Деревенской улицей, по нестойкой прохладе раннего июль-ского утра, по¬шатываясь из стороны в сторону, двигается рас-христанный мужик. Физионо¬мия мужика сера и помята, в глазах стоят слезы. Поросшие неразвитой, рыжей щетиной щеки, и подбородок тоже мокрятся от слез. На голове в волосах запу-тались сухие травинки, из-под застегнутой на одну пуговицу рубахи выгляды¬вают грязноватая грудь и впалый живот. Свое неровное движение мужик со¬провождает невнятным мычанием, но иногда слышится и что-то членораздель-ное:
- У-у-у!.. Обобрали!.. Как есть обобрали!.. Все вычистили!.. Гады! –останавливается он и, обернувшись, грозит кому-то ку-лаком. Инерция толкает его тело вперед и, едва не упав, он грозно рычит: - «Так и убил бы!.. Сидеть не охота…
Улица остается равнодушной к горю мужика: людей не видно, окна беле¬ют закрытыми, короткими занавесками. Не видно и не слышно собак, куры, выклевывающие обочину доро-ги, сосредоточены на своем деле и безучастны к одинокой фи-гуре на улице. И только гуси у пруда провожают мужика пре-дупре¬дительным шипением.
Прошествовав по деревне из конца в конец, мужик, обняв у крайней избы столб, некоторое время бессмысленно смотрит на убегающую за околицу до¬рогу, его спекшиеся до черноты губы продолжают шевелиться. Постояв так с минуту, он делает обо-рот вокруг столба и пробует оторваться от опоры. Первая по-пытка оказывается неудачной и приходится обойти столб вто-рично. На этот раз, получив некоторое ускорение, мужик начи-нает движение в обратном направлении и налаживается снова:
- Гады!.. Обобрали ведь!.. Обчистили!.. И кто? Кто?.. Братаны родные! Все взяли!.. Значит так: цепок золотой сняли!.. – загибает палец.
- Золотой! – повторяет он со значением. Еще!.. Часы – баба ко дню Армии подарила – два. Тоже сняли!.. – загибает он тот же палец и приостанавливается в раздумье, его тело подается вперед...
На следующее появление мужика улица реагирует по-другому: в окнах домов появляются лица людей, его дружно облаивают собаки, гуси тянут шеи, шипят и бегут следом, но-ровя ущипнуть. Он замахивается на них и матерится.
Его голос слышен в низенькой терраске ветхого домика, у крылечка кото¬рого сверкает на солнце новенький «жигуленок» последней модели со столич¬ными номерами. Хозяин автомоби-ля, привлеченный шумом на улице, задвинув босые ноги в шле-панцы, выходит из дома и тотчас попадает в поле зрения воз-мутителя утреннего деревенского спокойствия.
Мужик тянется к забору.
- Ты понял! Обобрали меня!.. Подчистую!.. И кто!.. Братаны родные! Ми¬тюху и Толика, поди, должен знать. Братаны мои! А вот обобрали, как есть, обобра¬ли! Часы, какие баба ко дню Ар-мии подарила, – сняли... – вновь загибает паль¬цы. – Цепок золо-той… Золотой! И еще… Еще заначку вытащили из кармана!.. Вот тут лежала! – бьет он себя по груди, по месту, где должен был быть пришит на рубахе карман. - Эх, убил бы обоих!.. Да, сидеть неохота. – злая слюна, слетев с губ, повисает на щетине. –
- Ну, зачем же так сразу.… Убивать, - улыбнулся приезжий. – они же вам братья родные! Я так понял?.. Может быть, стоит поговорить по-человечески.… Попробуйте. По-хорошему… Мы же все люди и должны понимать друг дру¬га. А тем более они ваши ближайшие родственники...
Абориген озадаченно поскреб затылок: - Да... Братаны мы!.. Трое нас… Катька-сеструха – не в счет – баба, что с нее возь-мешь.… А я-то у всех них старшой!.. А вчера, как дело бы-ло… Халтура, подвернулось у меня… Ко¬нечно, я угощал, не жмотничал... Посидели, как положено. Я шоколадку даже купил. Сам-то слад¬кого не ем – им, все – братанам, то есть…Что пло-хого?.. А они!.. Ты понял как!.. Заспал я, а они меня сонного... Подчистую обобрали… Часы, что баба к Армии… Цепок золо-той!.. Заначку!.. Убил бы обоих!.. – начал снова яриться он.
- Ну, так нельзя! – покачал головой приезжий. Вы поймите, зло порождает новое зло. Всегда надо искать компромисс. Го-ворю ж вам: идите, поговорите с ними по-хорошему. Я больше, чем уверен, вы найдете общий язык.
- А чё! – икнул мужик после короткого раздумья. – И пойду. Чего мне…
Проводив аборигена взглядом, приезжий подошел к машине и поднял ка¬пот.
