Машину звали Сузуки Самурай, она была очень пожилая, но на ходу. Внешне она выглядела не очень – видно, досталось ей в жизни.
Вова договорился с Клайдом на обеденный перерыв вместо вечера – так было удобно Клайду, да и Вова не против был. Они сели в Самурай и куда-то укатили, а через час Вова приехал сам, Клайд уже сидел на пассажирском месте.
– Это просто кино, Ленка. «Вова и Клайд». Но ничего, я в результате молодец, а Клайд сдержался и не прибил меня насмерть... – Вова действительно был воодушевлён. – Ещё пару раз потренируюсь и буду на работу ездить, хватит ноги бить.
– Что, так быстро можно научиться? – спросила я. – Не верю.
Уже через неделю Вова рассекал по дорогам фермы запросто. За бензином (в будущем) следил Клайд, ездил на ближайшую заправку.
Теперь ждём трактор, сказал Вова.
Всю неделю по вечерам я писала письма – родителям и Оле. Письма получились по десять страниц – Оле писала правду как она есть, родителям всё смягчала (поймала себя на том, что сейчас тоже смягчаю, когда пишу).
Джен выдала первый конверт с двумя тысячами. До свидания, конверт, сказала я ему, сделаем вид, будто мы тебя и не видели. Как хорошо, что у нас есть ещё две работы, и пока они нас кормят худо-бедно – то букеты, то романсы...
В субботу Вова снова подсуетился, договорился с Джен о работе без обеда – и Джен предложила ему вообще работать по субботам в щадящем режиме. У всех остальных рабочая неделя была пять дней, и у всех два выходных, один из которых плавающий. А нам, поскольку мы и так нелегалы, позволено было работать больше, нарушать так нарушать… – как оказалось (потом выяснили), Дэн ещё до нашего приезда уговорил Лору на это преступление, объяснив про деньги, которые нам просто необходимо заработать в нужном количестве.
– Приезжай около четырёх, Дэн, – сказал по телефону Вова, вернувшись с работы. – Пообедаем и двинемся в сторону твоего Рэнди. Что нам прихватить с собой?
– Кленовый сироп возьмите. Ну, и… сами знаете.
Я слазала в подвал с целью изучить ассортимент. Текила – четыре коробки (это не для нас), какой-то красивый ликёр Peach стоит штабелем возле Амаретты. Ну, и наши любимые Семь корон. Взяла по бутылке каждого вида – Дэну пригодится, учитывая сотню его друзей.
– Во устроились, – смеялся Вова, упаковывая бутылки в рюкзак. – Ещё чем-то недовольны.
Рэнди не просто потряс, а душу вынул (Вова так сказал).
Он сидел с гитарой у барной стойки на высоком табурете. Чернокожий Рэнди, который знает всего Гершвина наизусть, который умеет петь голосом и Дилана, и Клэптона, не говоря уже про его собственный, невыносимо (в животе всё переворачивается) прекрасный голос…
В баре было шумно – суббота. Тех, кто слушал Рэнди – немного, мы могли оценить это по редким выкрикам и аплодисментам. На табурете у барной стойки сидел гений.
Дэн сказал, что с трёх до десяти он получит двести долларов, плюс два раза поест от заведения, плюс потом пакет с ресторанной едой с собой возьмёт.
– Он должен петь на Бродвее, – выдохнула я через полчаса. – И получать десятки тысяч долларов.
– У него родился ребёнок только-что. Он берётся за любую работу, эту ему предложил я, договорившись. В Нью-Йорке, где он живёт, таких как он пруд пруди (мы прямо ахнули). В переходах метро стоят.
Рэнди делал всё – от Фрэнка Синатры до Луи Армстронга.
Мы занервничали.
– Я не думаю, Дэн, что это хорошая идея. Ну, чтоб мы пели. – Вова был серьёзен.
– Влодья, относись ко всему спокойней. Люди любят попроще. А мы как раз попроще. К тому же, Рэнди сам просил перерыв.
– Ленка, – сказал Вова, – давай ты одна споёшь «Чайки за кормой»? А я Бродского жахну «Мимо ристалищ, капищ»? Вдруг кто-нибудь знает Бродского?
– Здесь никто не знает Бродского кроме меня, – сказал Дэн и улыбнулся.
