Кортик в подарок

               

   Вечером полный прогон  спектакля.  За полчаса до начала репетиции появляюсь на сцене: надо проверить,  как там дела.  Вроде, всё нормально.  Выгородки и частично  готовые декорации стоят на своих местах.  Нужная  одежда  сцены опущена и загружена.  Надо проверить  свободный ли проход  за задником?  У артистов выхода -  то с правой, то с левой стороны сцены -  для этого нужен  не видимый зрителю  проход.  Обычно такой проход - за задником или за горизонтом ( элементы одежды сцены или декораций).  Заглядываю за задник  -  и  тут  меня   ждёт   «сюрприз», предназначение которого  портить  кровушку режиссёрам – постановщикам.  Всё пространство от задника  до «горизонта»,  так называемая, арьерсцена полностью  загружена стройматериалами.  Здесь и доска, и фанера, и ДВП.    Прохода   нет,  и  не предвидеться.
 
   Ремонт какой – то очередной затевают, что ли?   Мне никто - ни слова, ни полслова.   Хоть бы предупредили. Безобразие! 
  -  Александр! – громко зову я машиниста сцены.  Он тут хозяин, он должен знать.   Где – то в кармане сцены  слышен шум и грохот.   Видать, спускается по лестнице  со  стеллажей.  Довольно  скоро  появляется  машинист.  Это   молодой мужчина, крепкий,  подтянутый.  Работает он у нас недавно, правда, знал я его раньше, ещё до того, как он сюда  устроился -  у нас общие друзья. 
 
 -  Саня, ты в курсе, что сегодня у меня здесь прогон? – спрашиваю я. 
 
 -  Ну, конечно,   Константин Ефимович,  я   знаю,  -  отвечает  Александр  и  улыбается мне во весь рот.  -  Вы  не видели? - я уже всё там расставил, все декорации.  И одежду перевесил, какую вы просили.  Я  всё сделал.  Пойдёмте посмотрим.   
 
-  Я тебя не о том спрашиваю,  Сань.  Ты мне скажи, кто  это нагородил?  Что это за стройматериалы?  Ты почему не сказал  им, чтоб  оставили  здесь проход. Как мы будем ходить?  Ты - то должен соображать. Это же сцена, а ты – машинист сцены,  хозяин здесь – в сердцах  выговариваю я.
 – Опять  какой – то ремонт затевают? Достали уже с этими ремонтами!  И хоть бы кто предупредил! – я всё  никак не  успокоюсь.
 
– Константин Ефимович, так это я здесь загрузил,   с  БЛПКа  привёз.  Видите,  всё в пакетах.   В Москву  отправляю, – не без гордости, всё  с той же приятной улыбкой, сообщает мне  Александр.

 -  Ты?- я не могу поверить.  Вот это ухарь!  Без году неделя, как работает, а  гляди,   как развернулся.
 -  Так ты у нас бизнесмен? 

 -  Да нет.  Это меня просто  попросили.

 - И  кто  ж  тебя попросил?
 
 – А вы знаете, кто такой  Дупак? –  ни с того, ни с сего  вдруг спрашивает меня  наш машинист.

 - Кто такой  Дупак,  я знаю.  Директор театра на Таганке.  И что? -  я не понимаю при чём здесь Дупак.

 - Так я  же в этот театр и отправляю стройматериалы,- радостно сообщает   Александр и достаёт из кармана визитку, которую и подаёт мне. Да, в руках у меня визитка  директора театра на Таганке.   Пока я её  рассматриваю, Саня меня успокаивает
 -  А по поводу прохода,  вы не беспокойтесь.  Я за горизонтом всё убрал – теперь там спокойно можно ходить.  И  осветители там ещё добавили  света, я попросил.  Теперь  там   всё нормально.
 
 -  Хорошо, посмотрим, -  говорю я и возвращаю визитку.  -  Так ты,  что  ж, знаком с Дупаком, - с некоторым недоверием спрашиваю  Александра.   

