Осень 1992 года.
Первый год шоковой терапии...
В новогоднюю ночь вместе с боем Кремлевских курантов почти все население страны оказалось нищими... Деньги обесценились...
Вклады превратились в ничто...
Коммунальные услуги стали дорожать такими темпами, что людям становилось страшно...
Цены в магазинах стали расти еще быстрее чем квартплата...
Ценники менялись каждый день, и только в сторону подорожания...
Зарплаты и пенсии при этом увеличиваться не торопились...
Очень скоро для 80% населения страны жизнь стала запредельно дорогой, и люди стали экономить на всем... И в первую очередь, на питании...
Но испытания продолжались... И конца им видно не было...
Очень скоро людям перестали регулярно платить зарплату, а старикам - пенсии...
При этом цены в магазинах и стоимость коммунальных услуг продолжали ползти вверх с ужасающей скоростью, и никого не интересовало, откуда люди, которые давно не видели денег, возьмут деньги на оплату крыши над головой и самого скудного пропитания...
И людям, которым когда-то было обещано, что в 1980 году страна будет жить при коммунизме, пришлось научиться выживать при самом диком и бесчеловечном варианте капитализма...
Каждый выживал по-своему...
Голодающие старики и многие бюджетники, которым уже по полгода не платили зарплату, вынуждены были забыть о гордости, человеческом достоинстве, когда-то полученном высшем образовании и ученых степенях, брезгливости и прочих высоких материях, и заняться самостоятельным приисканием средств к выживанию...
Те, кто оказался помоложе и посильнее, стремились стать "челноками"...
Тем, самым оборотистым и шустрым, кому это удавалось, их менее удачливые собратья по несчастью, как правило, завидовали черной завистью...
Другие, менее оборотистые и шустрые, устраивались за мизерную зарплату работать продавцами к более оборотистым, сумевшим каким-то образом заиметь свои места на расплодившихся в те годы многочисленных рынках и толкучках, на которых можно было купить буквально всё вроде бы импортное, но, как правило, произведенное в подпольных швейных цехах руками рабочих из Юго-Восточной Азии...
Да, на видных местах этих вещей часто красовались этикетки, свидетельствующие о том, что эти вещи произведены ведущими мировыми производителями, но эти этикетки, или по-новомодному "лейблы" гарантировали исключительно самое гадкое качество товара из всех возможных...
Те, кто не попал в две первые категории, организовывали у станций метро газетные лотки, не брезговали торговлей календарями и прочим мелким лоточным товаром...
Те, у которых был талант кулинаров, пекли дома пирожки с самыми простыми и дешевыми начинками и выходили торговать ими к станциям метрополитена, к железнодорожным платформам пригородных направлений, к остановкам общественного транспорта и просто к подземным переходам...
Те, у кого были свои дачки-кормилицы с огородами, жили натуральным хозяйством и даже торговали у железнодорожных платформ пригородных направлений и станций метро, да и просто на улицах, летом - зеленью со своего огорода, а в остальное время - домашними закрутками и квашеной капустой...
Те, у которых от прежней обеспеченной жизни остались красивая посуда, хрустальные вазы и фужеры, дефицитные книги, какие-то старинные безделушки и прочие дорогие их сердцам мелочи, оставшиеся от прошлых, благополучных, времен, понемногу продавали их на рынках, а на вырученные деньги покупали лекарства, продовольствие и платили за коммунальные услуги, каждый месяц удивляясь вновь увеличившимся суммам платежей...
Остальные, с голодухи, по ночам копались в помойках и собирали бутылки, жестяные банки, да и вообще все, что можно было сдать на специальные приемные пункты и получить за это хоть какие-то копеечки, на которые можно было бы купить хлебушка... А если повезет, то и молочка...
Каждый выживал так, как позволяли ему обстоятельства... Но трудно жили почти все...
Исключение составляли те, кому посчастливилось оказаться у кормушки...
Наивные надежды людей на скорые перемены жизни к лучшему очень быстро сменились разочарованием и страхом - страхом перед будущим, перед такой непонятной и сложной новой жизнью, в которую их так упорно заманивали, а когда заманили, то как раз им-то места в этой новой жизни и не нашлось...
Много было страшного в те годы, но самыми ужасными были непрекращающиеся телетрансляции заседаний парламента и разнообразные политические ток-шоу, которые только дополнительно запутывали и запугивали всех нас, и, наверняка, в довольно большом количестве случаев доводили и так замученных жизнью телезрителей до разного рода неврозов и помешательств...
Все мы в это время уже совсем ничего не понимали в этой странной и очень страшной своей нестабильностью и непредсказуемостью новой жизни, совершенно не похожей на те расписные кренделя небесные, которые нам обещали перед выборами сладкоголосые ораторы, но, как оказалось, совсем не собирались давать после них, поскольку все эти кренделя еще до выборов были поделены между "своими людьми", к категории которых люди обычные никогда не относились...
Но все равно, по уже сформировавшейся советской привычке первых перестроечных лет, мы все были запредельно политизированы...
Там, где собиралось больше одного человека, разговоры обязательно шли о политике и непременно превращались в политические споры, дискуссии и дебаты, которые, в зависимости от темперамента и воспитания участвующих сторон, временами перерастали в безобразные скандалы или даже драки...
Это трудное и весьма мутное время оказалось звездным часом для контуженного на всю голову военного пенсионера, активного, отнюдь не идейного, стукача, бывшего школьного военрука Александра Мироновича Яковлева по прозвищу "Сапог" и его склочного и сволочного характера, который окружающие предпочитали считать последствием военной контузии...
Свои политические взгляды он громко и гордо афишировал на каждом шагу... К месту, и не к месту...
Темы возникавших разговоров его не интересовали, поскольку он любую тему неизменно очень ловко и быстро сводил к весьма жестким политическим дебатам и, будучи, на словах, отъявленным сталинистом, с удовольствием садиста до хрипоты обеих сторон скандалил с каждым, кто имел неосторожность вслух усомниться в том, что товарищ Сталин был величайшим гением всех времен и народов...
Те, кому хватало ума оставлять свои соображения о вожде народов при себе, обязательно оказывались у Яковлева под подозрением...
Это означало только одно - Сапог самыми различными способами, не жалея своего здоровья, времени и сил, регулярнейшим образом "докапывался" до осторожного собеседника до тех пор, пока тот, однажды, психанув и распалившись от бесконечных манипуляций Яковлева, не обнаруживал своих истинных воззрений и не наживал на свою голову череду бесконечных безобразных оскорбительных дискуссий и скандалов, продолжавшихся до полного разрыва отношений с Александром Мироновичем...
А вскоре после разрыва отношений удивленная жертва Яковлева обнаруживала (или обнаруживал), что по району поползли безобразные и, очень часто, совершенно отвратительные клеветнические сплетни не только о политических взглядах жертвы, но и о пикантных подробностях ее или его биографии и личной жизни, не имевшие никакого отношения к действительности, но при этом, как выяснялось впоследствии, имевшие самое прямое отношение к Александру Мироновичу Яковлеву и его грязному языку...
Продолжение следует...