Забегая вперёд. У нашего Дэна оказалось две девушки (так бывает), мы не сразу это узнали. Одна, Марги, появится этим вечером, который я описываю. Вторая – Морин. Они были диаметрально противоположны, эти Марги и Морин. Марги – яркая и вольная, тоже из Clearwater, потом о ней расскажу… и Морин – интеллигентная и скромная, совсем другая, вообще непонятно, как она появилась в жизни Дэна и задержалась там. Однажды, когда мы были с Дэном в Нью-Йорке, он предложил зайти к Морин, захотел познакомить нас с ней (мы были совсем рядом с её домом). «Как жаль, что вы чуть опоздали с визитом, – сказала Морин. – Только что ушёл Иосиф Бродский, буквально двадцать минут назад… Вот сахар мне принёс». И мы пили кофе с сахаром, который принёс Иосиф Бродский. Понятия не имею, встречался ли Дэн с Бродским, он сам не говорил, а мы считали такие вопросы бестактными… даже не так. Мы не хотели, чтобы нас заподозрили в личном интересе – мол, мы знакомы с друзьями Бродского.
А сейчас уже нет ни Вовы, ни Дэна, ни Бродского, и какая уже мне разница, кто с кем был знаком…
Рэнди с благодарностью к нам, подошедшим, чтоб сменить его, слез с табурета. Друзья, сказал он громко, обращаясь к жующей публике, сейчас с вами будут люди из Советского Союза (не привык ещё никто, что нет никакого Советского Союза), поприветствуем их.
И я пела две песни, и «Чайки за кормой» и «Ничь яка мисячна»… и Вова специально играл потише, чтоб мой голос не казался слабым. И была тишина в зале.
А потом он сам хрипел и звенел под гитару, и я привожу здесь это стихотворение, ставшее песней, полностью, вдруг кому-нибудь оно ляжет на душу:
Мимо ристалищ, капищ,
мимо храмов и баров,
мимо шикарных кладбищ,
мимо больших базаров,
мира и горя мимо,
мимо Мекки и Рима,
синим солнцем палимы,
идут по земле пилигримы.
Увечны они, горбаты,
голодны, полуодеты,
глаза их полны заката,
сердца их полны рассвета.
За ними поют пустыни,
вспыхивают зарницы,
звезды горят над ними,
и хрипло кричат им птицы:
что мир останется прежним,
да, останется прежним,
ослепительно снежным,
и сомнительно нежным,
мир останется лживым,
мир останется вечным,
может быть, постижимым,
но все-таки бесконечным.
И, значит, не будет толка
от веры в себя да в Бога.
…И, значит, остались только
иллюзия и дорога.
И быть над землей закатам,
и быть над землей рассветам.
Удобрить ее солдатам.
Одобрить ее поэтам...
Вова пел, чувствуя каждое слово. Никто не понимал этих слов, но все молчали и не жевали, так классно это Вова делал. Дэн стоял в стороне и, замерев, чувствовал к нам что-то реально настоящее. И Рэнди подошёл и обнял Вову.
Пообщались с людьми, сидящими в пабе, наслушались хороших слов.
– Всё, нам пора, это Рэнди передал, – и Дэн протянул конвертик. – Вы очень понравились ему, он очень благодарен.
Вова взял этот конвертик и подошёл к Рэнди: – Не обижай нас, пожалуйста. Нам не надо. – И Рэнди снова его обнял.
…забегая вперёд. Мы с Дэниелом однажды приехали в гости к Рэнди, и так получилось, что даже ночевали у него. Я помню, что, взяв на руки его совсем маленькую доченьку по имени Ив (Еву, по-нашему), я совершенно выпала из реальности, и хотела быть только с ней, и есть отказывалась, и общаться с народом отказывалась, и её мама смеялась от счастья, обнаружив родственную материнскую душу: – Я могу тебе доверять? Я никому не рассказывала, а тебе расскажу… – и делилась сокровенным, увидев меня впервые и поверив мне, чужестранке… Господи, сколько же по-настоящему ценного нам повезло испытать...
Норман, друг Дэна по Clearwater и сосед по жилью, пыхтел на кухне – вы раньше приехали, чем я вас ждал. Ещё минут пять мне надо.
