ЕВГЕНИЙ ЛЕОНИДОВИЧ ЛЮБАРСКИЙ: ПО СТРАНИЦАМ БИОГРАФИИ. ЧАСТЬ 4
К БИОГРАФИИ ПРОФЕССОРА БОТАНИКИ КАЗАНСКОГО УНИВЕРСИТЕТА ЕВГЕНИЯ ЛЕОНИДОВИЧА ЛЮБАРСКОГО
Оглядываясь в 2020 год - юбилейный для профессора Евгения Леонидовича Любарского я понимаю некоторую вещь. Мне казалось возмутительно несправедливым то, что по этому поводу коллектив кафедры ботаники и физиологии растений Казанского (Приволжского) федерального университета на которой я работала и работаю не сплотился, и не организовал научное или научно-практическое мероприятие. Я помню тот паралич, охвативший моих коллег и учеников профессора. Что было тому причиной мне не известно. Но, это побудило меня к чрезвычайно активной деятельности на новом "поле". и вот ты, дорогой читатель, как мне думается с удовольствием читаешь мои произведения обо всём подряд. А я даже представить боюсь, если бы не тот триггер, то чем бы я вообще занималась эти последние 3 года? А ведь за тот период я открыла целые неведомые, причеём не только для меня, миры, погружаясь в память и углубляясь в мир знаний. Да, не всегда то, что кажется плохим по стандартным меркам - таковым и является. Конечно, для того чтобы изменить мнение о событии нужно будет приложить колоссальные усилия и должно пройти некоторое время.
НА СТРАНИЦАХ КНИГИ. Любарский Е. Л. Начало пути // Наследие ботаников в Казанском университете. Т. 3. Евгений Леонидович Любарский: по страницам биографии / редактор С. В. Федорова. Казань: Казанский университет, 2021. 11-162 с.
3. ДЕТСТВО
3.4. СНОВА ХАБАРОВСК
У Хабаровского вокзала нас встретил кучер папиного института Балаш на лошади, запряжённой экипажем. Город был весь в огнях. Мы приехали в дом на улице Гоголя, 45. В нашей комнате нас встретила новая семья папы: его жена Валентина Николаевна, её дочь Римма 5-ти лет (от первого брака с Рубановским) и Миша 2-х лет, уже совместный сын папы и тёти Вали, как я её сразу стал называть. Так состоялось моё первое знакомство с новой папиной семьёй. А 24 июня 1940 года, родилась младшая дочь папы и тёти Вали, моя сестра Марина. У нас с тётей Валей подсознательно сразу установились несколько непростые отношения.
Мои друзья раннего детства к этому времени уже все выехали из дома на Гоголя, 45. Гера Тумас с родителями уехал в Литву, Слава и Вадик переехали в квартиры в центре города. С ними мы потом часто встречались, особенно со Славой, иногда и у них дома. Вадик Ратнер, который был на два с небольшим года моложе меня, сын известных в Хабаровске врачей Александра (Шахно) Израилевича Ратнера и Валентины Михайловны Кантор, позднее окончил с золотой медалью школу в Хабаровске, окончил физический факультет Ленинградского университета, и с 1960 года работал в Новосибирске в Институте цитологии и генетики СО АН СССР, доктор биологических наук, профессор, автор более 400 научных публикаций главным образом в области молекулярной и популяционной генетики. Вадик, Вадим Александрович Ратнер, скончался в 2002 году.
