Премьера спектакля состоялась в марте 1977 года
.
На Мира возле гостиницы «Тайга» встретился мне Николай Кривомазов. Высокого роста, с внушительной рыжей бородой, собкор иркутской «Молодёжки» в Братске был фигурой заметной.
– Константин, чем занимаешься? Что в работе? – спрашивает он меня. У нас с Николаем сложились хорошие отношения - он ходит на мои спектакли, с охотой берётся их обсуждать. Ему всё это интересно. Ещё он интересуется моим мнением о новых фильмах, высказывает свои суждения. А как – то признался, что хочет поступать во ВГИК на сценарный факультет. Мне показалось, что он ждёт, что я на это скажу. Я сказал то, что ему хотелось услышать. Мне было легко это сказать: зная Кривомазова, я ничуть не сомневался, что он своего добьётся. И в самом деле, придёт время - он поступит во ВГИК, и вообще переедет в Москву. И там, в столице, Кривомазов не потеряется. Будет одним из самых ярких журналистов «Комсомолки», затем «Правды», напишет сценарии к нескольким фильмам. Станет издателем двух журналов, создаст эпатажную партию «Любителей пива». Но, это в будущем, а пока он в Братске, мы встретились на бойком месте возле « Тайги», и он как обычно интересуется моими творческими планами.
- Да вот, - говорю, - прочитал повесть Распутина «Живи и помни». Хочу поставить. Делаю инсценировку. Дело было весной 1976 года. Повесть недавно вышла. Николай отнёсся к этой новости с большим энтузиазмом. Можно сказать, с восторгом! Вначале он громко, на всю улицу, так что народ стал на нас оглядываться, хвалил меня за то, что я сделал правильный выбор. Затем он так же горячо начал хвалить саму повесть, и рассказывать чем именно она хороша. Я свернул на Кирова в сторону Дворца культуры «Лесохимик», где в то время работал. Николай повернул со мной и всё рассказывал… И про повесть, и про Распутина. «Ты, кстати, знаком с Валентином?» «Да нет, - говорю, - лично не знаком».
Правда, года два назад приезжали в Братск иркутские писатели. Встреча проходила в читальном зале библиотеки Дворца культуры, где я работал. Заведующая библиотекой Анна Андреевна увидела меня в коридоре, сообщила о встрече с писателями и попросила, чтоб я обязательно подошел на мероприятие - она опасалась, что народ не соберётся. Я понял, что нужен для количества, но отнёсся к этому с пониманием. Мне было интересно.
- Будет Распутин, - добавила она напоследок, и понеслась хлопотать, готовиться к встрече гостей.
Да, приехали Геннадий Машкин, Иннокентий Новокрещённых и Валентин Распутин. Фамилия Распутин была у меня на слуху, но я ничего из его произведений не читал. Машкина я тоже не читал, и даже не слышал о нём. Знал я Иннокентия Новокрещённых, который, к слову сказать, был не из Иркутска, а из Ангарска. Мы с ним успели посотрудничать. Я только приехал в Братск, устроился на работу и ставил свою первую программу, которая называлась «Имеет слово Братский ЛПК». Дворец культуры «Лесохимик», где я начинал свою трудовую деятельность, принадлежал Братскому лесопромышленному комплексу – отсюда и название программы. Иннокентий Фёдорович писал для этой программы стихи на производственную тему. Мы с ним хорошо ладили. А то, что я плохо знал иркутских писателей, так это не удивительно. В Сибирь я приехал совсем недавно.
Желающих встретиться с писателями оказалось, и в самом деле, немного. От этого возникала неловкость. Маленький Новокрещённых тоненьким голоском читал суровые стихи о суровых сибирских мужиках, бросающихся в драке на соседа с топором.
Машкин, тоже невысокого роста, щуплый, негромкий рассказывал о себе, читал какой – то свой отрывок, или короткий рассказ. Ему тоже вежливо похлопали. Когда пришёл черёд Распутина, то наступило оживление. Пришедшие на встречу, читали его произведения. Это я понял, когда писателю начали задавать вопросы. Что дальше будет с Марией? Будет ли продолжение повести «Деньги для Марии». Распутин ответил, что продолжение писать он не собирается. Всё, что он хотел сказать в повести, им сказано. Были вопросы и по повести «Последний срок». Молодой мужчина отметил некоторую необычность рассказа «Вверх и вниз по течению». Ответ Распутина меня удивил. Писатель сказал, что хотел проверить себя: сможет ли написать рассказ без диалогов. При этом, он назвал автора, который умеет это делать. Мне было интересно слушать Распутина. Но, правду сказать, какого – то особого впечатления он на меня не произвёл.