Духовка пахла божественно. Я огляделась. Опять пустые канистры, пластиковые бутылки, банки... Всё на месте, будто и не делала я уборку. К слову сказать, дом Дэна был очень хорош, но помывка ему бы не помешала.
– Это Марги, – сказал Дэн сладким голосом. – Знакомьтесь.
Марги сидела на диване, ноги – на столике. Лет сорок, но в Штатах это девушка.
– Привет, Марги, – сказали мы. – Рады знакомству.
– Дэн много о вас говорил, – сказала Марги, и мы, переглянувшись (все четверо), засмеялись и закрыли эту обязательную часть разговора.
– Сейчас принесу еду, – сказал высунувшийся из кухни Норман. – Готовьте стол.
Я прыгнула на кухню за тарелками с вилками, Дэн достал стаканы из буфета, Вова – сворованные бутылки из рюкзака, а Марги засмеялась – одна я сижу как королева (ноги на столе, какая ты королева? Я шипела потихоньку и незаметно, и Вова сказал – ты просто ревнуешь, Ленка).
Я и правда ревновала. Дэн заслуживал женщины, которая будет о нём заботиться. Я хотела, чтоб она суетилась вокруг него, выбрасывала пустые бутылки, мыла его дом, готовила еду, а он чтоб радовался этому. Ты очень примитивная, шепнул Вова, я не ожидал от тебя. Иди к чёрту, тоже шепнула я. Между прочим, нужно иметь очень чистые ноги, чтоб их на стол класть. Ох и злыдня же ты, сказал Вова.
Норман принёс противень с мясом и овощами, и Марги пришлось убрать свои ноги.
– Этим маленьким бокалом недостойного случая вина, – шутливо-пафосно начал Вова по-русски, и все засмеялись. – Окэй, давайте выпьем за нашу сегодняшнюю встречу.
Мы выпили, и Дэн протянул руку за гитарой.
Прости меня, Марги, сказала я (тихонечко, про себя) через несколько минут. Клади свои ноги обратно на стол. Ничего не делай, Марги. Только пой, не переставай, пожалуйста.
Её чистый волшебный голос сводил с ума не только меня – всё откинулись назад и закрыли глаза, кроме играющего Дэна. Это что-то невообразимое. Я посмотрела на Дэна и положила руку на сердце – и он кивнул, ласково улыбаясь – да, мол, да. Вот такая у меня есть Марги…
Когда на следующий день мы с Дэниелом ехали к нам домой в Торнбрук, я села на переднее сиденье специально, чтоб поболтать с ним по душам. Я осмелела и задала ему вопрос – у вас близкие отношения? Не в смысле, спите ли вы, понятно, что спите. Насколько серьёзно она к тебе относится?
– Что ты имеешь в виду? – искренне не понял Дэн.
– Окэй. Ей никогда не хотелось помочь тебе, например, по хозяйству? Такой большой и красивый дом… Так хочется помочь тебе… Неужели ей не хочется?
– Льена, – сказал Дэн, помолчав. – Запомни, что я скажу. Если люди хорошо относятся друг к другу, им и в голову не придёт навязываться со своими представлениями о чистоте и порядке, потому что это будет означать, что они не принимают человека таким, как он есть. С его беспорядком, с его странностями. У меня никогда не будет женщины, которая захочет изменить меня или мой уклад жизни. – Я двумя ладонями закрыла лицо. – Льена, только тебе это можно, и только тебе я благодарен. И ты понимаешь, почему. Потому что ты мне сестра.
– Прости, Дэн. Я понимаю. Я хотела как лучше. И я больше не буду – никогда!
Я мыла стены нашей кухни, когда в дом зашла Джоан (это та, что из свиты), ведя за руку младшую дочь Лоры. Джоан отвечала за многочисленных кошек и собак в Лорином доме, и, судя по тому, как радостно бросилась ей навстречу Сэйдж, любила их на взаимной основе.
– Лора просила присмотреть за Линди, – сказала Джоан, обнимаясь с Сэйдж. – Я уезжаю по делам, в доме никого не остаётся, а ей уроки надо сделать. Я заберу её часа через два.
– Нет проблем, – сказала я. – Располагайся за столом, Линди.
Линди походила по дому – а что, у вас только одна собака? А чипсы у тебя есть?