Организация ДВКЛОС, в которой работал папа, сменив ряд названий, стала называться «Дальневосточная контрольная лесосеменная станция (ДВКСС)», а мой отец был её директором. С 1 октября 1939 года ДВКСС уже была преобразована в Дальневосточный научно-исследовательский институт лесного хозяйства и лесоэксплуатации (ДВНИИЛХЭ). Моему отцу предлагали стать директором института, но он отказался. С 1 октября 1939 года он работал в этом институте заведующим сектором защиты леса. В дальнейшем название института несколько изменилось. Он стал называться Дальневосточным научно-исследовательским институтом лесного хозяйства (ДальНИИЛХ). Позже Питомник, на территории которого был расположен институт, стал называться Дендрарием. Площадь современного Дендрария 11,4 га. В то время институт находился в большом одноэтажном деревянном здании. Питомник принадлежал институту. В1941 году институту был передан и Майхинский опытный лесхоз. Я любил приходить в Питомник. В институте в кабинете папы было много собранных им коллекций дереворазрушающих грибов и насекомых – вредителей леса. В Питомнике было интересно гулять, там было много разных видов деревьев и кустарников, много цветов. Там была аллея диких груш. Были высажены и окультуренные груши Лукашевки. В разных местах на территории Питомника находились ещё несколько деревянных домиков, в которых жили сотрудники института. В Питомнике нередко вместе со мной бывал и Слава Борозенец.
Осенью 1940 года я поступил учиться в 3-й класс, в школу № 34, которая находилась через дорогу прямо напротив нашего дома.
В воскресенье 22 июня 1941 года утром мы всей семьёй гуляли в Хабаровском детском парке, всей семьёй сфотографировались, а когда вернулись домой, папа прилёг отдохнуть, а тётя Валя и мы, дети, пошли погулять на площадь Свободы. Был ясный солнечный день. Играла музыка. Вдруг музыка замолкла, и по радио сообщили, что началась Великая Отечественная война. Конечно, это объявление у всех людей вызвало тревожное настроение. Вскоре стало ясно, что нашей стране предстоит долгая и тяжёлая война, которая ещё неизвестно чем закончится. Поскольку папа имел в это время учёную степень кандидата сельскохозяйственных наук, он получил бронь и отсрочку от призыва. Кроме того отец был очень нужен органам КГБ. На всех оборонных заводах Дальнего Востока в то время были в цехах деревянные перекрытия, которые нередко быстро разрушались под влиянием домового гриба. А папа был единственным специалистом на Дальнем Востоке по дереворазрушающим грибам. Нередко, в любое время дня и ночи за ним приезжала машина, и он ехал на один из оборонных заводов в Хабаровске иди в Комсомольске на Амуре, где под свою ответственность оценивал степень опасности разрушения перекрытий, давал рекомендации по укреплению деревянных конструкций, и по профилактическим мерам по защите их от заражения домовым грибом.
С началом войны сразу стали появляться многочисленные «песни военных лет», начиная с песни «Вставай, страна огромная, вставай на смертный бой…». Высокий патриотизм, глубокая лирика и душевность проявилась во всех этих песнях, в них сочетаются красивые грустные и оптимистичные мелодии с трогающими душу словами. Это и «Синенький скромный платочек…», и «Вьётся в тесной печурке огонь…», и «С берёз неслышен, невесом, слетает жёлтый лист…», и «Хоть я с Вами совсем не знаком…», и многие, многие другие. Я все их помню и люблю, особенно песню Никиты Богословского на слова В. Агатова «Тёмная ночь» в талантливом исполнении Марка Бернеса:
Тёмная ночь, только пули свистят по степи,
Только ветер гудит в проводах, тускло звЁзды мерцают.
В тёмную ночь ты, любимая, знаю, не спишь,
И у детской кроватки тайком ты слезу утираешь.
Как я люблю глубину твоих ласковых глаз,
Как я хочу к ним прижаться сейчас губами.
Тёмная ночь разделяет, любимая, нас
И тревожная чёрная степь пролегла между нами.
Верю в тебя, в дорогую подругу мою,
Эта вера от пули меня тёмной ночью хранила,
Радостно мне, я спокоен в смертельном бою,
Знаю, встретишь с любовью меня,
Что б со мной ни случилось.
Смерть не страшна, с ней не раз мы встречались в степи,
Вот и теперь надо мною она кружится.
Ты меня ждёшь и у детской кроватки не спишь
И поэтому, знаю, со мной ничего не случится.
