Крылья

ПРОИЗВЕДЕНИЕ ИЗ СЕРИИ «романтические СКАЗКИ СО СМЕРТЕЛЬНЫМ ИСХОДОМ».

From the beginning to the end: https://www.youtube.com/watch?v=I7Z6dX-11DY

(выдержки из дневника)

-21.04.1998.-
Когда я пришла к нему, он был уже мертв. Стало очень грустно – как раз в День моего Рождения.

-22.04.1998.-
Мне снова пришлось открывать своим ключом. Я уже около шести лет жила в этой квартире одна, но, каждый раз, возвращаясь домой, я нажимала на кнопку звонка и ждала пока он откроет дверь. За все шесть лет, он не открыл мне ни разу. Это, впрочем, неудивительно, если учесть, что его никогда не существовало. Но я по прежнему упрямо приходила к нему каждый вечер. И вот теперь, когда мы наконец-то встретились, он уже умер!

Он лежал на диване в спокойной умиротворенной позе. Почему-то глаза у него были широко открыты, а уголки губ слегка приподняты в улыбке. Такой ласковый, откровенный взгляд… Даже немного странно, при жизни он никогда не позволил бы себе подобной откровенности. Так мне казалось.

Было совершенно непонятно, отчего он умер. В его теплой еще энергии чувствовалась жизнь. И совершенно неосознанно откуда-то сверху стал опускаться страх. Мое сознание не могло или не хотело принимать это несоответствие.
Чтобы хоть как-то успокоиться, я взяла со стола кисть и попыталась нарисовать его. Старый холст не впитывал краску, рука дрожала, а полузасохшее масло ложилось бугристыми, неаккуратными мазками. За час работы на полотне появилась фигура каменного идола. Он стоял в красном закатном свете посреди поля, вьющиеся локоны непослушно ершились на ветру, а в небе над его головой кружила стая черных, словно фарфоровых, птиц. Изображение совершенно ничем не напоминало того, кто лежал передо мной на диване, но все-таки я была абсолютно уверена, что это именно он. И он мне нравился таким, каким я  нарисовала его.

Вздохнув, я подхватила сырую еще картину и отправилась в кухню, чтобы повесить ее на стену. Несколько ударов молотком…

«Что же теперь делать?» – думала я, созерцая медленно сочащуюся кровь на месте свежевбитого гвоздя. Я смела осыпавшуюся на пол штукатурку, залила дырку в стене перекисью водорода, повесила все-таки картину и позавтракала, (я только сейчас вспомнила, что забыла поесть сегодня утром). Хотела открыть окно, но испугалась, что он улетит от меня и не стала этого делать.

Я чуть не плакала от безысходности. Опустилась на коврик у двери и пыталась придумать хоть какое-нибудь уместное действие. Но мысли упрямо уходили от меня. Дразнились. Бегали почти рядом, но все же я никак не могла схватить хотя бы одну.

В моей небольшой однокомнатной квартире я подсознательно выбрала как раз такое место, чтобы видеть ее всю, кроме входных дверей, к которым я прислонилась спиной. Слева от меня была небольшая кладовка, дверь в которую уже давно не открывалась. Нет, она не была заперта на ключ, но я очень не любила туда заглядывать. Наверное, он мог жить там. Я даже удивилась простоте этой догадки. И как это не приходило мне в голову раньше? Я обрадовалась, но тут же поняла, что теперь нам это не поможет. Теперь его труп совершенно незачем тащить обратно в кладовку, да и вряд ли я смогу это сделать сама. К тому же, я очень не любила заглядывать туда.

И все-таки нужно было что-то решать. В дверном проеме напротив, я четко видела его лежащую фигуру со свесившейся на пол рукой. В этой комнате уже смеркалось, а на кухне все еще прыгали солнечные зайчики. Очень странно. Скорее всего, невозможно, чтобы в двух соседних комнатах, было разное время суток. Наверное, что-то случилось с моим восприятием действительности.

