Дагх – Лунный (Фантастический) Сад. Однако этой, не лишенной изящества и вместе с тем размаха, идее не было суждено воплотиться в жизнь по той причине, что казна уже была опустошена предыдущим строительством, а бесконечные войны мешали накопить силы и средства. Черный мавзолей так и не был построен.
Зато череда чёрных дней сопровождала падишаха до самой его смерти. Утратив интерес к политической жизни, Шах Джахан решил разделить империю между сыновьями. Он любил своих детей, но не смог привить им чувство любви и уважения друг к другу. Оставшийся на троне, но фактически лишённый реальной власти отец, подобно королю Лиру, вынужден был наблюдать картину братоубийственной войны и гибели детей.
В 1657 году падишах внезапно заболел. Его сыновья, решив, что дни отца сочтены, начали кровопролитную борьбу за престол. Поскольку соперники имели почти равные силы, «ибо каждый из них был окружен толпой сторонников, достойной падишаха», то усобица продлилась несколько лет и унесла многие тысячи жизней.
Дара, старший из сыновей Шах Джахана, был наместником в Аллахабаде, Пенджабе и Мультане. Любимец отца – он был объявлен законным наследником императора. Однако родительская любовь сыграла с Шукохом злую шутку: находясь постоянно подле отца, он не приобрёл навыков самостоятельности. Его волновали вопросы суфийской философии и совсем не интересовали военные дела. Потеряв контакт с действующей армией, старший из царевичей оказался в наиболее уязвимом положении. Шуджа, второй сын Шах Джахана, в течение семнадцати лет владел уделом в Бенгалии. По природе своей он был ленив, но весьма амбициозен. Обладая зажиточными восточными провинциями, Шуджа сумел накопить огромные богатства и уверовал в то, что власть в могольском государстве можно купить. Одного он не учел: могольской военной касте не нужен был падишах-купец, да к тому же обращённый персидскими наставниками в шиитскую веру.
По вопросу веры не было проблем у младших братьев – Аурангзеба и Мурада – оба были сунниты. Однако в остальном их разделяла пропасть. Первый слыл настоящим любимцем воинственной знати, жаждущей трофеев и наград. Отец предпочитал держать его подальше от столицы, интуитивно чувствуя, что от молчаливого, замкнутого царевича исходит опасность для него и всей семьи. Хладнокровный, расчетливый, умеющий плести интриги, Аурангзеб накануне смуты возглавил карательный поход в неспокойную, но богатую Голконду. Разгром мятежников укрепил его положение в войске и пополнил казну. Второй, самый младший из братьев, Мурад правил юго-западной провинцией Гуджарат. Храбрый воин и недальновидный политик, он не скрывал намерений отделить свой удел от империи и первым перестал платить налоги в Агру. Демонстрируя свою независимость, младший царевич приказал убить отцовского казначея, прибывшего к нему для истребования недоимков. По сути, он первым принял удар на себя и отвлёк внимание от Аурангзеба, готовящегося к прыжку на павлиний трон.
Пока верный отцу Шукох силой пытался приструнить обнаглевших сепаратистов Шуджу и Мурада, Аурангзеб никому не раскрывал своих намерений. Он дождался момента, когда просвещенный любимец отца победит в изматывающем противостоянии, а затем нанёс по нему удар, обвинив старшего брата в ереси. «Борьба за веру» перевернула ситуацию с ног на голову. В могольской элите сразу же произошел раскол и большинство поддержало «правоверного» Аурангзеба. Даже, изрядно потрепанный войной, Мурад решил подсобить ему в таком «святом деле».
Объединившиеся младшие братья изгнали из Агры законного наследника, посадили отца под домашний арест и … выяснили отношения между собой: Аурангзеб велел казнить Мурада, припомнив тому «историю с казначеем». Апогеем междоусобной трагедии стала война с остатками войска Шукоха. Потерпев несколько поражений, Дара Шукох бежал в южные провинции, откуда был выдан на расправу новому хозяину Агры. Его судили как еретика и тут же обезглавили.