   Николай Лукьянович  Дупак – фигура легендарная, правда,  в основном он известен среди   театрального люда,  к которому моего собеседника Саню Дубовика,   вряд ли   можно отнести.
 – И как ты с ним, с Дупаком, познакомился? – интересуюсь я. 
 
 - Так я их там всех знаю, -  продолжает удивлять меня Александр. 
 
   Конечно,  Саня – человек лёгкий,  он  запросто   знакомиться с  людьми  и легко находит с ними  общий язык.…  Но,  не в такой же степени. Живёт в Братске - и «всех он их там знает» - в Москве,  в  знаменитом театре.               

 -  Прямо – таки,  всех  знаешь на Таганке?  И как же ты умудрился со всеми перезнакомиться?
 
 - Так я же дружил с  Владимиром Высоцким!  А вы не знали?
 
 Я не знал. Да и откуда я мог знать? Но Саня, видать, считает, что я должен был это знать.
 
 -  Я и на похороны его летал, -  продолжает Александр.  – Я маму  его, Нину Максимовну,  хорошо знаю, бывал у неё.   Мы много общались.  Она мне  рассказывала о его последних днях. 
 
 - А с Высоцким ты как  познакомился? -  интересуюсь я.
 
 – Я ему кортик подарил.  Так и познакомились.

 – Кортик?  А ты где его взял? – Саня не перестаёт меня удивлять.
 
 - Мой кортик.  Я ведь  на  флоте служил.  Мичман. Мне положен был кортик.
 
   Санины  слова о подаренном кортике,  разбудили   во мне воспоминания  об удивительной истории, которая когда – то случилась в моей жизни;  и были  в этой истории - и  Москва,  и театр на Таганке, и кортик, и  Высоцкий… и Курский вокзал…
 
   Шёл  1972 год.   Я учился на последнем курсе в Харьковском  институте  культуры,  на  режиссёрском отделении.  Где – то  в  конце апреля  я узнал,  что в первой половине мая мне надлежит отправляться в Москву в театр на Таганке.  Договорённость с театром достигнута.  Поездка была связана  с  тем, что я  писал  студенческую научную работу,  которая  называлась  «Перспективы и возможные пути развития современного театра».  Мои   кураторы  по СНО (студенческое научное общество)  нашли определённые совпадения в моих теоретических выкладках  и постановочных приёмах  театра на Таганке, и решили, что мне надо там побывать.  Каким – то образом   договорились с театром.    Вообще эта моя  работа  добавила мне хлопот:  ко мне постоянно обращались педагоги  института и просили дать им почитать  мой опус.  При том,  иногда обращались те, которые меня и знать не знали.   И  все они считали нужным высказать своё мнение о прочитанном, как правило, весьма критичное. Мне всё это было уже не в радость. Но  случались  и приятные моменты.  Как – то  на кафедре режиссуры  мне сообщили, что Учёный совет института  принял решение о предоставлении мне права на свободное посещение лекций –    могу ходить на лекции,  могу - не ходить.  Всё по той же причине – мои  занятия наукой.   Всё это  произошло для  меня  совершенно  неожиданно,  без моего ведома,  но я был не против. 

   Так что,  в  один из майских дней я  постучался в дверь  на втором этаже знаменитого московского  театра.  За этой дверью с надписью  Партком, как мне подсказали  добрые люди,   находится человек, который мне нужен.  Я приехал к Глаголину Борису Алексеевичу,  который, судя по табличке,  является не только очередным  режиссёром,  но и  руководителем партийной организации театра.  У меня  для него письмо от его отца, профессора Харьковского института искусств  Глаголина Алексея Борисовича.  Захожу в помещение.  Здесь -  несколько человек.  Разговаривают довольно громко.  Слышен смех.  При моём появлении все замолкают.   Смотрят на меня.   Представляюсь.  Мне навстречу поднимается мужчина  спортивного  вида  лет сорока.  Представляется.  Так вот он какой – представитель знаменитой театральной династии  Глаголиных.   Борис Алексеевич  приветлив, говорит, что  меня ждёт. Ему звонили  из Харькова, так что он знает о моём приезде,  примерно,  представляет, что меня сюда привело.     Приглашает садится.  Я вручаю  ему письмо от  родителя, вручаю  официальную бумагу  из института,  в которой  всё написано: кто я, что я и зачем приехал.  Борис Алексеевич  представляет меня присутствующим,  зачитывает вслух название моей научной работы. Все очень живо реагируют на услышанное.
 