Линди было семь лет, она училась в первом классе. Хотя весь прошлый год она тоже ходила в школу с целью подготовиться к первому классу.
– Чипсов у меня нет, к сожалению. А ты голодная? – И Линди кивнула.
Ну что ж, сказала я, попробую тебя накормить. Ты картошку жареную любишь? Это похоже на чипсы. А пока я жарю, доставай из сумки свои уроки.
– Нет, – уверенно сказала Линди. – Сначала картошка.
Я почистила большую картофелину, порезала брусочками, разогрела сковороду, налила масло – Линди следила за каждым моим движением.
– Может, сосиску тебе сварить? – спросила я. Линди потрясла головой – не-не. Я картошку буду.
Съела быстро.
– А теперь я сама пожарю, можно?
– Давай сначала уроки сделаем, а потом что хочешь жарь. – Я сказала строго, она очень удивилась, но сумку свою открыла и какие-то бумажки вытащила.
На листе бумаги было написано:
4 + 3 = ?
7 – 4 = ?
7 – 3 = ?
3 + 4 = ?
И, по подобию, с цифрами 2 и 5 и ещё 6 и 1 – видно, они семёрку проходили.
Линди грызла ручку, полулёжа на столе. Давай-давай, сказала я.
– Я хочу сама картошку пожарить, – жалобно попросила Линди.
Я покачала головой – нет. Сначала арифметика.
– Здесь всё просто, Линди, это займёт у тебя одну минуту. – И я как могла объяснила секрет задания. Что в задании содержатся ответы. Линди наморщила лоб, но быстро поняла.
– Давай теперь картошку.
– Чистить и резать я тебе не дам, нож очень острый, договорились? – Линди кивнула, но пока я это делала, не вылезала у меня из-под руки, смотрела во все глаза.
– Теперь я. – Она сама зажгла конфорку (электроподжиг), поставила на огонь сковородку, налила масло – копировала меня, запомнила всё. Переложила картошку с доски на сковородку и села на стул ждать. Ещё посолить надо, сказала, только позже.
– Эта вкуснее первой получилась? Должна быть намного вкуснее.
И Линди догадалась, что я шучу, засмеялась.
– А покажи мне ещё что-нибудь. У тебя интересно.
Я показала, как зашиваю платье (я тогда возилась по вечерам с этими опостылевшими мне платьями).
– А ты разве не знаешь, что бывают швейные машинки? – воодушевилась Линди. – У моей подруги есть игрушечная швейная машинка, вернее, она просто маленькая, а шьёт по-настоящему! Я у мамы попросила на Рождество такую же! Мне её купят, и я тебе её дам на время, и ты зашьёшь платье! Или я сама научусь и зашью!
Позвонила Джен, сообщила, что Джоан задерживается, что Лора заберёт дочь сама в конце рабочего дня. Эээ… сказала я.
– Лена, сидеть с Линди – это работа. Джоан за это получает деньги, поэтому даже если вы с Линди спать ляжете, это оплачивается, – засмеялась Джен.
– Да я не про это, – вздохнула я. – С ребёнком заниматься надо, делать что-то. Здесь ни порисовать ей, ни почитать. Ладно, что-нибудь придумаю.
– Не надо ничего придумывать, – сказала Линди, которая подслушивала. – Давай ещё раз картошку пожарим.
Лора приехала за Линди вместе с Вовой. Сейчас ты удивишься, сказал Вова по-русски.
– Мама, а мы картошку жарили. Я сама жарила! Завтра я опять сюда приду.
– Это вряд ли. У Лины свои дела. Но я, Лина, была бы рада, если иногда можно было бы тебе её подбросить. Джоан будет ближайшее время больше занята, чем обычно.
– Бинго, – сказала Линди.
– А я хочу предложить план на вечер (я и правда удивилась). Я сейчас отвезу Линди домой и вернусь к Грейс (Грейс по соседству с нами жила). Она купила фильм «Сталин» и позвала всех на просмотр. Особенно ей интересно вас пригласить, чтобы вы сказали, насколько он правдивый. Фильм наш, американский. Не против? Отлично. Тогда через полтора часа у Грейс. Захватите что-нибудь из подвала.
