То, что Лора подарила нам на Рождество возможность звонить, было бесценно. Жизнь со звонками домой – это ж другое дело! Договорились, что два раза в месяц звоню я (родителям и Оле), два – Вова (своей маме и кому хочет). Мы надеялись, что поняли подарок правильно, и что звонить мы теперь можем всё время, пока тут работаем, а не только до Рождества. Ей-богу, никогда не знаешь, что Лора имеет в виду.
Я помню, что было с мамой, когда она услышала мой голос. Мне пришлось притвориться очень беззаботной и счастливой, чтобы самой не разреветься – а она, конечно, плакала, ведь почти два месяца прошло… Оля тоже ахнула… тоже почти плакали обе. Не наговориться было, хорошо помню наше общее волнение.
Я привыкла к новым условиям, смирилась. В конце концов, я полдня вообще одна была в Лорином доме, только курьеры время от времени что-нибудь привозили. Подружилась с котами и собачками, хотя кормить их (выставлять открытые консервные банки ровно по количеству живности в доме) продолжала Джоан по утрам, рано, ещё до того, как Расс меня привозил. С попугаями так хорошо подружиться не сложилось, из двенадцати птиц только у двоих был сносный характер, остальные скандалили.
Лорин дом потихоньку отмывался. Тоже смирился с новыми условиями – ну, что за ним ухаживают. Но я решила не торопиться, отложив настоящую, большую уборку на потом, когда все, включая детей и Клайда, повезут в Германию лошадей на выставку, и дом будет только мой.
Лора с Клайдом жили в другом, соседнем здании, скорее – в пристройке, там, где был гараж, как раз над собаками, на втором этаже. Я туда (на второй этаж) никогда не ходила – за ненадобностью. Клайд появлялся в общем доме редко, сидел у себя в основном, если не был на ферме. Когда появлялся в общем доме, был молчалив и улыбчив, разговоров никаких не заводил и ни о чём меня не просил – сам варил себе кофе или чай заваривал. Впрочем, меня никто ни о чём и не просил, если только Линди.
С Линди мы быстро стали близки. Я позволяла себе строго с ней разговаривать, когда она филонила с уроками, придумывая разные причины – то живот у неё болит, то устала она смертельно, то голодная она такая, что мозг отключается. Врала профессионально, аж глаза закатывала. Убедившись, что я не верю, художества свои прекращала, но ворчала подолгу – уезжай, мол, в свою страну, там и воспитывай кого хочешь. Компромисс, конечно, находился, и мы мирились. Больше всего на свете она хотела, чтобы я уговорила Лору купить ей на Рождество швейную машинку, и я пообещала. Лора, выслушав от меня просьбу, засмеялась – ты знаешь который раз я уже про эту машинку от неё слышу? Плешь мне проела со своей машинкой. Сказала же, куплю. Линди в свои семь лет почему-то совершенно не верила в Санта-Клауса.
Надавав мне на десять дней разных заданий (повергших меня в ужас, я уже рассказывала), Лора, наконец, улетела со всем своим окружением… и наступила относительная тишина, нарушаемая только попугаями. Кошаки, впрочем, тоже тихо себя не вели.
В будни я сама их всех кормила – открывала тридцать с лишним баночек для тех, кто в доме, насыпала корм в двенадцать клеток, перемешивала консервы с сухим кормом для больших гаражных собак. А в субботу и воскресенье всех кормил дядюшка Расс, ему удобно было, он жил рядом.
За неделю дом был вычищен, даже жёлтый ковёр посветлел, – хорошие у них отмывающие средства. Дядюшка Расс проверял мою работу ежедневно, так ему было интересно это преображение, и без конца хвалил меня.
У меня осталось три дня, и я решилась подняться на второй этаж гаража – Лора что-то говорила о своём втором этаже, когда давала задания, но я не была уверена, что поняла правильно, поэтому рисковала.
Там, на этом втором этаже, было три помещения (комнатами не могу назвать). В первом стояло кресло, на полу – сухая конопля (это мне Вова объяснил потом про коноплю, я в этом плане человек совершенно неразвитый), много конопли, весь пол усыпан. Во втором помещении была огромная, метров двадцати квадратных, гардеробная, а в третьем стояла кровать метра два в ширину. Всё свободное пространство было захламлено (ничего нового).
Я отмыла ванную комнату до её первоначального вида – целый день тёрла, ругаясь на чем свет стоит. Уже по отработанной схеме перестирала, высушила и сложила в стопки всё, что было разбросано по углам. Коноплю не трогала, оставила как есть, побоялась.