Дополнительную напряжённость на Дальнем Востоке создавали и упорные слухи о возможном нападении японцев, их Квантунская армия в полной боевой готовности стояла на территории Китая у границы с СССР. Вспоминается песня того времени о трёх танкистах:
На границе тучи ходят хмуро,
Край суровый тишиной объят,
У высоких берегов Амура
Часовые Родины стоят…
С началом войны на территории Питомника всем сотрудникам института выделили довольно крупные земельные участки под огороды. Желающим дополнительно выделили землю под огороды и за городом.
В нашей 34-й школе был обустроен госпиталь. Поэтому в следующем, 1941/1942 учебном году я в 4-ом классе учился в начальной школе, кажется № 30, которая находилась на соседней улице Шеронова, параллельной улице Гоголя, тоже недалеко от нашего дома, т.к. на эту улицу от нас можно было проходить прямо через дворы.
Где-то в это время состоялось наше переселение в новый дом, построенный ДальНИИЛХ на территории Питомника для своих сотрудников. Это был большой одноэтажный двухквартирный (квартиры трёхкомнатные) дом с печным отоплением. Основные «удобства» были на улице. В одной квартире поселилась семья директора института Адольфа Антоновича Цымека (он сам, его жена Валентина Ивановна и их сын Апполон, который был на несколько лет старше меня), в другой квартире поселилась наша семья. Три печи в нашей квартире топились дровами и углём и были достаточно прожорливы, зимой приходилось ежедневно подкладывать много угля. Дрова и уголь подвозились на машине института и хранились в сарайчиках, расположенных напротив входа в дом. Отцу было удобно ходить на работу, контора института располагалась в деревянном доме тут же в Питомнике метрах в 50 от нашего дома.
Наш огород располагался прямо за нашим домом и был достаточно большим. Выращивали, прежде всего, картошку и овощи. В основном огородом приходилось заниматься мне, так как отец был очень занят на работе и часто выезжал в командировки, а тётя Валя была занята тремя младшими детьми и домашними заботами. Время было голодное, с началом войны с полок магазинов быстро были сметены все продукты, дольше всего в продуктовых магазинах задержались крабовые консервы, тогда люди ещё не разобрались в ценности крабового мяса. Была введена карточная система. Получать по карточкам хлеб в ближайший магазин чаще всего ходил я. По карточкам иногда выдавали (естественно за деньги) и некоторые другие продукты. Огород был важным подспорьем для нашей семьи, но всё же полностью он не обеспечивал наше питание. Картошку чистили экономно, сохраняли очистки, из которых потом варили суп. Отец как кандидат наук получал небольшой ежемесячный паёк – комплект продуктов: красная рыба, консервы, иногда баночка икры и т.п. В какой-то мере по возможности и институт помогал своим сотрудникам продуктами питания. Так и жили.
Поскольку школа, в которой я учился в 4-м классе, была начальной, в 5-й класс на 1942/1943 учебный год меня устроили в другую школу. Это была одна из лучших школ Хабаровска, школа № 35, в которой завучем работала жена Цымека Валентина Ивановна. Школа находилась от нашего дома довольно далеко, на улице Тургенева вблизи Комсомольской площади, которая находится в начале улицы Карла Маркса над парком, спускающимся к Амуру. Ходить в школу приходилось пешком, т.к. общественного транспорта в Хабаровске в то время практически не было. В то время в Хабаровске преобладали деревянные тротуары, а в дождливую погоду на улицах было много мест с вязкой глиной. Года два я ходил и в музыкальную школу, занимался по классу фортепиано, дома разучивал гаммы и музыкальные произведения на пианино моей мамы. Потом стал прогуливать уроки, и, в конце концов, оставил музыкальную школу. Однако считаю, что это начальное музыкальное образование было для меня очень полезным.
Мы с ребятами любили ходить в кино. В Хабаровске в то время было два кинотеатра «Гигант» и «Совкино». Оба они располагались на улице Карла Маркса, на противоположных её сторонах почти друг против друга. Перед каждым фильмом обычно показывали киножурнал, чаще всего о ходе военных действий, о героях войны, о самоотверженных тружениках тыла. Мне очень запомнился показанный в 1941 или в 1942 году в составе «Боевого кино-сборника № 8» кинофильм о борьбе с фашистами югославских партизан «Ночь над Белградом». Меня глубоко тронула исполненная Татьяной Окуневской песня композитора Никиты Богословского на слова Бориса Ласкина, прозвучавшая в этом кинофильме, я и сейчас хорошо помню первый её куплет и припев:
Ночь над Белградом тихая
Вышла на смену дня.