Уцелевший Шуджа рассчитывал договориться с Аурангзебом, но тот не прельстился на богатый бакшиш и объявил шиитскому сепаратисту войну. Шансов выстоять против огромной могольской армии у Шуджи было мало. Его воины, почувствовав недоброе, стали разбегаться. Попытка царевича найти убежище у соседей закончилась трагедией – его и детей предали смерти в угоду грозному Аурангзебу.
Случившаяся драма настолько потрясла Шаха Джахана, что он утратил волю к сопротивлению, позволив узурпатору заточить себя в дворцовых покоях Делийской крепости. Там он медленно угасал, оплакивая погибших сыновей и внуков, замаливая грехи прошлого и сохраняя память о любимой Мумтаз. Долгие восемь лет Аурангзеб пытался заставить отца добровольно отречься от престола, но тот не позволил братоубийце узаконить свою власть, сохранив за собой титул падишаха.
Старик мужественно переносил своё заточение - не просил тирана о пощаде. Единственной его предсмертной просьбой было желание покоиться рядом с любимой Мумтаз. Озлобленный наследник «павлиньего трона» не осмелился нарушить родительскую волю, дабы не смущать своих подданных примером пренебрежения к божественной особе падишаха.
Заметки на полях! Альтернативная легенда о царствующем узнике звучит более романтично. Согласно ей, свергнутого шаха закрыли в покоях Красного Форта в Агре. Через каменные узоры окон он днями мог смотреть на величественный Тадж-Махал, вспоминая о той поре, когда они с Мумтаз были счастливы. Перед смертью Шах Джахан обезножил и уже не мог подходить к окну, чтобы созерцать последний приют возлюбленной. Он умер, глядя на отражение мавзолея в крошечном вогнутом зеркальце, вмурованном в стену.
Спустя долгие годы, возлюбленные снова оказались вместе – на этот раз под сводами вечного безмолвия. Их история, рассказанная буквально на всех языках мира, стала ярким примером бессмертного чувства любви, а Тадж-Махал её дивным свидетелем.
Для людей, живущих в эпоху Шаха Джахана и Мумтаз-Махал, тогдашний мир казался непостижимо большим. Редкие гости из других цивилизаций с трудом пробивались через культурные и политические барьеры в сказочную Индию. Оказавшись там, они с удивлением и радостью обнаруживали, что при всём своеобразии новых миров у землян есть общий знаменатель – человеческий дух. Известия о коллизиях могольской «игры престолов» довольно скоро достигли границ Европы и России. Если в кругу практичных европейцев этот случай восприняли в назидательном контексте «Короля Лира», то суровые московиты больше сопереживали истории любви и трагедии семейного разлада.
Самодержец Всея Руси Алексей Михайлович в тот момент переживал личную драму – смерть любимой жены Марии Милославской, поэтому история, случившаяся в далёкой стране, была во многом созвучна его настроению. Их брак произошёл благодаря дворцовой интриге ближнего боярина Бориса Морозова, который захотел быть не только царским сватом, но ещё и свояком. Именно он, царёв наставник, расстроил почти решенное дело – свадьбу с Евфимией Всеволжской, обвинив ту в скрытой хвори, а затем увлёк Алексея Михайловича, засидевшейся в девках, Марией Милославской. Её отцу Морозов покровительствовал и был уверен, что тот век будет помнить о своём благодетеле. Царскую свадьбу отпраздновали скромно, поскольку тогдашний патриарх Иосиф был «зело благочестив» и противился всякому «народному гулянию», а в казне не только золота, но и серебра «вельми не доставало». Сам же боярин через десять дней справил свадьбу с родной сестрой царицы, которая годилась ему во внучки. Грустные глаза невесты старика мало трогали – стерпится слюбится – главное для него заключалось в укреплении влияния на самодержца.
Мечтам властолюбца не удалось осуществиться. Москвичи, доведённые до крайности его налоговой политикой, устроили бунт, вошедший в историю как «Соляной». Главным ответчиком за допущенный произвол оказался Морозов, только искреннее заступничество молодого царя помогло ему уцелеть в крутом замесе смуты. Однако, чтобы успокоить народ боярину пришлось навсегда уйти в тень.
