4. Ещё одна жертва
В шесть часов утра комиссар Конфеткин был уже на ногах. Он сделал свой обычный комплекс спортивных упражнений, поработав с гантелями и экспандером, принял контрастный душ, обтёрся махровым полотенцем, сварганил яичницу с беконом, позавтракал на скорую руку, выпил чашку апельсинового сока, позвонил Оськину, выслал ему на смартфон фотографию Алины Ондар и, стараясь не упустить ни одной мелочи, проинструктировал его о дальнейших действиях.
К восьми ноль-ноль Оськину надлежало быть в переулке Доброхотова у дома № 8. После этого позвонить Курасову и сообщить ему о своем прибытии, затем установить наблюдение за подъездом – а подъезд в этом доме был только один.
Объект его наблюдения – Алина Ондар, фотографией которой комиссар его только что снабдил. В том случае, если эта женщина выйдет из дому, он должен установить за ней наблюдение. Действовать скрытно, не отсвечивать. По завершении задания составить отчёт о всех её передвижениях. В случае непредвиденных обстоятельств звонить ему незамедлительно.
Конфеткин завершил телефонный разговор с Оськиным и ещё раз прокрутил его в голове. Ничего ли он не упустил? Всё ли разжевал ему как следует?
Второй звонок он сделал Синельникову, их главному специалисту по всяческим мистификациям, как правило, работавшему в связке с Леночкой Каштановой, и объяснил ему, как они должны разыграть свою партию.
В восемь часов он сел в машину, оставленную им вчера вечером у подъезда, и поехал в Авоську. В пять минут девятого ему позвонил Курасов и сообщил о том, что за время его дежурства никаких происшествий в квартире Босоноговых не случилось, и что Оськин уже топчется у дома. В двенадцать минут девятого комиссар подкатил к магазину и вошёл в него.
Помещение Авоськи было узким, как пенал. За прилавками стояли три девицы в зелёных униформах; девицам было уже хорошо за тридцать; две из них – довольно щуплые особы, а третья – дебелая, с сонным ленивым лицом. Судя по её флегматично-начальственному виду, она была у них старшая.
Конфеткин поздоровался с дамами и, предъявив им фото Алины Ондар на своем смартфоне, поинтересовался, делала ли эта женщина у них вчера покупки?
Ни одна, ни вторая, ни третья не опознали Ондар.
– Посмотрите хорошенько, – настаивал Конфеткин. – У меня есть чек на продукты, приобретённые ею в вашем магазине. В нём проставлено точное время: 17 часов, 11 минут, 08 секунд.
Он предъявил им чек.
Та, что что отличалась особой упитанностью, взяла чек и какое-то время рассматривала его, сосредоточенно морща лоб, а потом сказала:
– Катя, так это же ты отпускала эти товары?
Она протянула чек Кате, та взяла его, просмотрела и ответила.
– Ну да, я пробивала этот чек. Но только товар покупала совсем другая женщина – та и постарше была и пополнее.
Конфеткин показал ей фото Варвары Михайловны Босоноговой:
– Эта?
– Ой, а что это такое у неё с лицом?
– Не обращайте внимания. Просто фотография неудачная вышла. Так эта, или нет?
– Да. Эта же наша постоянная покупательница.
– А в какую сумку она клала продукты, вы не припомните?
– У неё не было сумки.
– А что было?
– Пакеты.
– Это точно?
– Да. Два полиэтиленовых пакета. Я сама помогала ей укладывать в них товар.
Выйдя из Авоськи, Конфеткин решил прогуляться, пока не начало дождить. Путь неспешным шагом до дома №8 в переулке Доброхотова занял у него 12 минут, ещё полторы минуты у него ушло на то, чтобы войти в подъезд, подняться на этаж и дойти до квартиры № 5. После этого комиссар развернулся и двинулся в обратном направлении, спустился с лестницы и вышел на улицу. Оськина он нигде не приметил – значит, тот вёл наблюдение в соответствии с полученными инструкциями, то есть скрытно, так скрытно, что даже и он, Конфеткин, не сумел его засечь.