 - «Молодой человек, да вы представляете на что вы замахнулись? А вы знаете, что  лучшие   театроведы,  мудрецы   вот с такими  бородами,  пытаются  решить этот вопрос,  определить: куда пойдёт театр?  И представьте себе, не могут определить! – восклицает немолодой мужчина с седоватой  бородкой и тростью в руке.   Он сидит ко мне ближе всех.  Другие тоже начинают мне объяснять, что я взялся  за непосильную задачу.  Среди мужчин присутствует  женщина.   Мне, кажется, это была артистка  Зинаида Славина.  Она взялась меня защищать.  Вроде того, что она не исключает, что именно молодой  не  зашоренный студент может совершить  то, что не под силу    умудрённым маститым  театроведам. Я, признаться, никак не ожидал   такой жаркой  дискуссии по поводу моей студенческой работы.  Я не знаю, что мне отвечать этим людям.

    Выручает меня Борис Алексеевич.  Он предлагает  перейти к практической  части  моей командировки.  Спрашивает: есть ли мне где в Москве остановиться?    Я отвечаю, что есть.   Я решил, что буду жить на Курском вокзале.  Знакомых в Москве у меня не было, денег на гостиницу – тоже.   Но сказать об этом мне было неловко.   Обсуждаем,  чем конкретно я  предполагаю  заняться в театре,  какая мне нужна помощь.   Я сказал,  что прежде всего,  хочу пересмотреть все  спектакли  текущего репертуара. Здесь вопросов не возникло.  Контрамарки будут на все спектакли.   Ещё он пообещал поговорить с  Любимовым,  чтобы  тот   разрешил мне присутствовать на его репетициях.  В общем все вопросы решили довольно быстро.   Вечером я уже смотрел знаменитый спектакль  « Десять  дней, которые потрясли мир» по Майн Риду.  Это был первый спектакль, который я смотрел на Таганке.  Мне всё нравиться, а  главное, то что я вижу  в этом театре и в самом деле перекликается с тем,  о чём  я пишу в своей работе.  Я приехал туда, куда надо.  Буду смотреть всё.  И когда через несколько дней мне Борис Алексеевич  сообщил, что  он договорился с Любимовым  -  и я могу завтра   днём  присутствовать у  знаменитого  режиссёра на репетиции, то я отказался.  В это же время в театре шёл дневной спектакль  «Антимиры» по Вознесенскому.  И я выбрал спектакль.  Моё решение удивило Бориса Алексеевича,  но отнёсся он к нему с пониманием.  Я много   слышал о   Таганке, но никогда не видел ни одного спектакля.  Теперь у меня появилась такая возможность и я  стремился использовать её по максимуму.  Наверное, мудрый  Борис  Алексеевич всё это понимал. 
 
   Я смотрел спектакли, как и положено, из зрительного зала, но в антрактах  пробирался  в актёрскую   курилку, где в это время собирались занятые в спектакле  артисты.  Мне было интересно находиться среди  них – известных, знаменитых.   Видеть их, слушать  их разговоры,  узнавать  что – то новое.  Я удивился, что Володю Высоцкого  называют по имени  и отчеству.  В нашей студенческой среде он был кумир.  Но – Владимир Семёнович – это  было  странно  и неожиданно.  А ещё он оказался совсем невысокого роста,  в обыкновенном свитере.  Я попросил у него прикурить.  И он протянул мне свою сигарету.  Когда я второй раз прикурил у него  и отошёл в сторонку, то услышал:   «А этот молодой человек, он кто?»  Я понял, что Высоцкий спрашивает обо мне.  Я просто замер. Я  ждал: что обо мне скажут…  А, может, и ничего не скажут. Может, не знают.  Кто – то сказал: «Это гость Бориса Алексеевича».    «Из Харькова» -  уточняет  женский голос.   У меня отлегло, но  больше  я не подходил к  Высоцкому, не просил прикурить.