Я перевела взгляд на белоснежную дверь в ванную справа и заметила, что висящая на ней табличка «Выхода нет», как нельзя лучше подходит к создавшейся ситуации. Я повесила эту надпись после того, как мой друг перерезал себе вены. У него не было семьи, а я слишком его любила, чтобы позволить умереть в одиночестве. Я разрешила ему воспользоваться моим кипятком, моей ванной и даже моим кухонным ножом. Удивительно, но ему было 49 лет. До этого я никогда не думала, что люди могут добровольно умирать в таком возрасте. Но он был очень отчаянным, он перерезал вены вместе с сухожильями на сгибе левой руки. С тех пор я больше не точила ножи.

Он мне доверял, и я сделала для него все, что было в моих силах. Даже уничтожила тело, хотя это было достаточно трудно. А еще теперь я постоянно слежу, чтобы вход в ванну всегда был кристально чистым. Я часто мою двери и не выношу на них никаких пятен…

В комнате лежал тот, к которому я спешила каждый вечер, но с которым мы никогда не были знакомы. И он больше не имел никакого отношения к жизни. Какую-то связь с ней по-прежнему поддерживало его тело, но и только. С его стороны было большой неосторожностью отправиться в мир иной именно с моего дивана. Ему не стоило верить мне лишь потому, что я каждый раз возвращалась. Ведь совершенно неизвестно, что я теперь сделаю с трупом, а то, что мне все-таки придется что-то с этим делать, теперь было абсолютно ясно.

Я снова вернулась к злополучному вопросу «Что делать?» и вновь не смогла с ним справиться. Пока я размышляла, наступила ночь. Теперь и кухня была залита лунным светом. Я устало склонила голову на грудь, пытаясь устроиться удобнее на своем месте около двери, но заснуть так и не смогла. Встала, подошла к нему, стараясь ступать как можно тише. На ночь он закрыл глаза, или мне это только показалось в полутьме? Зато улыбка осталась той же – спокойной и умиротворенной. Все-таки он тоже был счастлив, встретившись со мной.

Вновь стало немного жутко и где-то внутри заерзало сомнение в своей Силе. Комната в какой-то момент показался невыносимо душной. Я почти подбежала к окну, но так и не распахнула его, – а вдруг у него все-таки вырастут крылья и он улетит, забыв про меня?

Мысль запульсировала быстрее и по буквам сложилась в слоги, а затем и в целое слово. «Крылья! Вот оно!» Я невольно потянулась к своим плечам и нащупала старые шрамы. Они уже давно не болели, но каждое такое прикосновение отзывалось резью воспоминаний.  О моих замечательных, гладких, черных как эта ночь крыльях. Они теперь хранились в кладовке. Я так не любила туда заглядывать. Но это теперь не имело никакого значения. Завтра, я войду туда.

Я отвернулась от стекла, которое не давало мне дышать, и улыбнулась ему в ответ, такой же ласковой и спокойной улыбкой. Я была счастлива от того, что он наконец-то был рядом.

Неимоверно узкий диванчик едва умещал нас обоих, так что мне пришлось вплотную прижаться к нему всем телом. Вначале было очень страшно и холодно, но страх постепенно прошел. Холод! Как же это все-таки холодно – умирать. И он теперь даже не сможет согреть меня. Ну что ж. Пусть будет так. Не зря ведь я шесть лет ждала этой встречи и каждый вечер нажимала кнопку звонка, чтобы он впустил меня?

-23.04.1998.-
Я проснулась от знобящего холода, блаженно потянулась и подумала, что было бы отнюдь неплохо, накинуть одеяло и подремать еще с полчаса. Только тут я вспомнила, что он умер. Резко вскинула руку к его лицу и наощупь закрыла распахнутые глаза. (Ага! Значит, он тоже проснулся. Нет уж – теперь поздно!)