Обратный путь к магазину занял у комиссара десять минут. Он сел в машину и сделал пометки в блокноте. Потом поехал в управление. В девять ноль пять он уже припарковал её на служебной стоянке и, памятую о том, что Медведев велел ему доложить с утра о результатах расследования, тут же устремился к нему.
– У себя? – спросил он у Лидочки, сидящей в приемной за своим компьютером.
– Да, – ответила Лидочка. – Он уже несколько раз о тебе спрашивал.
Конфеткин постучал в дверь кабинета высокого начальства:
– Разрешите?
– А! Конфеткин! Заходи, – прогромыхал генерал.
Он протянул руку к стулу:
– Присаживайся.
Конфеткин уселся у генеральского стола – напротив Медведева.
– Ну, что ты там нарыл, выкладывай.
Конфеткин извлёк из кармана блокнот, раскрыл его и, заглядывая в свои пометки, стал выкладывать:
– В доме № 8, квартира 5 по переулку Доброхотова проживает четыре человека. Босоногова Варвара Михайловна, её муж, Босоногов Георгий Васильевич, их пятилетний сын Потап, и племянница Босоноговой, если только поверить в это, Ондар Алина Александровна, 1996 года рождения, родившаяся в городе Кызыл республики Тува и приехавшая два, а вернее, уже три дня назад к своей тете из Верхнего Рогачика.
– А что, есть основания не верить её словам? – спросил генерал.
– Формально – нет. С паспортом у неё всё в порядке.
– Так что же тогда тебя настораживает?
Конфеткин неопределённо сдвинул плечами:
– Да так... Пока и сам не знаю…
– А эта женщина, она что, действительно окаменела?
– Да. Стоит, как статуя Дзержинского в парке Ленина.
– А что говорят врачи?
– Ничего путного. Мол, такой феномен медицине ещё пока неизвестен.
– Она живая?
– Вполне. Пульс прослушивается – хотя и слабый, и дышит. Мы пробовали сдвинуть её с места, чтобы перенести на кровать, но безуспешно.
– А что не так с племянницей?
– По её словам, она ушла в магазин по просьбе её тети где-то около пяти часов, затем вернулась домой, выложила продукты из чёрной сумки, с которой она ходила в Авоську, разложила их по своим местам, вошла в гостиную и увидела там окаменевшую тётю. Некоторое время она пребывала в смятении, пыталась растормошить её, щупала пульс, потом вызвала скорую и позвонила нам. На всё это у неё ушло, по её словам, минут восемь-десять. Она предъявила мне чек на продукты из магазина Авоська. В нём проставлено точное время закупки: 17 часов, 11 минут, 08 секунд. От магазина до квартиры Босоноговых ходу неспешным шагом – учитывая то обстоятельство, что она должна была тащить тяжелые сумки – не менее двенадцати минут ходьбы, это я проверял.
Генерал нахмурил брови, делая в уме нехитрые математические вычисления.
– Так что же тебя тогда смущает? 12 минут ходьбы от Авоськи до дома, плюс те восемь минут, что она провела в квартире – итого, двадцать минут. Покупки она сделала в одиннадцать минут шестого. Вот и выходят искомые 17 часов и 31 минута. А позвонила она в дежурную часть в семнадцать тридцать. Минута расхождения – это вполне приемлемо. Было бы странно, если бы в её показаниях всё совпало до секунды.
– Да. Но только в том случае, если бы она говорит правду, – парировал Конфеткин. – А она врёт. Я с утречка побывал в Авоське и предъявил продавщицам фото Алины Ондар, но её никто не опознал. Зато опознали Босоногову Варвару Михайловну. Её в магазине хорошо знают, поскольку она – их постоянный покупатель. И это ей выбивали чек на покупки. Причем продукты Босоногова складывала не чёрную сумку, что показала Ондар, а в полиэтиленовые пакеты. Но и это не всё. Есть свидетель, который видел Алину, поднимающейся по лестнице с чёрной сумкой в руке, ведущей из цокольного этажа дома в промежутке от семнадцати часов пятнадцати минут до семнадцати двадцати. Так что покупать продукты в Авоське она никак не могла.