Застелила чистым бельём все кровати, кроме кроватей Джоан и Патины, ещё не хватало… Через Джен заказала на послезавтра всего, что нужно для супа – курицу, овощи. Ну, и свежее молоко, сок, фрукты, печенье. Всё, сказала сама себе, останавливаюсь, молодец я. Теперь только суп сварю в день приезда, а завтра вообще ничего делать не буду, даже не поеду сюда. Попрошу Расса всех зверей накормить, а сама поваляюсь дома – очень я устала, но это физически. Всё-таки хорошо на душе, когда взаимодействуешь только со зверьём, намного спокойней, чем с людьми.
Вова последние десять дней тоже наслаждался жизнью, как и все остальные неуехавшие. Команда конюхов на ферме была славная. Я бы не назвала их отношения настоящей дружбой, все были очень разные и по возрасту, и по характеру, но работали с уважением друг к другу и весело (особенно весело без начальства).
– Я завтра себе выходной устраиваю, – сказала я Вове. – Дома останусь, Расс поможет с кормёжкой зверей.
– Так может, на ферму придёшь? С народом пообщаешься хоть. Хорошая идея, между прочим.
Дэн в последнее посещение привёз нам огромный кабачок и помидоры со своего огорода. Сметаны есть целая упаковка, лук-чеснок есть.
– Давай я к обеду подойду? Натушу овощи и принесу угостить. Не побрезгуют?
Точно не побрезгуют, сказал Вова. На том и порешили.
Кабачки со сметаной всем понравились, хвалили меня искренне. Я говорил вам, что домашняя еда лучше, настаивал Вова, учитесь готовить, барышни!
– Мы Марка сегодня запрягаем, будем по кругу гонять, а то застоялся он последнее время, – сказала мне Лиза, отмахнувшись от Вовы. – Хочешь покататься?
Марк был единственным тяжеловесом на ферме. У него были курчавые грива и хвост и мохнатые ноги. Красивый шоколадный гигант.
Вова, когда узнал Марка поближе, стал звать его Мариком. У Марика была пугливая натура. Если мимо пролетала птичка, он шарахался в сторону, и тот, кто его вёл в поле на выгул (Вова в данном случае), ехал по земле на животе, держась за крепкие поводья.
А ещё Марик был заинтересован в музыке, это Вова обнаружил случайно и потом использовал.
Если Вова пел старинную британскую солдатскую песню «Путь далёк до Типперери», Марик начинал шагать в такт, не отвлекаясь, а уж если патриотическую «Глори глори аллилуйя», так и вообще успокаивался, и смотрел нежными глазами на мир. Марика всё время отдавали Вове, очень уж хорошо Вова с ним научился ладить.
Скакать на нём верхом было нельзя, это ясно, но гонять было необходимо – для здоровья и красоты. Его запрягали в двухколёсную телегу и пускали по кругу – внутри фермы была сделана специальная для этого площадка-арена.
Какой же он огромный, подумала я, сидя с Лизой на телеге и обозревая кудрявый хвост и всё остальное (вид сзади).
Лиза чмокнула воздух – окэй, Марк, давай, покатай нас… и он не сразу, но разогнался. Незабываемое ощущение, когда тебя везёт не машина с железным мотором, а живое существо со стучащим сердцем. Короче говоря, что-то хорошее я почувствовала по отношению к Марику и к жизни в целом, поэтому и рассказала, хотя ничего интересного в этом эпизоде нет…
– Лора ещё не говорила, что приглашает вас вместе со всеми остальными в Нью-Йорк, на Рождество? – спросила Лиза. – Вернее, не на само Рождество, а в один из дней, числа 20-го? Не говорила? Тогда не выдавайте меня. Когда скажет, сделайте вид, что впервые слышите. Она каждый год устраивает такой выезд, ей хочется разом всех поздравить и таким образом легко отделаться – не любит она разные праздники, а уж Рождество подавно.
Мы удивились – почему подавно?
– Так ведь надо быть доброй и хорошей, такой уж это праздник, – улыбнулась Лиза. – Ей трудно. Хотя она очень глубоко в душе и добрая, и хорошая. Только не вздумайте ей какой-нибудь подарок на Рождество купить, ни-ни. Очень злится всегда.
– А как мы будем работать в праздники? – спросил Вова. – Нас Дэн собирался 24-го вечером увезти аж на две ночи.
– Как всегда будем работать. 25-го будет общий выходной, это пятница, но трое из нас выходят за хорошие сверхурочные. Жребий будем бросать. Все хотят работать за такие деньги, но можно только троим. Лошади, слава богу, без нас не могут, им наплевать на Рождество, как и Лоре, – засмеялась Лиза.
– Вряд ли она нас позовёт в Нью-Йорк, – вспомнила я. – Она уже сделала нам подарок, телефонные счета оплатит.