   Актёрская курилка была совсем небольшим продолговатым помещением, и находилась она, как я понимаю, рядом с со служебным ходом.  Однажды,   во время очередного перекура,  из противоположной двери в курилку вошёл пожилой  мужчина,  видимо,  вахтёр, и сказал: «Владимир Семёнович, вас там спрашивают». «А кто  там?» - интересуется Высоцкий. Видно, что его  спрашивают   часто.  Может, даже через чур. «Да какой – то молодой человек.  Очень настойчив. Говорит,  проездом из Владивостока. Владимир Семёнович, очень  уж  он  просит позвать вас» - объясняет пожилой мужчина.  Высоцкий выходит вместе с вахтёром  и  довольно скоро  возвращается. В руках у него  морской кортик.  «Вот, подарил» - улыбаясь, сообщает Владимир Семёнович, и вытаскивает  кортик из ножен. Видно, что подарок ему нравиться.  «Спёр небось?»- высказывает предположение кто – то из присутствующих.   
 
 - Да нет, не похоже, - возражает Владимир Семёнович, -  моряк  из Владивостока.  Офицер.  Удостоверение показывал.  Говорит – его кортик».   
 
  Всё  это моментально всплыло в моей памяти, как только я услышал  от Александра  о  кортике подаренном Высоцкому.  Студенческие времена, глупая юность.  Я ведь  во время этой поездки и в самом деле жил на Курском вокзале.  И бывало, поздним вечером, после спектакля мне  приходилось подолгу стоять, ожидая, когда  освободится место, чтоб присесть.  А затем и прикорнуть.  А ночью распахивались настежь  все вокзальные двери,  по залу ожидания гулял сквозняк и начиналась уборка помещения.  И сквозь дрёму  доносилось: «Гражданин, не спать, не спать…»   Надо было подниматься и  отходить в сторонку, чтоб уборщики могли помыть пол  под сидениями. И ещё  надо было  следить, чтоб никто другой не занял твоё место.  А кроме этого, от такой жизни быстро  грязнится воротник рубашки.  Я это  заметил  утром  в зеркале, когда умывался в туалете.   Я сменил рубашку.  Но и она через несколько таких ночёвок  почернела.    Больше у меня рубашек не было.   И мне  пришлось закончит свою славную командировку на день раньше срока.

   Сашке всего этого я не рассказывал, но я ему рассказал,  что  во время антракта,  оказался   в  актёрской курилке,  и стал свидетелем того, как моряк из Владивостока подарил Высоцкому кортик.               

 -  Это же мог быть ты?  Сань? -  спрашиваю я его.  И мне хочется, чтоб это был  именно он,  Александр.

 - Может быть, - соглашается со мной Александр. - Хотя, конечно, не я один дарил  ему кортик, - добавляет он.

   Я   уже собрался уточнять у Александра:  когда именно он вручал  Высоцкому свой кортик?  Может, всё это было в то  самое время, когда я посещал Таганку?  Это ведь не сложно проверить.  Совпадает время, или  нет?   Но в этот момент  ко мне обратился звукорежиссёр  с вопросами  по сегодняшней репетиции.  Тут же стали задавать свои вопросы осветители.   Мне пришлось заниматься  спектаклем.   Сашку я оставил в покое.  А потом,  как- то всё забылось, и мы  больше к этой теме не возвращались.  Со временем   Александр  уволился и куда – то пропал.  Так, что я остался в неведении: он ли   вручил  Высоцкому кортик  в  тот  памятный для меня день, или  кто другой? А впрочем, так ли это важно?  Для меня важно, что была в моей жизни эта незабываемая  поездка, встреча  с интересными  людьми  и яркие, на всю жизнь,  впечатления от спектаклей знаменитого театра.