– И что же тогда получается? Она наводит тень на плетень?
– Похоже на то… Но и это не всё, – выкладывал Конфеткин. – По утверждению мужа Варвары Михайловны, не далее, как вчера утром у них на комоде стояли старинные песочные часы, подаренные его жене братом из Верхнего Рогачика. Так вот, эти часы исчезли. А племянница уверяла меня, что в квартире всё стоит на своих местах, и что ничего не пропадало.
– И что сие означает? – генерал потёр висок. – Племянница похищает часы, тетя возвращается из магазина, застает её за этим занятием и застывает? А Ондар идёт в цокольный этаж с чёрной сумкой, в которой несёт украденные часы, прячет их там, затем появляется по лестнице, где её видит твой свидетель, поднимается в квартиру Босоноговых и вызывает скорую и полицию?
– А до того, как мы появляемся на сцене, у неё ещё остается достаточно времени на то, чтобы выложить продукты из пакетов своей тёти, вытащить из её кошелька чек, посмотреть, где и когда были куплены товары, а потом разыграть перед нами весь этот спектакль.
– Но зачем? Что за нелепица… У тебя есть какие-то соображения на этот счёт?
– Нет. Пока что нет. Но, полагаю, что окаменевшая тетя и исчезновение старинных часов как-то связаны между собою.
– Значит, так, – в голосе генерала прорезались начальственные нотки. – Дом на Доброхотова взять под наблюдение. За племянницей, или кто она там такая, установить наблюдение. Если она, конечно, ещё не улизнула.
– Не улизнула, – успокоил генерала комиссар. – На ночь я оставил в квартире Курасова, чтобы он присматривал за ней, так что она не имела возможности сбежать, а с утра у дома дежурит Оськин. Если Ондар выйдет на улицу, он проследит за ней.
– Хорошо, – одобрил его действия Медведев. – Но, полагаю, тебе следует незамедлительно послать кого-нибудь из своих ребят, чтобы они обыскали полуподвал.
– Я так не думаю, – сказал Конфеткин твёрдым тоном.
Начальство набычилось:
– Почему?
– Ну, найдут они эти часы – и что это нам даст? Если часы действительно спрятаны в подвале – лучше оставить их пока на месте в качестве приманки для Ондар. Куда важнее выяснить, какую роль они играют во всей этой истории.
– А если племянница их перепрячет?
– Не перепрячет. Проникнуть в цокольный этаж не замеченной можно только, спустившись с квартиры в подъезд. А я направил туда двух журналистов, которые, в случае чего, присмотрят за ней.
– Каких ещё журналистов? – с неудовольствием взметнул брови Медведев.
– Синельникова и Лену Каштанову. Они разобьют свой стан в подъезде дома и станут брать у жильцов интервью.
– А… Этих бутафоров… – проворчал генерал. – Но они же поднимут там такую волну, что туда сбежится весь город…
– Он сбежится в любом случае, хотим мы этого, или не хотим, – возразил Конфеткин. – И волна поднимется так, или иначе. Так уж пусть лучше её оседлают наши ребята.
– Я вижу, у тебя на всё имеется готовый ответ…
Конфеткин опустил голову – не стал возражать начальству. Начальство заерзало в кресле.
– Ну, смотри, Конфеткин! Смотри! – погрозил он ему пальцем. – Под твою личную ответственность… Какие ещё меры предлагаешь предпринять?
– Соорудить в одной из квартир, выходящих окнами на дом № 8, наблюдательный пункт и снабдить его надлежащей аппаратурой. А также установить в подъезде камеру скрытого наблюдения.
– Хорошо. Я распоряжусь об этом. А сам-то ты что намерен делать?
– Съездить в Верхний Рогачик, к брату Варвары Васильевны, и попробовать копнуть там.
– Ладно. Копай… копатель… – сказал Медведев. – Авось что и выкопаешь.
Выйдя из генеральского кабинета, Конфеткин протопал к себе в кабинет, и вслед за ним туда же втянулся и поджидавший его с ночного дежурства Курасов.