– Ну нет, и не мечтайте, – снова засмеялась Лиза. – Почти все поедут, это ритуал. А про счета она уж и забыла. Не в смысле, что она их не оплатит, а то, что это подарок к Рождеству.
– Лиза, и что это за ритуал?
– Выход в свет. Все красивые обычно. Какое-нибудь развлечение. Посидим в ресторане всей толпой, что-нибудь такое. Джоан с девочками будет в это время покупать им на Рождество всё, что они захотят. Представляете, что в Сити перед Рождеством в магазинах делается?! Бедная Джоан.
У меня ничего красивого нет с собой, подумала я. Вова взял костюм с галстуком зачем-то, но вряд ли по здешним меркам это называется «красивое».
Нужно Дэну звонить. У него по части секонд-хенда всё схвачено, он только там и одевается. Какое-нибудь платьице точно можно будет найти. Не в цыганском же розовом ехать (умора какая в голову пришла!)
Дэн приехал, как всегда, в субботу, позвонив заранее, за пару дней: песенку новую сделаете? Будем петь с утра в воскресенье, в больнице. Нужно что-нибудь красивое, мелодичное, русское… – всё русское тогда было экзотикой.
– Давай «Рябину»? – сказал мне Вова. – На два голоса. Ты вторым, низко. Я красиво и романтично перевод сделаю, дерево в любви к другому дереву тянется, а дотянуться не может… должно понравиться.
Два дня репетировали, и я боялась, что он меня, бестолочь такую, всё-таки когда-нибудь выгонит из нашего ансамбля. Трудно мне даётся на два голоса. Я только в унисон хорошо могу.
– Рассказывайте в подробностях. – Дэн ел мой борщ с огромным удовольствием (а это достижение, чтоб научить американца есть борщ или щи с удовольствием). – Как Лора?
– Лора есть Лора, – сказал Вова. – Вернулась из турне. Сейчас очень злая. Хотя лошадки её показали себя хорошо в Германии, насколько я слышал.
– Лора в декабре всегда злая, Рождество же… Кроме того, у неё большие финансовые проблемы, больше чем я думал.
– Не знаю, не знаю, – сказала я. – Может, и злая, но нас позвала развлекаться в Нью-Йорк вместе со всеми. И в связи с этим у меня к тебе вопрос, Дэн. У меня только джинсы и две юбки, одна из которых тоже джинсовая. А нужно что-то соответствующее. Платье какое-нибудь, чёрное… может, красное. Мы можем по пути заехать в секонд-хенд?
Дэн засмеялся: – Откуда ты знаешь, Льена?.. Я сам хотел вам предложить рождественские закупки, пока не поздно. Хотя уже поздно, конечно. Все в ноябре начинают этим заниматься, но я места специальные знаю. Посчитайте, сколько вам нужно подарков для фермы.
Мы посчитали – двенадцать для взрослых и четыре для детей. С ума сойти.
Дэн засмеялся, довольный: – Вам всё это обойдётся в десять долларов!
– Перестань, – не поверила я.
– Так ещё Петровы, и Мэри, и Мила Кудинова, и Стив… – озадачился Вова.
– Всем им подарим что-нибудь из подвала, – уверенно сказал Дэн. – Что может быть лучше баночки кленового сиропа или бутылочки персикового ликёра на Рождество из рокфеллерского подвала?
– Да ты и правда «фругал»! – засмеялся Вова.
– Подарки на Рождество не должны быть дорогими, чтобы у людей не возникло чувство неудобства. На Рождество людей радуют приятные мелочи.
– А вот что мы ему самому подарим, Ленка? – спросил Вова по-русски. – Где мы возьмём для него приятную мелочь?
– Это уж я обмозгую, Вова.
Решили, что Дэн у нас ночует, а с утра едем в больницу петь «Рябину». Покажете «Рябину»? – спросил Дэн.
«Что стоишь качаясь, тооонкая рябина…» – начал Вова под серебро струн, и я продолжила, подхватив вторым голосом.
– Про что это? – насторожился Дэн, услышав тоску мелодии.
– Про одиночество, – опередив Вову с его романтическим переводом, сказала я (очень сложное для меня английское слово «лоунлинесс», всегда запинаюсь, когда его говорю). – О том, как слабой женщине не хватает сильного мужского плеча, и она обречена болтаться по жизни неприкаянная (без надежды, так звучало).