И вот, наступил день, когда у меня в руках оказалась его книга «Живи и помни». И с первых строк я утонул в этом тексте. «Зима на сорок пятый, последний военный год в этих краях простояла сиротской, но крещенские морозы своё взяли, отстучали, как им и полагается, за сорок…». Как же хорошо написано! И как всё просто… И не понарошку просто, а как - то всё по жизни, по правде. Так, бабушка моя Мария Ивановна, когда – то долгими зимними вечерами, у тёплой, потрескивающей дровами деревенской печки, раздумчиво и неторопливо рассказывала истории из прошлого. Может, я и не вспомнил родного мне человека, бабушку Марику, когда читал Распутина, но уж очень ложился этот текст мне надушу. Не потому ли, что чем - то он напоминал бабушкины рассказы.
Когда я дочитал повесть, то был просто потрясён. Душа моя страдала и плакала о трагической судьбе простой и светлой женщины, Настёны. Я понял - это надо ставить. Всё здесь мне близко и знакомо. Я рос среди этих людей, я их знаю. Я с детства слышал из уст своей бабушки разные, в том числе, и военные истории. А главное, живёт в моей памяти интонация, с которой она их рассказывала. И эта интонация - старой неграмотной, но очень толковой и мудрой деревенской женщины должна звучать в этом спектакле. И ещё будет звучать в спектакле «текст от автора». Кто его будет произносить? Как это будет происходить? Я пока не знаю. Но знаю, что этот текст в спектакле будет!
- Ты знаешь, Константин, он ведь и сам так разговаривает, как его герои. Это его язык» - продолжает агитировать меня Кривомазов. Но агитировать меня не надо. Я весь погружён в повесть. И герои её, и события живут во мне, будоражат мои мысли, мои чувства.
Летом, во время отпуска, я работал над инсценировкой. К концу августа всё было готово. Только я вышел на работу, заявился Кривомазов.
– Ну, как, Константин? Получилось? Ты сделал инсценировку? – спрашивает он меня прямо с порога. Николай был ярым сторонником моей идеи: поставить «Живи и помни». Надо сказать, что сторонников в этом деле у меня было немного. Большинство моих знакомых, в том числе и руководитель Дворца, непосредственный мой начальник, относились к моей затее неодобрительно. Здесь надо сказать, что на тот момент Распутин ещё не имел того авторитета, той славы, которые обретёт со временем. Противников постановки смущало то, что главным героем в спектакле будет дезертир, предатель. « Одно дело в книжке такой герой, и совсем другое дело – вывести его на сцену, - приводили они свои доводы. - Это же театр. Массовое восприятие. Надо понимать». Но я стоял на своём. Утверждал, что главным героем спектакля будет не Андрей Гуськов, а Настёна. Поддерживал меня Кривомазов. Активно, энергично – так, как он умел. В сложившейся ситуации, его поддержка для меня много значила.
На вопрос Кривомазова: готова ли инсценировка? Я достал из портфеля свой рабочий экземпляр и положил на стол.
- Не знаю: получилось? Нет? Но я старался. Здесь весь мой отпуск.
– Можно посмотреть? – спрашивает Николай.
– Можно. Посмотри.
Николай берёт в руки прошитый, в мягкой картонной обложке, экземпляр, пробегает глазами несколько страниц.
- Я хочу прочитать, - заявляет он мне.
– Это первый экземпляр, мой рабочий (печатала наша пожилая секретарша на машинке, используя копирку, чтоб получить несколько экземпляров). Я тебе завтра, Коль, принесу из дома второй экземпляр. Очень даже неплохой. Читается нормально, всё таки – второй, не третий, - говорю я Кривомазову.
Но Николай хочет получить инсценировку не завтра, а сегодня, прямо сейчас. Он просит мой экземпляр. Я в затруднительном положении. Мне не хочется отдавать свой экземпляр в чужие руки, я с ним работаю, там пои пометки. Но Кривомазову я отказать не могу. Я соглашаюсь. Он мне клятвенно обещает отдать инсценировку в любое время, которое я назначу. Договорились, что он принесёт инсценировку завтра к 12 часам.