– Привет, Гена, – сказал комиссар, усаживаясь за свой стол.
– С добрым утречком, командир, – заёрничал Курасов. – С добрым утречком. Как спалось?
– Нормально, – буркнул комиссар. – Ну, чем порадуешь?
Лейтенант неторопливо утвердил свой зад на стуле, неторопливо вытащил из синей папки листок бумаги и протянул его Конфеткину. Тот взял его и погрузился в чтение. Это была объяснительная Алины Ондар, и комиссар не нашел в ней ничего для себя нового.
– Тэк-с… – он вынул из стола папку, развязал на ней тесёмки, положил в неё объяснительную Ондар, снова завязал тесёмки, протянул руку к подставке для ручек и карандашей, что стояла на его столе, взял фломастер и вывел на титульной стороне папки каллиграфическим почерком «Дело племянницы».
– Ого! – прокомментировал Курасов. – Так, значит, у нас уже появилось дело племянницы? А почему не её тети? Ведь окаменела-то она?
– А потому, – пояснил Конфеткин.
– Ясненько, – сказал Курасов.
– Что тебе ясненько?
– То, что начальству с горы виднее.
– Ладно, Гена, не хами начальству, выкладывай, что ты там накопал.
– Ну, обошёл я жильцов, – стал выкладывать Курасов. – Всего в доме шесть квартир...
На свет божий появился ещё один листок бумаги.
– Квартира № 1, – подглядывая в листок, сказал Курасов. – В ней проживает некая пенсионерка Чернохвостова Татьяна Игнатьевна со своим великовозрастным сынком, Чернохвостовым Степаном Романовичем. Эта Чернохвостова, скажу я тебе, шеф, – та ещё штучка. Злобная и сварливая, хотя и толстая, как бочка. А толстячки, как ты знаешь, обычно отличаются добродушным характером. Но тут – исключение из правил. Ходит, как та утка, враскорячку, однако не крякает, а лается, как собака. Я с ней пообщался минут пять, и у меня до того голова разболелась…
– И чем же это она тебя так достала?
– Клянет всех на свете: плюется на правительство, на жильцов дома, на свой ЖЭК и, в особенности, на кооператоров, взявших в аренду цокольный этаж. Этих она готова сожрать живьем.
– А они-то ей чем не угодили?
– Ну, тут длинная предыстория. Я потерся малёхо среди старожилов этого дома и выяснил, что некогда дом принадлежал купцу Немирову. Верхний этаж занимало купеческое семейство. На левой стороне проживал купец со своей супругой, а на правой половине жили их дети. Полуподвал был отведён под хозяйственные помещения, там же обреталась и прислуга. Но после Великой Октябрьской Социалистической Революции дом Немирова реквизировали для нужд пролетариата. Верхний этаж разбили на шесть клетей и поселили в них жильцов, а цокольный этаж в разное время использовали для разных нужд: под сапожные мастерские, какие-то склады, не суть важно. Так вот, лет семь, или восемь тому назад полуподвал взял в аренду ремонтно-строительный кооператив «Феникс». Он вычистил эти авгиевы конюшни: вывез оттуда три, или четыре самосвала мусора, провел телефон, отопление, водопровод, поменял электрику, облагородил стены и полы. В общем, привёл всё в божеский вид, и тут-то Чернохвостова и принялась звонить во все колокола о том, что полуподвал является неотъемлемой частью владений всех жильцов дома. Вместе со своим оболтусом сыном, она принялась строчить письма в ЖЭК, Горисполком и другие инстанции, требуя немедленного выдворения кооператоров из полуподвала ввиду их аморального поведения и по причине полного игнорирования ими норм санитарии и противопожарной безопасности. Особенно люто она возненавидела председателя кооператива, Черноусова Юрия Валентиновича, называя его не иначе, как Жирным Котом и Рокфеллером, озолотившемся в её подвале. В общем, эта битва Чернохвостовой с кооператорами длилась уже не один год, и где-то с месяц назад Черноусов прикрыл лавочку, уж и не знаю, по какой причине, и теперь Чернохвостова беснуется, как сто чертей: и лается ей, горемычной, стало уже не с кем, и ключей от цокольного этажа у неё как не было, так и нет.