Повзрослевший царь стал править самостоятельно и немалую роль в обретении им уверенности на троне сыграла его жена. Марию Ильиничну нельзя было назвать писаной красавицей, да и по возрасту она была значительно старше супруга (на 5 лет), но ей удалось настолько органично вжиться в роль царицы, что скоро все в царском окружении признали её прирождённой государыней.
В глазах подданных царская семья выглядела идеально: много детей, отсутствие скандалов и измен, дружная и любящая пара. При любой свободной минуте Алексей Михайлович спешил на женскую половину к царице, чтобы побыть в кругу семьи, поделиться сокровенным с той, кому можно доверить и душевные тайны, и государственные секреты. Мария Ильинична в дебри государевых дел не лезла, но не стеснялась в некоторых вопросах проявить твёрдость. Например, благодаря ей царь долго не решался на расправу в отношении противников никонианства – новообрядчества.
Заметки на полях! Алексей Михайлович долго терпел «выходки» знаменитой боярыни Морозовой, жены брата Бориса Ивановича, боярина Глеба Ивановича, староверческие симпатии которой ни для кого при дворе не были секретом. Но за боярыню горячо вступилась Мария Ильинична, и Тишайший молча закрывал глаза даже тогда, когда закрывать и молчать уже было просто невмоготу.
Царица активно занималась благотворительностью: помогала сирым и убогим, жертвовала деньги монастырям, а также собирала средства для выкупа русских «полоняников» (пленных) главным образом из Крыма. В период польско-русской войны она содействовала Фёдору Ртищеву в его подвижничестве по устройству госпиталей для больных и увечных воинов. Мария Ильинична первой из цариц присутствовала на проводах Государева полка, отправляющегося на запад отвоёвывать Смоленск. Её поступок не только воодушевил воинов, но и всколыхнул патриотические настроения среди московских обывателей.
Алексей Михайлович, чувствуя за собой крепкий семейный тыл, активно продвигал идею самодержавности и имперского величия. Войны шли беспрестанно, а им сопутствовали болезни, разруха, голод и бунты. В стране было неспокойно, что невольно сказывалось на настроениях в кремлёвских теремах. Особое волнение царя и царицы было по поводу слабого здоровья наследников. Мальчики рождались один за другим, но взрослея, на глазах увядали от загадочной хвори. Царевич Дмитрий умер во младенчестве, Алексей в шестнадцать лет, Симеон дожил до четырех, только Фёдор и Иван здравствовали. Однако, глядя на них, никто не мог надеяться, что им по силам будет тяжелое бремя власти. Фёдор рос смышлёным ребенком, на лету схватывающим «учёные премудрости», но при всём том ему всё чаще отказывали ноги (в таких случаях царевича носили на руках), Иван же к трём годам еле научился говорить и предпочитал не ходить, а ползать.
Надеясь родить здорового наследника, Мария Ильинична постоянно была на сносях, что в конечном итоге подорвало её здоровье. В конце февраля 1669 года царь и царица опять ждали пополнения. Внезапно в столице разразился пожар, который сильно напугал роженицу. Случились преждевременные роды, которые привели к смерти матери и ребёнка (3 марта 1669 года).
После похорон царицы безутешный вдовец никак не мог справиться с горем. Ближайший сподвижник царя Артамон Матвеев, пытаясь отвлечь Алексея Михайловича от мрачных мыслей, стал приглашать его к себе в дом. Пребывая в обстановке домашнего уюта и просвещённых разговоров, царственный гость оттаивал и становился всё более похожим на себя прежнего. Поскольку Матвеев одним из первых в Москве стал придерживаться европейских порядков, то в компании с мужчинами вечер коротали женщины – жена Евдокия Григорьевн и её юная воспитанница Наталья Нарышкина. Каждая встреча с девушкой пробуждала в сердце царя сладкую грёзу – щемящее чувство новой любви. Ему нравился её бархатный голос, мягкие черты лица, живые чёрные глаза и конечно необычное для русских барышень умение вести беседу. Дождавшись окончания траура, Алексей Михайлович объявил о своём желании жениться. Хотя выбор невесты по-прежнему зависел от «царских смотрин», почти все в окружении самодержца не сомневались, что платок и кольцо будут в руках матвеевской ставленницы. Преодолев сопротивление родни покойной Марии Ильиничны, царь добился своего и женился на той, к которой прикипел сердцем и душой (1 февраля 1671 года).