  Я пошла умываться и по дороге подумала вскользь, что пора бы отвести в доме место для мертвых. Можно было бы, конечно, складывать их в кладовку, но там уже хранятся мои крылья. И я решила, что ванна вполне подойдет. К тому же здесь уже побывали мой старый друг, перерезавший себе вены, порвавшийся кожаный рюкзак и, затонувшая во время купаний, книжка про Дориана Грея.

«Хорошо. Я уже стою на пути к решению вопроса «Что делать?».  А это значит, что у меня вновь восстановилась способность адекватно мыслить».

Улыбнувшись своему отражению, я перебралась на кухню, чтобы позавтракать. Опять завтракать! Что-то я только то и делаю, что завтракаю.

Ранка на стене никак не заживала. Из кровоточащей дырочки торчал несчастный гвоздик. Если так пойдет и дальше, он чего доброго заржавеет.

-30.04.1998.-
Надо было, как можно быстрее, что-то делать. Он не мог храниться так долго после смерти. Ему уже становилось трудно дышать. Да и мне тоже. Я по-прежнему не решалась открыть окна.

4.05.1998
Я несколько дней присыпала дырку в стене стрептоцидом, и она наконец-то стала потихоньку затягиваться. Теперь можно с чистой совестью заняться приготовлением ванны. Я набрала теплой воды, растворила в ней литр меда. (Этого, наверно, мало, но больше у меня не было). Самым трудным было затащить его туда. После долгих мучений мне все-таки удалось дотащить его до ванной, и только тут я поняла, что самое сложное еще впереди. Мне предстояло его раздеть и опустить его в воду.

Утешив себя тем, что одевать трупы гораздо сложнее, я расстегнула пуговки на его черной рубахе, присела рядом с ним на корточки и тихонько мурлыкнула:
- Теперь уже всё равно. Пускай тебя зовут Арбалет.

Он по-прежнему молчал, глаза его были закрыты. Я пригладила ему волосы и вдруг заметила на плечах старые шрамы. Такие же, как у меня, но намного старше моих. Значит, ему уже много лет. Впрочем, я никогда не умела определять возраст.

С огромным трудом мне удалось взвалить его тело на бортик ванной и опустить в воду.

После этого я убрала в доме и наконец-то распахнула все окна. Как долго я ждала этого глотка свежего воздуха!

Стемнело.

Я разделась и легла с ним в холодную воду. Мне казалось, что я должна до последнего быть рядом с ним. Липкая и сладкая вода теперь напоминала о неизбежном разложении. Противно! Я поняла, что больше не смогу спать рядом с ним. Встала. Быстро сполоснулась под душем и выскочила из ванной и устроилась на полу; мы должны были быть вместе от начала и до конца!

Перед тем, как заснуть, я выбралась на кухню за стаканом воды. Выпила, захлебываясь. В последнее время я пила только воду. Мне нужно было восстановить форму.

-5.06.1998-
Я просидела на кухне до самой зари. Оставалось только решиться на то, чтобы войти в кладовку – в остальном я уже знала наверняка, как поступлю.

В конце концов, я встала и неуверенными шагами вышла в коридор. Чем ближе я подходила к кладовке, тем больше сомневалась в правильности своего решения. Но поступить иначе я не могла, даже, несмотря на то, что очень не любила заходить туда.

Я положила руку на ручку двери, погладила ее, словно прощаясь, и рывком дернула на себя. Больше всего я, пожалуй, боялась того, что крылья так и не простили мне предательства. Вот они, в углу. Мои черные крылья. Я около шести лет не видела их… Они все так же блестели; они были живые. Конечно, он жил в кладовке и чистил их каждый день. А теперь он умер, и я должна решать все сама. И я хладнокровно взяла в руки огромные, почти в человеческий рост, крылья…

Действовать нужно было быстро, – небо из серого уже превращалось в густое, как молодое молоко, утро. Еще час и проснутся птицы, а вслед за ними – вся земля.

Мне было трудно поднять его, я давно разучилась летать. Но я смогла сделать это. Пока руки еще не успели сложиться крестом на груди, я завернула его в старый саван, подаренный когда-то одним из друзей.