– Н-да, – кивнул Конфеткин. – Тяжелый случай, однако…
– Тяжелый и очень запущенный, – засвидетельствовал Курасов. – Клиника Кащенко, не иначе.
– Продолжай.
– Квартира № 2, – продолжил Курасов. – Тут живёт один пожилой художник, Кондауров Леонид Игнатьевич. Мировой дядька, между прочим. Душевный и благовоспитанный. И глаза у него добрые и светлые, как у коровы. А кистью владеет, что твой Репин. Одним словом, натура творческая, одаренная. Одна беда – заливает за воротник. Так эта Чернохвостова, по словам Кондаурова, уже не раз подкатывалась к нему, чтобы он подписал сочиненные ею кляузы на кооператоров. Даже чекушкой соблазнить пыталась. Да, мол, не на таковского напала. Он, дескать, хоть и не чурается выпивки, но совесть свою ещё пока не пропил. Так вот, этот Кондауров не раз выполнял заказы Феникса. Гипсовый горельеф в холле школы спортивного мастерства ваял, витражи в детском садике расписывал, мраморный камин в кабинете председателя замастырил. Ну и, понятное дело, я взял у него, на всякий пожарный, телефонный номерок председателя. Тебе скинуть?
– Давай.
Конфеткин занес контакт Черноусова в свой смартфон.
– Тэк-с, шествуем дальше… – сказал Курасов. – Квартиру экстрасенса Левинсона и квартиру Босоноговых мы пропускаем… и остаются квартиры номер четыре и номер шесть. Здесь я не обнаружил ничего интересного. Четвёртую квартиру занимают сестры Перемотины: Лидия Георгиевна, Татьяна Георгиевна, и Светлана Георгиевна, родившиеся в суровые послевоенные времена и прозябающие в своем тесном старушечьем мирке. Я, конечно, не стану утверждать этого с полной уверенностью, командир, но, сдается мне, что все три сестры сумели соблюсти свою девственность до самых глубоких седин.
– Очень тонкое наблюдение, – проворчал Конфеткин.
– И, наконец, квартира № 6. В ней обитает такой себе прожигатель жизни, тридцатидвухлетний фотограф Кипарис Анатолий Васильевич, помешанный на женщинах. У него орлиный нос и обволакивающий взгляд. Он водит к себе разных красоток, и вся его конура оклеена фривольными картинками.
– Это всё?
– Пожалуй, да. Разве что ещё один небольшой штришок для полноты картины, – сказал Курасов, вручая Конфеткину свои записи. – Хотя, думается мне, он тебе ни к чему. Просто поверти его в руках и выбрось в мусорное ведро.
– Что за штришок? – спросил комиссар, пряча писанину Курасова в папку с заголовком: «Дело племянницы».
– Вчера, где-то в районе пяти часов в интересующий нас дом приходил инспектор электросетей и снимал показания счётчиков. Так вот, он заносил их в свой талмуд, а потом звонил жильцам, чтобы они расписались. Возможно, он видел при этом что-нибудь интересное…
– Отличная работа, Гена, – похвалил Конфеткин.
– Рад стараться, ваш бродь, – Курасов выгнул грудь колесом.
– А теперь иди домой и отсыпайся. Но вечером и в ночь тебе придётся опять бдеть. Ребята из технического отдела оборудуют наблюдательный пункт в одной из квартир напротив этого дома и установят камеру скрытого наблюдения в подъезде. Звякнешь Гайдамаке и уточнишь, куда тебе надо будет подойти.
– Слушаюсь, ваш бродь! – сказал Курасов, вставая со стула.
– Не ерничай, Гена, – сказал Конфеткин. – Дела у нас – хуже некуда, и сейчас нам важна любая зацепка…
После ухода Курасова Конфеткин позвонил Черноусову:
– Юрий Валентинович?
– Да.
Голос у кооператора был мягкий, доброжелательный.