Вспомни, как ярко вспыхивал
Яростный гром огня.
Вспомни годину ужаса,
Чёрных машин полёт…
Сердце сожми, прислушайся:
Песню ночь поёт!
Припев:
Пламя гнева горит в груди!
Пламя гнева, в поход нас веди!
Час расплаты готовь!
Смерть за смерть! Кровь за кровь!
В бой славяне! Заря впереди!..
В зимние вечера в Хабаровске отец нередко занимался починкой валенок для нас – детей. Он неплохо освоил этот процесс и с помощью шила и крупной иглы с дратвой ставил всё новые заплатки на наши старые валенки по мере появления в них новых дыр.
У нас был десятитомник «Малая Советская энциклопедия», книги с твёрдой синей обложкой и обилием интересных цветных иллюстраций. Когда я чем-нибудь вроде гриппа болел, то любил лёжа в кровати рассматривать эти иллюстрации. И ещё у меня была любимая книга «Абхазские сказки», напечатанная на простой бумаге, с мягкой серой обложкой. В книге было довольно много интересных сказок, иллюстрированных простыми контурными рисунками на голубом или розовом пятне. Я запомнил названия двух сказок: «Злостный неплательщик Кадыр и назойливый заимодавец Мочагва» и «Пыча и Куча» (это имена людей). К сожалению, в дальнейшем эта книга куда-то подевалась.
И, конечно, ежегодно в Новый год у нас в доме всегда стояла наряженная ёлка. Эту традицию папа свято соблюдал. И был детский праздник. К нам приходили наши друзья, были хороводы, песни, угощенья, подарки.
Где-то в 1940–1941 году в Хабаровск приехал младший (на 11 лет) брат тёти Вали дядя Юра. Юрий Игнатьевич Максимов родился 1-го мая 1923 года в г. Чите, в 1940-м году окончил в Чите среднюю школу. Потом приехал в Хабаровск и устроился на работу в ДальНИИЛХ. Летом 1941 года он был в г. Бикине Хабаровского края (на границе с Приморским Краем) в экспедиции, работал в ЛМЗ. Там же он был призван в армию и затем учился в Хабаровском Пехотно-миномётном училище (ХПМУ). Во время учёбы в ХПМУ он нередко бывал у нас дома.
Летом в 1940-м, 1941-м и 1942-м годах в некоторые экспедиции папа брал с собой меня. Конечно, прежде всего, в нашу любимую Майху , мою малую родину. Так мы называли Майхинский лесхоз, который к этому времени уже был передан ДальНИИЛХ и носил название «Майхинский опытный лесхоз». Поездом мы ехали до Владивостока, затем на пригородном поезде от Владивостока до Шкотово, куда обычно приезжали поздно вечером. Ночевали в конторе Шкотовского лесхоза, спали на столах. Рано утром отец звонил в Соловейцев Ключ, и за нами приезжал лесник на лошади, запряжённой в телегу. В то время в Соловейцевом Ключе были две лошади: Рекорд и Инкубатор. К вечеру мы приезжали в Соловейцев Ключ. Расстояние от Шкотово до Соловейцева Ключа – 20 километров, сначала 8 километров по шоссе Владивосток–Находка от Шкотово до долины реки Майхэ, затем, проехав по мосту через реку, сворачивали направо и ещё 12 километров ехали вдоль реки Майхэ вверх по её течению и, проехав ДРП, сворачивали налево в Соловейцев Ключ.