Заметки на полях! Как раз в этот момент у вдовствующего царя случился роман на стороне с Ириной Михайловной Мусиной-Пушкиной, урождённой Еропкиной. Близкие отношения между Алексеем Михайловичем и Еропкиной существовали непродолжительное время, но вскоре она родила сына Ивана. Грех прелюбодеянии настолько смутил царя, что он раскаялся и выслал семью стольника Алексея Мусина-Пушкина в Ростов. Обиженная Ирина не удержалась и шепнула кой-кому о причинах опалы. Слух о царском происхождении Ивана Мусина-Пушкина стал потихоньку распространяться. Озабоченный этим, царь поручил ближнему боярину Артамону Матвееву заставить замолчать Ирину Мусину-Пушкину и ее болтливую родню. После визита фаворита к отверженной барыне все разговоры о царском бастарде были прекращены.
Супружество Натальи Нарышкиной получилось недолгим, но счастливым. Любовь царя к ней все усиливалась, особенно после рождения детей (Пера и Натальи). Воспитанная не по канонам традиционной знати, она привнесла много нового в образ жизни русской царицы. На всех торжественных богослужениях Наталья Кирилловна присутствовала сама, а летом ездила в открытой карете, что до нее считалось неслыханным. Она не стеснялась веселиться, заражая двор интересом к танцам и музыке, предпочитала свободу загородной жизни камерности кремлевских палат. Алексей Михайлович старался во всем угождать молодой жене. Для проведения спектаклей в селе Преображенском построили «Комедийную хоромину». В октябре 1672 года там состоялось первое представление на сюжет библейской Книги Есфирь. А в январе 1673-го в Кремле появилась «Театральная хоромина».
В тот момент, когда всем казалось, что жизнь налаживается, Алексей Михайлович внезапно захворал и умер, оставив трон невнятным наследникам (либо больным, либо малолетним). Царь Фёдор Алексеевич так и не смог побороть свой недуг, и через пять лет ушел в мир иной. Поскольку он был бездетен, то наследником должны были объявить Ивана, но младший из царевичей Милославской линии был так убог, что дальновидные бояре (среди, которых был и состарившийся А. Матвеев) решили сделать ставку на Петра. Случившийся пердимонокль взорвал элиту: Милославские устроили резню сторонникам Нарышкиных. Однако полной победы у них не получилось, в Кремле короновали сразу двух самодержцев. Правда, ни одному из обладателей шапок Мономаха власти над страной не доверили (Петру из-за малолетства, а Ивану из-за проблем с головой). Стороны взяли паузу в борьбе за трон, чтобы через несколько лет завершить русскую «игру в престолы» в пользу Петра, названного потомками Великим.
P.S.: Эпилогом к этой истории может быть короткий рассказ о судьбе Ивана Мусина-Пушкина. Его семья долго прозябала в Ростовском захолустье, но после утверждения Петра в качестве единовластного монарха опальных дворян призвали в столицу.
Вероятно, грех отца вызвал у юного царя сочувствие и понимание в отношении незаконнорожденного брата. Он вернул Мусиным-Пушкиным вотчины и помог Ивану сделать блестящую карьеру.
Заслуги Ивана Алексеевича на государственном поприще были столь значительны, что Петр возвел его в 1710 году в графы (третьим по счету в России), а при учреждении Сената в 1711 году назначил сенатором. «…Император Петр называл Мусина-Пушкина «братцем» и оказывал ему всяческое расположение. …» [Записки князя Петра Долгорукова. / Пер. с фр. А. Ю. Серебрянниковой; вступит. ст., примеч. и указатель С. Н. Искюля. СПб.: ИЦ «Гуманитарная академия», 2007.].