– Вас беспокоит Конфеткин Виктор Иванович, – представился комиссар. – Я из полиции, и мне хотелось бы встретиться с вами.
– По какому поводу?
– Объясню при встрече.
– Наверное, Чернохвостова опять на меня телегу накатала?
– Нет. Я по другому вопросу. Так можем мы увидеться?
– Ну-у… – неуверенно протянул Черноусов, – у меня сейчас запланированы кое-какие дела…
– Это очень важно, и я не отниму у вас много времени… – настаивал комиссар.
Черноусов немного помедлил и уступил:
– Хорошо. Когда и где?
– А где вам будет удобней?
– У Планетария вас устроит? Я как раз буду в этом районе минут через тридцать…
– Договорились. И ещё вот что, Юрий Валентинович. Не могли бы вы прихватить с собой ключи от арендуемого вами полуподвала по Доброхотова 8?
– А зачем?
– Это не телефонный разговор.
– Ладно.
Черноусов сказал, что подъедет на двойке цвета кофе с молоком, назвал номер своей машины и они условились встретиться через полчаса.
После этого разговора Конфеткин зашёл в комнату инспекторов. В ней сидели, со скучающими минами, Саша Пшеничный и Веня Хромов.
– Привет, ребята, – сказал Конфеткин. – Чем занимаетесь?
– Да тут такая запарка пошла… – округлил глаза Пшеничный. – Просто продыху нет!
– Какая запарка?
– Да вот сидим и интенсивно ожидаем указаний своего начальства.
При этих словах он вытер тыльной стороной ладони мнимый пот со лба. Волосы на его голове вполне оправдывали его фамилию – они действительно смахивали на пожелтевшую ниву, разве что не колосилось ещё.
– Я вижу, в моём отделе собрались одни остряки, – заметил Конфеткин, и его уста тронула благодушная улыбка. – Ладно, парни, кончайте трёп, пора работать. Веня, ты двинешь сейчас, со скоростью электро-веника, в Гор электросети, узнаешь у них, кто из их инспекторов снимал вчера показания счетчиков на Доброхотова, восемь где-то в районе пяти часов. Уточнишь у него точное время, когда он там был, и поспрашиваешь, не видел ли он чего необычного. И, главное, выясни, звонил ли он в квартиру номер пять, и кто ему открывал – если, конечно, ему открывали. В общем, вперед и с песней! А ты, Саша, не расслабляйся, сиди на телефоне и ожидай дальнейших указаний.
Стрелки настенных часов показывали десять часов, 15 минут, когда Конфеткин вышел из своего кабинета, закрыл за собой дверь на ключ, дошел до лестничного марша, намереваясь спуститься на стоянку к своей машине, и тут его ноги почему-то повели его на четвёртый этаж.
Странные, странные это были, однако, ноги!
Не спрашивая на то соизволения своего хозяина, они поднялись по лестничному маршу и принесли его к той заветной двери, за которой располагался архив, и он ничего не мог с этим поделать!
Комиссар открыл дверь, и ноги подвели его к перегородке, за которой сидела Маша Виноградова. При его появлении лицо девушки озарилось мягкой ласковой улыбкой.
– Привет, – сказал ей Конфеткин.
– Привет, – сказала Маша, продолжая лучезарно улыбаться.
Они помолчали.
Надо было сказать ей что-нибудь, объяснить, зачем он пришёл, но на ум ничего путного не приходило. Впрочем, никаких объяснений Маше и не требовалось, и цель, с которой Конфеткин явился сюда, была для неё вполне очевидной.
– И как продвигается твоё расследование? – спросила девушка.
Конфеткин махнул рукой:
– Пока что туго. Нет ни одной ниточки, за которую можно было бы ухватиться…
– А что насчёт Босоноговой? Выяснили уже, что это за метаморфоза такая с ней приключилась?
Комиссар сдвинул плечами:
– Кабы знать!
– И что, никаких идей на этот счет у тебя нет?
– Не-а… а у тебя?