КОММЕНТАРИЙ ЕВГЕНИЯ ЛЮБАРСКОГО. Майха (ударение на первом слоге) – название местности в бассейне реки Майэ использовалось в разговоре внутри нашей семьи
В Соловейцевом Ключе мы обычно находились недолго и на следующий день или через день также на телеге, запряжённой лошадью, отправлялись по просёлочной дороге вверх по реке Майхэ до места впадения в неё реки Пейшулы и далее вдоль реки Пейшулы до посёлка Пейшула. Расстояние от Соловейцева Ключа до Пейшулы 30 километров, при этом мы проезжали через большое село Многоудобное, через село Харитоновка и мимо села Новохатуничи, которое оставалось слева, а реку Майхэ трижды переезжали вброд.
Урочище Пейшула было основным местом нашего пребывания. В небольшом посёлке Пейшула, бывшем посёлке лесорубов, в то время жили лесники и другие работники лесхоза с семьями. Посёлок был расположен на большой поляне среди леса между рекой Пейшулой и Ламазиным ключом. В бассейне реки Пейшулы протекают основная река Пейшула длиной 29 км и её притоки Ламазин ключ и речка Корявая. В Пейшуле мы всегда останавливались в конторском здании бывшего леспромхоза, где постоянно жил друг отца учёный лесовод, старший научный сотрудник Семён Дмитриевич Емашев, холостяк, очень хороший человек, влюблённый в Пейшулинские леса. Он был на 20 лет старше моего отца, но оба они обращались друг к другу «отец» с ударением на букву «о». Семён Дмитриевич считал, что вода в Ламазином ключе самая вкусная. Ламазин ключ был совсем рядом с поляной, и из него мы брали воду для питья и других нужд.
В Пейшуле в то время было несколько домов и довольно многолюдно: жили лесники, рабочие лесхоза с семьями. Нередко можно было услышать «Пейшулинские» частушки. Одну я запомнил:
Пейшула ты Пейшула,
Все дороги видно,
Медведь ходит без штанов,
Как ему не стыдно?
В Пейшуле тоже в 1929–1930 годы был заложен при участии моего отца лесной питомник. По границе Пейшулинского питомника при его заложении мой отец посадил рядок из 28 лиственниц. Они и сейчас стоят, мощные красивые деревья. В 1932–1933 годы в Пейшуле была Майхинская опытная лесная станция ДВЛТИ.
Пейшула – любимая территория моего детства и отрочества. Говорят, у каждого человека есть его любимая река детства. У меня это река Пейшула с её притоками.
В Пейшуле днём папа с сотрудниками и лесниками уходил в лес, где они проводили различные исследования, связанные с изучением дереворазрушающих грибов и насекомых – вредителей леса. Иногда я ходил с ними. У меня была небольшая морилка для насекомых, плоская тёмная бутылочка, к пробке которой изнутри прикреплялась ватка с эфиром. Я собирал в морилку разных жуков (усачей, златок и др.) и потом их накалывал на булавки в коллекционные коробки.
Но чаще я бродил с удочкой по речкам Пейшуле, Корявой, Ламазину ключу и ловил рыбу. Удилище изготавливалось из ивы или клёна, леску в то время плели из конского волоса, на конце крючок с насаженном на него червячком. Самая вкусная рыба, которая водится в чистой воде этих горно-таёжных речек – ручьевая форель. Рыба не очень крупная, но очень красивая и энергичная. Она из лососёвых. Её называют королевской рыбой. У неё розовое мясо. На её голубых боках разбросаны красные пятнышки, а брюшко белое с оранжевым обрамлением, красный хвост и красные плавники. Ловить её очень интересно в быстрой воде и в перепадах от быстрины в ямки, в так называемых, вирках. Наиболее интересная ловля форели в то время была в Ламазином ключе, где ловилась только форель. В реках Пейшуле и Корявой наряду с форелью ловились и ленки, гальяны, стекледа и щея. Местные лесники умели ловить рыбу и нахлыстом на перекатах на мушку.
В настоящее время щея в этих речках почему-то отсутствует. Это была довольно мелкая рыба с характерным поперечно полосатым рисунком на боках. По-видимому, она исчезла после постройки в 1978 году Многоудобенского водохранилища, возможно в связи с возникшими ещё большими затруднениями прохода для икрометания крупных лососёвых, молодью которых щею некоторые местные жители считали.