На следующий день ровно в 12 открывается дверь моего кабинета, и появился Кривомазов. Он, первым делом, обращает внимание на то, что появился точно в назначенное время. Это правда. Появился он - минута в минуту. Потом признается, что специально зашёл в репетиционную комнату хора Юрия Полиенко, где постоянно на бильярдном столе гоняют шары. Стоял, смотрел, дожидался 12. Благо, кабинеты наши находятся практически рядом. Инсценировку Кривомазов хвалил. Нашёл в ней достоинства, о которых я и не подозревал.
- Ну, что, приступаешь к репетициям? - спрашивает он меня.
- Надеюсь, что скоро приступим. В сентябре народ собирается. В сентябре и начнём. Тут есть одна проблема, которую надо как – то решать.
- Что за проблема? Говори. Будем решать, - уверенно заявляет Николай.
– Надо как – то выходить на Распутина и спрашивать разрешения на постановку.
- И что, в чём тут проблема? – задаёт вопрос Николай.
- Я тут уже думал. Выхода на него у меня нет. Надо, наверное, в Иркутске через отделение Союза писателей искать его телефон, и звонить. А если откажет? – делюсь я своими сомнениями.
– У тебя есть здесь телефон? –
Есть, - говорю, и направляюсь в маленькую комнатушку, расположенную здесь же, рядом с репетиционной комнатой. В ней я раздеваюсь, иногда отдыхаю от репетиций. В комнатушке есть старый дерматиновый диван, журнальный столик. Есть и шкаф, а главное, есть телефон. Криврмазов подходит к аппарату, садится на диван, набирает номер. Какое – то время ждёт. На другом конце провода, видать, взяли трубку - начинается разговор. В какой – то момент до меня доходит, что разговаривает он с Распутиным. А дальше я слышу: «Валя, я сегодня ночью плакал. Тут Костя Магидин сочинил по твоей повести «Живи и помни» такую чудную штуцку… Веришь, ночью читал – и плакал». Я слушал, и мне трудно было поверить в реальность происходящего. В то, что Николай запросто разговаривает с Распутиным. И это его обращение к писателю - «Валя», и эта его «штуцка»… Почему – то у него так получилось: штуцка. И эти похвалы в мой адрес, как мне казалось, с явным перебором – всё это было чем – то нереальным.
- Валя, тут Костя собрался в своём народном театре поставить «Живи и помни», он хочет просить у тебя разрешение на постановку. По этому поводу мы и звоним. Я передаю ему трубку.
Я представился, и в общем – то повторил то, что уже успел сказать Распутину Николай. Я попросил разрешения на постановку спектакля по его повести. Распутин задал несколько вопросов, и такое разрешение дал. При этом, он предупредил, что сам собирается инсценировать свою повесть, и поэтому мой сценический вариант не должен выходить за пределы нашего театра. Я пообещал инсценировку в другие театры не давать. Ещё Распутин сказал, что ему было бы интересно почитать мою инсценировку, посмотреть, как я там всё компоновал? И если есть такая возможность, есть свободный экземпляр, то он просит передать его через Николая.
Признаться, просьба Валентина Григорьевича меня сильно смутила. Уже в тот момент, когда Николай нахваливал ему моё сочинение, я испытывал неловкость. Я ведь понимал, что особо хвалить там нечего. И это правда. На тот момент я ещё не нашёл сценического решения всего спектакля. Просто, для того, чтоб как - то оживить текст, использовал разные театральные приёмы. Где – то, может, и эфектные, но это было не то, что надо. И Распутин, конечно, это сразу увидит... Он - то разберётся. Вот положение?! Но, деваться мне некуда - я пообещал всё сделать. Поблагодарил за разрешение, на этом мы и простились. После всего произошедшего мне требовалось какое – то время, чтоб прийти в себя. Внутри столько всего намешалось. И радость, и волнение по поводу того, как Распутин отнесётся к моей инсценировке. И зачем только Николай так её расхваливал? Вот уж, перестарался... А Кривомазов сидит себе на диване - беззаботно и победительно улыбается!