– И у меня тоже, – девушка одарила его нежным взглядом. – Но я хотела бы тебе кое-что показать. Это, конечно, не имеет отношения к твоему делу, но всё-таки… взгляни…
Маша открыла одну из закладок в браузере своего компьютера, Конфеткин зашел за перегородку, встал у неё за спиной и бросил взгляд на экран. С дисплея на него смотрела девушка, заснятая у дорогой золотистой машины с открытой дверцей на фоне красивого белого особняка. На ней была чёрная ажурная блузка и красная юбка, доходящая ей до колен, перетянутая у талии широким тёмным поясом. Лицо у неё было миловидное, азиатского типа, ножки довольно красивые, как на его вкус. И, что удивительнее всего, она была поразительно похожа на Алину Ондар.
– Ну, как?
– Да… – изумлённо протянул Конфеткин. – А кто это?
– Лейла Кабаева. Одна из самых шикарных женщин Франции.
– А по виду и не скажешь, что она француженка.
– А она и не француженка, – сказала Маша. – Приехала в Париж то ли с Гонконга, то ли с Тайваня, и её прошлое покрыто мраком неизвестности. Об этой девице ходят разные толки, и она невероятно богата.
– Что ж, – произнёс Конфеткин. – Мир полон чудес.
Ему хотелось побыть ещё немного с Машей, но время уже поджимало.
– Ладно, побегу я, – улыбнулся он девушке. – Волка ноги кормят.
Она ответила ему своей открытой, ласковой улыбкой, и столько неизъяснимой любви сияло в её глазах…
Позже, когда он узнал о постигшей её беде, ему не раз вспоминалась эта её открытая ласковая улыбка, и её теплый любящий взгляд, и тогда ему казалось, что кто-то невидимый режет ножом прямо его сердцу.
Комиссар спустился к автостоянке, сел в машину и поехал на встречу с Черноусовым.
К планетарию он подъехал минута в минуту – к десяти тридцати. Спустя две минуты появилась и замызганная двойка Черноусова и, когда он припарковал её у обочины, Конфеткин вышел из своей Тойоты и направился к машине кооператора.
Если цвет двойки и соответствовал цвету кофе с молоком, как утверждал кооператор, то молока в нем было кот наплакал. Впрочем, сколько лить в кофе молока – это дело вкуса.
Конфеткин приблизился к дверце, за которой сидел водитель, и тот опустил боковое стекло.
– Юрий Валентинович? – осведомился комиссар.
– Он самый, – ответил Черноусов.
– Это я вам звонил.
Кооператор открыл дверцу и вышел из машины.
Это был мужчина среднего роста, поджарый, лет сорока пяти. У него были умные проницательные глаза. Одет он был в скромный тёмный костюм, уже изрядно поношенный, и когда он улыбнулся комиссару, произнося «он самый» улыбка у него была хорошей, доброжелательной.
Обычно комиссар легко улавливал суть человека по его улыбке. У фальшивого человека и улыбка была фальшивой, а у искреннего – искренней. Подделать улыбку, выдавая себя за того, кем ты не являешься на самом деле, очень сложно, практически невозможно. Так что Черноусов с первого же взгляда произвёл на него благоприятное впечатление.
– Где бы могли с вами побеседовать? – спросил комиссар. – Не возражаете, если зайдём в Три Сестры?
– Нет, – сказал Черноусов. – Не возражаю.
Через несколько минут они уже сидели за столиком в кафе «Три сестры», и перед ними стоял ароматный дымящийся кофе.
– Насколько я понимаю, – начал комиссар, – вы арендуете полуподвальное помещение в переулке Доброхотова 8?
– Да, и что?
– Ничего. Просто я хотел бы уяснить для себя некоторые моменты.
– В связи с чем?
Конфеткин пожевал губы.
– Видите ли, Юрий Валентинович, я не имею права раскрывать вам эту информацию, а кривить душой, прибегать к уловкам, мне бы не хотелось. Просто поверьте мне: если бы это не было так важно, я бы вам не звонил, и мы бы с вами сейчас не сидели за этим столиком.
– Так это точно не происки Чернохвостовой?
– Нет.