– Никуда не годится, – сказал Дэн. – Мы едем к людям с маниакально-депрессивным расстройством, друзья мои. Никакого одиночества. Пойте свою «Марусю». Раз-два-три калина…
К больнице мы подъехали раньше времени минут на двадцать. Придётся подождать, сказал Дэн. Шёл мелкий дождик, мы стояли у входа, натянув капюшоны. Вдруг я увидела, как Вова выпрямился и развернулся аж на сорок пять градусов – проследив за его взглядом, я увидела идущую под зонтиком и на каблучках девушку. В плащике с пояском. «Женщина идёт, идрит-ангидрит, – по-русски сказал Вова. – Давно такого не видел… чтоб на каблучках». Мы все в его окружении ходили в кроссовках и штанах, с натянутыми капюшонами, ни намёка на женщину…
Спели очень симпатичным и приветливым маниакально-депрессивным людям и Марусю, и Джеймса Кеннеди, и Ручеёчек (в платье переоделась) – уже привыкли, что всем нравится, мало нервничали.
– Мы сейчас едем в одну библиотеку, – сказал Дэн. – Там распродажа, она, библиотека, закрывается. Можно купить прекрасные издания за бесценок.
– А платье? – взбудоражилась я, вспомнив девушку на каблучках. – Платье?!!
– Потом платье, обещаю.
Книги в мягкой обложке стоили тридцать центов, в переплёте – пятьдесят. Иллюстрированные издания – по доллару. Мы купили Свифта, Диккенса, Хемингуэя, Мелвилла, Даниеля Дефо… Шарля Перро, стихи Роберта Бёрнса, Пушкина, Шекспира… о боже…
– У них библиотечные книги без штампов – задохнувшись, сказала я Вове. – Хрен с ним, с платьем. Я тоже хочу Мелвилла… Петровым и Миле тоже купим книги, умоляю! Не надо им ликёра из подвала!
– Уймись, тише… они тебя сейчас в полицию сдадут, – сказал Вова.
– Девять долларов за всё, мэм, – улыбнувшись, сказала девушка. – Благодарю за покупку, мэм.
В секонде тоже было нервно. Я сразу нашла бордовые туфли нужного размера за два доллара и три платья на выбор. Куплю, которое ты скажешь, сказала я, и Вова, не глядя, ткнул пальцем.
Смотри, Вова, – норковый палантин…
Дэн сказал: – Я, лично, против убийства животных. Но если тебе нравится, то бери, тем более, что их уже убили... Двадцать пять долларов.
– Это же, вроде, мало… Или много? – спросил Вова (вообще ничего не понимал в таких делах).
Я сказала с сарказмом: – Двадцать пять долларов – это очень много. Это пять дней питаться, как мы питаемся… (Дэн! Я умру, если мы это не купим…)
– Берём, – сказал Вова. – Когда ещё будет случай рассказать, что я подарил любимой женщине норковый палантин на Рождество?
– Дэн, а можно спросить? Что у Лоры за финансовые трудности?
Оказывается, несколько лет назад Лора поддалась на доводы каких-то компетентных людей и вложила одиннадцать миллионов долларов в акции IBM. Эти акции были связаны с производством компьютеров высочайшего качества, которые использовались даже в таких отраслях как космос. Но что-то случилось плохое с этой IBM, Дэн точно не знал, что именно – вроде, часть компании собрались продавать китайцам. И Лорины деньги оказались под угрозой. А ей надо ежегодно тратить три миллиона только на содержание её ферм. А ещё надо учитывать, что Лора ничего не зарабатывает, нет у неё никакого бизнеса, кроме процентов. Конечно, зная, что её прадед – Рокфеллер, можно было бы предположить, что именитая семья ей поможет, но Лора сознательно всё сделала, чтобы не иметь ничего общего с этой семьёй.
– Это в общих чертах, и я могу что-то путать, но она сейчас реально боится остаться без нужных ей денег, – сказал Дэн. – Для нас звучит парадоксально, с такими-то миллионами чего-то бояться, но каждому своё. Она проклинает всё на свете, что впервые в своей жизни поддалась на уговоры вложить большие деньги. Мол, они должны работать больше, чем работают. Наверняка она и раньше куда-нибудь вкладывалась, и чего-нибудь теряла наверняка, но это было по мелочам.
– Понятно, – сказала я. – Не зря же она дом решила продавать. Сколько такой дом, интересно, стоит?
– Миллиона полтора, не меньше. Может, даже больше, после того как ты его привела в божеский вид – первое впечатление очень важно для покупателя.
– Почему же она не дала мне закончить по-настоящему? Весь первый этаж только на половину вычищен, – удивилась я (даже разозлилась). – Я бы за месяц ей тысяч двести дополнительных намыла тут… А теперь я целыми днями ерундой занимаюсь, никому не нужной. Они даже не видят, что у них чище стало. Уж какой дом стал приличный к их возвращению из Германии, хоть бы кто заметил…
– Я думал, вы уже всё поняли про Лору, – вздохнул Дэниел. – Всё, что она делает, говорит или думает, не подлежит какому-либо логическому анализу.
Продолжение следует
http://proza.ru/2023/12/24/818