Другим интересным занятием у меня было хождение по окраинам полян ниже по течению Пейшулы и собирание земляники. Её в сезон там было много. Нередко мы её собирали вместе с другими Пейшулинскими ребятами.
Самым неприятным было обилие комаров, мошки и клещей. Большую опасность представляли собой и щитомордники – очень ядовитые змеи. Сами они не нападали, но в траве можно было не заметить змею и наступить на неё. В какой-то мере от этого защищали высокие мягкие сапоги – ичиги.
Однако уссурийская тайга с её удивительной богатой растительностью в речных долинах и на сопках, с её удивительным ароматом из смеси запахов кедра, лимонника и других растений производила на меня в том детском возрасте ни с чем несравнимое впечатление чего-то вечного и бесконечного. Ощущалось какое-то единение с этой прекрасной природой. Особенно запоминающимся было позднее вечернее время, полная луна и яркие звезды на чёрном небе, лунные тени деревьев, тишина, ночные крики зверей где-то вдалеке под скалой Змеинкой. В Майху мы обычно выезжали где-то в середине лета. Как раз в это время ночью обычно периодически раздавались вдалеке таинственные протяжные крики загадочной птицы – совки. Они были похожи на китайское имя «Вань-Гань-Гоу» с некоторой задержкой после первого слога. Так, во всяком случае, слышали этот крик люди, вспоминая легенду о том, как два китайца ушли в лес и там, заблудившись, потеряли друг друга. И с тех пор китаец Ли-Фу всё время ищет и окликает китайца Вань-Гань-Гоу. Трудно передать романтическое очарование летней лунной ночи в Пейшуле. Мы подолгу сидели на крыльце дома, слушая ночную тайгу. Добавляют экзотики и многочисленные жучки-светлячки – летающие огоньки в темноте ночи.
Очень интересна скала Змеинка. Это высокая сопка, 400 м от подножья, со стороны места слияния рек Пейшулы и Корявой имеющая крутой скалистый склон. У его подножья течёт река Корявая.
В долине Майхэ есть одна примечательная сопка, сравнительно менее высокая, чем окружающие её сопки, расположенная недалеко от ДРП близ устья р. Сицы, правого притока Майхэ. У неё плоская вершина. И её видно и от устья реки Майхэ, и от места впадения реки Пешулы в Майхэ, и даже с вершины скалы Змеинки, хотя долина Майхэ близ ДРП делает поворот влево и далее направлена на юг к Уссурийскому заливу. Эту сопку местное население почему-то называет Жидовкой.
Ещё вспоминается, как я впервые познакомился с садовой викторией. Во время одной из наших поездок в Майху отец вместе со мной как-то заехал по своим делам в плодопитомник на ж-д станции Лянчихэ (недалеко от Владивостока). Пока папа занимался деловыми разговорами, мне разрешили попастись на делянке, где рядками росла виктория. Спелых ягод было много, и я с удовольствием ходил вдоль рядков и лакомился викторией.
Однажды в 1940-м году папа взял меня в свою экспедицию в Вяземский лесхоз (в то время Дормидонтовский леспромхоз), который находится в Хабаровском Крае. Приехав на поезде на железнодорожную станцию Дормидонтовка, дальше экспедиция на двух небольших лодках двое суток с промежуточной ночёвкой добиралась вверх по реке Подхорёнок до намеченного экспедицией участка для проведения исследований. Подхорёнок – небольшая река протяжённостью всего 112 км, образующаяся слиянием рек Правый Подхорёнок и Левый Подхорёнок, текущая в северо-западном направлении и впадающая в реку Уссури близ села Кукелево в нескольких километрах южнее устья более крупной реки Хор, также впадающей в Уссури. В самой нижней части Подхорёнок имеет ширину потока 25–40 м при глубине 1,5–1,8 м, выше по течению ширина реки 10–20 м, глубина до 1 м, скорость течения воды 1,0–1,2 м/с, в нижней части реки – до 0,4–0,5 м/с. В летнее время на Подхорёнке часты паводки, вызываемые интенсивными продолжительными дождями. С утра до вечера два дня нанятые гребцы из местного населения, отталкиваясь от дна реки длинными шестами, двигали лодки против течения реки. Путешествие по реке было интересным, но от постоянного близкого созерцания текущей воды очень уставали глаза, начинала болеть голова и иногда подступала тошнота. По приезде на место, мы поселились на лесном кордоне, и экспедиция приступила к своей работе. В этих местах, расположенных более высоко над уровнем моря, в поясе горных еловых лесов, преобладал сплошной еловый лес, под пологом которого было мало света и почти отсутствовали травянистые растения, зато почва сплошь была усеяна толстым слоем пожелтевшей хвои. Я обычно ходил с участниками экспедиции в лес. Однажды мы все шли по тропинке, я бежал впереди всех и вдруг прямо перед собой увидел под ногами змею. Реакция была мгновенной, с разбегу я сделал такой прыжок через эту змею, что, наверное, побил какие-нибудь рекорды одновременно по прыжкам в высоту и по прыжкам в длину. А потом очень испугался. Больше я не рвался ходить впереди взрослых. Иногда я рыбачил на Подхорёнке. Один раз даже поймал довольно крупного чебака. Обратный путь по Подхорёнку прошёл быстрее, т.к. плыли мы по течению.