Я медленно летела сквозь туман, вцепившись птичьими когтями в его мертвое тело. Большой черный ангел смерти! Сама смерть!


-14.07.1998-
Всю первую неделю без него я провела у распахнутых настежь окон. Пила кофе, грелась у синих газовых цветков и заглядывала в небо. Часто вспоминала нашу встречу, и то, как я тяжело несла его вверх, к башне. Это было так трудно. И так неудобно. Ведь я старалась держать его как можно аккуратней, а бережность в моем птичьем обличии почти нереальна. Тем не менее, сейчас я отдала бы все, лишь для того, чтобы пройти этот путь еще раз. Я хотела стать Сизифом, ведь свой камень я выбирала сама, и я не могла существовать без него…

Свет на кухне оставила включенным, чтобы он знал, что я все еще жду его, а сама устроилась спать в комнате на своем любимом диванчике. Первое время это казалось мне предательством, но теперь сон подкатывался к самому горлу, и едва начинало смеркаться, я заползала к себе в комнату, как заползает в нору отравленная крыса. Возможно, это было мое первое поражение.

-15.07.1998-
Дырочка в стене давно зажила, гвоздь прочно врос в нее, а картина смотрелась теперь еще более устрашающе, чем раньше. К тому же из комнаты в комнату носились, хлопая кожистыми перепонками, сквозняки.

Я жила без него уже больше двух месяцев. Сегодня свет не был бутафорией: я действительно сидела на кухне у плиты и ждала его. Из крана медленно падали капельки, одна за другой, а мне слышался в их падении звон колокольчиков. Я с надеждой смотрела в его окно, казалось вот-вот зашелестят на ветру его крылья. Но в глаза лепил только яростный дождь, – сегодня в городе господствовала буря. Газ, несмотря на врывающиеся в квартиру обрывки урагана, горел ровно, и мне в моем закутке было очень уютно.

-28.07.1998-
Из-за открытых окон и постоянных сквозняков я совсем ослабела. Во мне поселились воспаление легких, бронхит, и невесть откуда взявшийся снайпер изредка стрелял мне болью в висок. Он, видимо, был очень метким стрелком, потому что всегда попадал четко в цель. Тело превратилось в большую гусеницу, и я продолжала свою трансформацию дальше. Двигалась все с большим трудом, и каждое мое шевеление в последнее время отбивалось в груди глухим кашлем, от которого до боли сжималось сердце. Я почти перестала есть и, похоже, готова была умереть.

-31.07.1998-
Мой окончательно ослабевший организм, лежал на диване с широко открытыми глазами. Пошевелиться я больше не могла. Вдруг я подумала о том, что выбрала как раз ту позу, в которой был он, когда умер. Эта мысль заставила меня улыбнуться.

-4.08.1998-
Постепенно отнимались руки и ноги, немело лицо; глаза словно прилепились к единственной точке на потолке. Я – мертвая! Звучит странно, а чувствуется и вовсе не так, как должно. Ведь я не должна больше слышать, не должна думать и не должна узнавать ничего вокруг. Но я вижу, когда начинается день, ощущаю все происходящее, только не могу больше ничего сделать. Я похожа на камень. Не зря ведь камни называют живыми, и не зря я тогда нарисовала его в виде огромной каменной фигуры. Жаль только, что я никому не смогу этого рассказать. Всех будут и дальше хоронить живыми…

-11.09.1998-
P.S. Последнее, что я ощутила в своей смерти – это его сильные, холодные руки. Звон колокольчиков вначале, затем резкий поцелуй в лоб, объятия.

Он был верен себе; не стал долго размышлять, согревая на кухне кофе, а сразу подхватил меня с дивана и взмыл в небо.

Теперь мы будем жить вдвоем в башне, а вместе с нами будут жить тучи. Мы больше не расстанемся ни друг с другом, ни с нашими крыльями.

Два черных ангела смерти. Ангел и сама Смерть!
Мы будем зорко следить за всеми вами!

11.09.1998
0:00
© Sivilla