Через час. Тот же мужик. Лицо его расправилось, из волос исчезло сено, рубаха застегнута на уцелевшие пуговицы. Он без приглашения открывает ка¬литку двора с «Жигулями» и устраи-вается на завалинке, попыхивая «примой».
- Иль поломалось что?..
- Так, профилактика. Машина новая, надо следить... – при-езжий вытер руки и присел на крыло машины.
- Ты глянь, - ощерился мужик. – И у меня сейчас профилак-тика была, хлоп¬нул он тыльной стороной ладони себя по горлу. – От братанов иду…
- Сладили?
- А то!.. Братаны это тебе не хухры-мухры. Мы брат за бра-та!.. О-го-го! Вот только часов жалко. Почти новые были – же-нин подарок. Да заспал я.… А они возьми и сними. Молодые, выпить еще, видать, захотелось. Ну и… Я, конечно, по началу осерчал: «так вашу, говорю, разъедак». А они: «извиняй, мол, бра¬тельник, так вышло». Обещали новые часы купить. А раз обещали – ни грамма не обманут.… И чтобы не обижался – два лафитника налили, как положено, с горочкой, не пожалели...
- А как же «цепок золотой»? – с улыбкой напомнил приез-жий. - И про за¬начку вы еще говорили…
- Кого?.. Цепок! Так он рядом с золотом никогда не лежал, – махнул рукой мужик. – Да и, сказать по правде, я его еще про-шлым месяцем потерял.… А про заначку и говорить нечего – тьфу. На пачку сигарет не хватило бы. Говорю ж тебе - заспал. Вот и померещилось... Всякое бывает. Разобрались… Дело-то родственное заключил тему он.
- Вот и хорошо. Надо все вопросы мирно решать, - согла-сился приезжий.
Мужик, растоптав остаток сигареты, осмотрелся вокруг, поднял окурок и отнес его к забору. Закурив, снова неожиданно перешел на «вы».
- Что-то машину я вашу раньше здесь не видел. Покойнице бабке Матрёне сродственниками будете или как?..
- Родственники.
- И кем же Матренке, Царствие ей Небесное приходитесь, то есть, я, хотел сказать, приходились?..
- Да не я, жена - внучка её.
- Какое дело!.. Тебе жена кто? Самая, что ни на есть срод-ственница!.. – оживился мужик, возвратившись к своей обычной манере общения. – А если так, то Матренка-покойница, и тебе родня... Не чужая, в том смысле… Ба! - какая-то мысль стрель-нула в ему мозг, отчего на его щеках заиграл блеклый ру¬мянец.
- А если так – то и мы с тобой, тоже - сродственники!.. Как есть! Если брать в мировом масштабе! – счастливый от своего открытия, мужик широко развел руки, словно пытаясь обнять весь вселенский простор.
- Ну, если в мировом – мы все родственники – в смысле все от обезьян! – усмехнулся приезжий.
- Тогда в местном, деревенском, - поумерил свой размах мужик. – Ты не смейся, не смейся.… Если хочешь, я тебе ско-ренько все обскажу… - И, не до¬жидаясь согласия, начал: — Зна-чит, и короче, так… - собрался он - Матренка-бабка ваша, была двоюродной сестрой, тоже упокойнику, нам жить – им гнить, дядьке Семену… Ты их по фамилиям не знаешь, потому буду без них, без фамилий, я и сам-то фамилии их не очень помню, - по ходу сделал замечание. - Ну, стало быть, пришел Семен с фронта и взял в жены хуторку Лушку - Лукерью.… У них ро-дилось два пацана – Васька и Петька – близнецы. Васька, зна-чит, как женился, уехал на север. По вербовке... А Петька после армии остался в городе, где слу¬жил и там женился... А потом, когда в городе нажился и вернулся обратно - взял нашу дере-венскую Надьку.
- Куда взял?.. – насторожился приезжий, поражаясь скоро-течности человеческой жизни: родился и тут же женился.
- Куда-куда, - удивленно воззрился на него рассказчик, - ясное дело – в жены взял. Петька женился на Надьке! Что тут непонятного?..
- Но вы же только что сказали, что это Петр уехал в город и там женился. А теперь вдруг, «взял Надьку», - снова недоумевал приезжий. А та – жена, в го¬роде которая, как же?..
- Сбил ты меня, - цокнул языком мужик. – Я же тебе тол-кую: Петька никуда не уезжал, он в городе после армии остал-ся. Это Васька уехал, завербовал¬ся на север.
- Значит Петр остался в городе после армии и там женил-ся. А потом?..
- Потом у него ребенок там родился. Но с той женой у них там, что-то не заладилось. Короче, Петька вернулся в деревню.
- И взял Надьку! – вник в суть дела приезжий.