Лора с Линди уехали, и мы с Вовой сверились, как каждый из нас понял то, что она сказала – приходилось додумывать примерно половину сказанного ею. Вроде одинаково поняли.
Грейс жила одна в небольшом одноэтажном домике – три комнаты и кухня. В доме была абсолютная стерильность, Грейс сказала, что это у неё мизофобия, болезнь.
Всё свободное от работы время она мыла свой дом.
С Лорой она была близка, входила в её свиту. Как и Лора, покуривала марихуану и предпочитала текилу с грейпфрутовым соком – тоже как Лора.
Мы оделись поприличнее, я даже глаза накрасила. Лора приехала с Патиной и Джоан, детей на Клайда оставила. И Лора, и Патина были в тех же штанах, в которых весь день скакали на лошадях; взглянув на Грейс, я заметила на её лице какое-то мучительное выражение и поняла, что она сказала правду про свою мизофобию, что ей тяжело, когда на белоснежный диван садятся в грязной одежде. Больше этого никто не заметил, конечно.
Грейс всем сделала коктейли, каждому по вкусу, Вове налили виски. Готовы? – спросила Грейс, – я включаю.
Фильм был длинный, и все, кроме нас, смотрели его внимательно, иногда комментируя и ахая.
Мы же еле сдерживались. Не буду его пересказывать – события более-менее совпадали с тем, что мы и сами знали на тот момент, а вот детали повеселили. Как вам такое – идёт заседание политбюро, и вдруг открывается дверь и просовывается девичья головка Аллилуевой. Коба тут же встаёт с места – простите, товарищ Ленин, это ко мне. Ленин, Троцкий и Калинин подмигивают друг другу – дело, мол, молодое. Сталин бежит к двери, она – навстречу ему. Она с красными губами, в лёгком сарафанчике. Он подхватывает её на руки, лёгонькую, и кружит, кружит… Члены политбюро с умилением наблюдают за всем этим. При этом очень все смешные, особенно Калинин – вылитый Айболит.
Или Рождество (!) в Кремле. Колонны обвиты рождественскими кручёными гирляндами, на стенах – ёлочные рождественские венки. Большевики празднуют Рождество стоя, держа в руках пиалы с борщом и периодически макая туда, в борщ, круглые булочки. На шведских столах поросята и осетрина.
Конечно, мы не могли смотреть, но очень старались делать серьёзный вид – фильм был задуман, чтобы показать страшную эпоху тирана, нельзя смеяться.
Всем было жалко Бухарина; когда дело до него дошло, Грейс аж всплакнула – кем же надо быть, чтобы убивать своих друзей?! Мы скорбно кивали.
Лора уехала сразу после фильма, и всем стало заметно свободнее.
Грейс была активней других, видно, её и правда интересовала история, не зря же она этот фильм купила. Она даже задала несколько правильных вопросов, и Вова, уже имеющий опыт общения с американцами на эту тему, долго рассказывал о коллективизации и Голодоморе, индустриализации и Гулаге…
– Лично я очень вам благодарна, – сказала Грейс. Позже мы узнали, что у неё болгарские корни.
После все выпили за нашу с Вовой многострадальную родину, а некоторые, выйдя наружу, даже покурили марихуаны, ну, а мы побрели в темноте домой. Всё, конец фильма.
На нашем кухонном столе лежала самиздатная книга с всунутой между страниц запиской.
«Люди делают стол круглым, даже если он некруглый. Я никогда не пользуюсь парадным лифтом». И подпись – Лора.
– Видать, заехала сюда после кино. Что бы это значило? – сказала я.
– Это трудный вопрос, Ленка. Ты видела, сколько она выпила? Поражаюсь, как она потом за руль-то садится.
– Нет, Вова. Дело в книге, а не в том, сколько она выпила.
На обложке было напечатано «As I Remember» («Как я помню»). Автор – Асае Конокава.
– Записка, наверное, была закладкой, – догадалась я. – А я её вытащила. Придётся самим искать ответ. Будем читать.
И раздался телефонный звонок.
– Почитайте, – сказала Лора без вступления и объяснений, будто слышала мою последнюю фразу. – Когда прочитаете, скажете мне. Я могу вам предложить кое-что очень интересное.
Продолжение следует
http://proza.ru/2023/12/23/922