В более трудные и опасные экспедиции отец меня не брал, например, на Майхэ-Дабихинское плато Тудагоу, куда отец вместе с сотрудниками поднимался из долины реки Пейшулы по склонам сопок сквозь трудно проходимую тайгу на несколько дней с целью обследования усыхающих ельников. Однажды отец хотел взять меня в экспедицию на Сахалин, но перед самым отъездом передумал, и потом был рад, что не взял меня, потому что их утлое судёнышко, на котором они плыли, попало в сильный шторм и чуть не затонуло в Татарском проливе.
Весной 1943 года наша семья переехала в Майху, в Соловейцев Ключ на постоянное жительство. Наш переезд в Майху инициировал мой отец в связи с его желанием перебраться с семьёй из города в сельскую местность, надеясь, что там в эти голодные годы можно рассчитывать на лучшую обеспеченность продуктами питания. По договорённости с директором ДальНИИЛХ отец был с 10 марта 1943 года назначен директором Майхинского опытного лесхоза, одновременно сохранив за собой и должность заведующего сектором защиты леса в институте.
В начале марта 1943 года папа и тётя Валя с тремя младшими детьми выехали из Хабаровска в Соловейцев Ключ. Я пока остался в Хабаровске с бабушкой Верой Васильевной т.к. ещё не окончился учебный год в школе.
Вера Васильевна Недорезова – мать тёти Вали и дяди Юры. В это время она жила с нами.
В конце апреля папа прислал мне с кем-то ехавшим в Хабаровск письмо от 25 апреля 1943 г.: «Дорогой Женя! Почему ты мне ничего не пишешь? Кое-как мы доехали до Соловейцева Ключа. Всю дорогу нас мочил мокрый снег. Дорога была очень грязная, и всюду было очень много воды. Артек бежал за телегой и все скулил. Пришлось его тоже взять на телегу…Числа 23-го или 25-го мая приеду в Хабаровск в командировку, а 1-го июня поедем с тобой сюда». Далее в этом письме папа советовал хорошо учиться, закупить учебники для 6-го класса, листов 20 мухомора и побольше кальцекса, и передать привет Вере Васильевне и дяде Юре.
4 мая 1943 года дядя Юра отправился с эшелоном в Москву, куда прибыл 9 июня. Оттуда – на фронт.
В конце мая 1943 года папа приехал в Хабаровск, я получил документ об окончании 5-го класса и о переводе в 6-й класс, и в начале июня мы выехали из Хабаровска в Соловейцев Ключ.
Не помню, как это происходило, но в Соловейцев Ключ из Хабаровска были перевезены наши вещи, посуда, мебель и даже пианино моей мамы.
В соответствии с моими представлениями время этого переезда и можно считать относительной границей между моим детством и моим отрочеством.
Евгений Любарский, Казань, 14 сентября 2021 г.
Светлана Федорова, Казань, 26 декабря 2023 г.