- Ну, да! Взял! Женился, в том смысле.… Не сразу, конеч-но… Надька-баба с норовом, покочевряжилась поначалу… Мол, разведенный. А потом – ничего. Поженились! Свадьба ве-селой была. Правда, второй день не помню – в овраге отлежи-вался... - черные в крошках табака губы мужика растянулись в довольной ухмылке. – Но дальше!.. – он сосредоточился, опа-саясь потерять мысль. - Так вот, Надькина мать родная тетка Тоньки большой… У нас на де¬ревне две Тоньки, одна большая, другая маленькая, - дал справку он и рассме¬ялся. - Маленькая та, что прошлым летом бык по клубной поляне катал. Она те-леночком махоньким на откорм его взяла. У нас так многие де-лают, весной берут, а по осени сдают на мясо. А Тонька не ста-ла сдавать, жалко ей стало. Она с этим телком, как с ребенком, с рук кормила-поила. Так за зиму он выма¬хал в бугая. Тут стала она его во двор загонять, он ни в какую… Она хворости¬ну взя-ла, а он - рогом пошел на нее! Повалил на землю и давай ка-тать. Люди, конечно, из домов повыбегали, а подойти боятся, орут, да какой толк от того... Тут я иду… Не помню, из мастер-ских что ли. Раз такое дело - пиджак скиды¬ваю и к нему, к быку. Как этот… с быками который…
- Тореадор, - подсказал приезжий.
- Во, правильно. Ну, значит, я ему сразу пиджак на морду бросил, знаю, как с их братом обращаться надо, и за роги беру! Еле сдюжил, голову к земле склонил. «Сто¬ять, говорю, саврас-ка!». А Тоньке кричу: «Беги Тонька, пока у меня сила в му-скулах не закончилась!». Очень мне Тонька благодарна была за свое спасение. Потом полгода еще, как зайду к ней – сейчас все из холодильника на стол ме¬чет и угощает!.. – улыбнулся он, закуривая снова.
- Так на чем я остановился?
- Собственно, на этих самых Тоньках, большой и малень-кой, - напомнил приезжий.
- Ну да, - выпустил носом дым мужик. – Так значит Тонька - большая заму¬жем за Колькой, который завгар. Колька же при-ходиться свояком завмагу Егор Егорычу…
- Свояк – родня не кровная, - сделал замечание автовладе-лец.
Мужик задумался, но немного погодя продолжил.
- Это смотря с какого боку посмотреть.… Бывает, что, и родные по крови живут, волками друг на дружку смотрят. Знаться не хотят. А ты в деревне спро¬си: кто такие завгар Коль-ка и завмаг Егор Егорыч? Спроси, спроси!.. Тебе лю¬бой скажет Колька и Егор – братья родные!.. Они один без другого часу прожить не могут. Нужна машина Егору в район, на базу съез-дить, он куда идет?.. В гараж – к Кольке. Привез Егор с базы что-нибудь такое… Кто первый покупатель – Коль¬ка. Егор ма-газин не откроет, пока Колька не отоварится. Да они любому глотку за друг друга перегрызут! А ты говоришь: «не кровная родня» … Но дальше, - вновь сосредоточился он. - Про завма-га… Про Егора. Егор уже доводится родным братом Сергею Егорычу, Сергей Егорыч - муж Клавки, а вот Клавка – сестра моей тещи – родная тетка моей бабы, - торжественно выдохнул мужик с облегчением. – Так, что мы с тобой какая ни есть, а родня!
- Да, как-то, наверное, так… - вынужден был признать не-оспоримый факт родства приезжий.
Уже на правах родственника, похлопывая его по плечу, му-жик предавался светлым воспоминаниям.
- А бабка Матренка ваша меня очень уважала. И скажу тебе, я тоже.… По¬могал ей, когда попросит. Или – сам.… Приду, по-смотрю, где непорядок… Трубу печную, помню, чистил… Два раза! Забор подделывал – двадцать шта¬кетин на себе с лесопил-ки приволок и прибил. Всего-то не упомнишь… Короче, если чего - без звука и всегда!.. - голос его дрогнул, протяжно вздох-нув, он поднес чер¬ную от загара руку к глазам. – Да что там.… Бывало, скажет: - «Руки у тебя, Костя – золотые». Меня Кон-стантином, зовут, - запоздало представился он. - Не обижалась, в общем на меня бабка ваша...
Тем временем, приезжий судорожно соображал: во что мо-жет обойтись ему это нечаянное родство.
И напрасно! Для закрепления родственных уз было доста-точно бутылки самогона, которую абориген обещал добыть «сей секунд» у бабки Ксюхи, «что отсель скрозь два дома», на счастье, оказавшейся родственницей обоим, а пото¬му цена са-могонки была «божеской» ...