– Хорошо. Спрашивайте. У меня нет никаких секретов от вас, и если я смогу вам чем-то помочь, то помогу.
– Я тут навёл кое-какие справки и выяснил, что вы арендуете это полуподвальное помещение уже семь, или восемь лет, не так ли?
– Так, – сказал Чернохвостов. – Семь лет.
– А с кем заключён договор-аренды?
– С Горисполкомом.
– И, как мне говорили, вы вывезли из полуподвала горы мусора, провели туда телефон, водопровод, отопление, поменяли электрику, отремонтировали помещения и даже соорудили у себя в кабинете камин из мрамора. Это так?
– Из искусственного мрамора, – уточнил Черноусов. – В нём вы не сможете развести огонь. Это бутафория. Камин сделан для украшения интерьера.
– И, тем не менее, вы вложили в полуподвал средства из своего кармана. Следственно, рассчитывали извлечь из помещений выгоду?
– Естественно. Не знаю, насколько вы в теме по моему виду деятельности, но без своей базы, на которую можно было бы завести стройматериалы, без офиса, телефона, рекламы найти заказы очень сложно. А в рекламе следует указывать свой юридический адрес. Иначе к тебе не будет доверия.
– Но есть же бригады, которые обходятся и без всего этого?
– Есть. Но для того, чтобы выйти на более высокий уровень, необходима своя база и свой офис.
– И вы вышли на этот более высокий уровень?
– Ну, это вопрос философский, – мягко улыбнулся Черноусов. – У каждого человека свои представления на этот счёт.
– Ладно. Поставлю вопрос иначе. Семь лет вы арендовали полуподвал, вложив в него свои средства, и вдруг месяц назад повесили на дверь замок и прекратили свою деятельность. Возникает вопрос: почему?
– А что вас так удивляет? Я долго сражался с системой, но она меня победила и выплюнула.
– Расшифруйте, пожалуйста.
– А что тут расшифровывать? Или мы с вами живём не в одной и той же стране?
– И всё-таки?
– Ну, смотрите, на заре моей кооператорской деятельности существовало совсем иное законодательство. Первые три года Феникс был освобождён от налогов, потом налоги были щадящими. Арендная плата помещений тоже была копеечной. Об откатах и понятия никто не имел – все, кто хотел, мог работать честно. Не существовало ни налоговой полиции, ни оравы других чиновников. Но затем мелкий бизнес стали щемить, налоги превратили в неподъемные вериги, а арендная плата улетела в космос; экономика стала откатной. Не дашь на лапу – не получишь заказ. Вот и вертись, как вошь на гребешке... Я тут попытался было приватизировать подвал, как мне его оценили, как виллу арабского шейха на берегу Красного моря. Учли и ремонт интерьеров, и отопление с котельной, которую я построил, и телефон, и водопровод, и даже камин в моём кабинете. Так что стоимость полуподвала после проведённого мною ремонта возросла в цене, как яйца Фаберже. А тут ещё пожарники, сан. инспекция, и прочие заинтересованные товарищи, по наводке Чернохвостой, стали наведываться ко мне, чтоб подоить меня. Вот я и закрыл лавочку. Тем более, что на мои помещения уже положили глаз одни прыткие ребята.
– Какие ребята?
– А кто их знает. Предлагали мне свалить по-хорошему, сулили отступные.
– А их не пугала высокая арендная плата?
– Не-а. С их рентабельностью – не пугала.
– И какой же у них род деятельности?
– Оказание услуг интимного характера. Массажные кабинеты, и всякое такое.
– Понятно… И что же вы теперь намерены делать?
– Ещё пока не решил. Если удастся вырваться за бугор, поеду к дочери в Финляндию. Возможно, брошу якорь там. А нет – достану свой притрушенный пылью диплом об окончании мореходного училища и попробую тряхнуть стариной, уйти в плавание на какой-нибудь посудине.
– Но вы пока не расторгли договор-аренды с Горисполкомом?
– С какой стати? Срок аренды ещё не истёк, за текущий год арендная плата мною внесена. А ведёт мой кооператив свою деятельность или нет – это арендатора не касается.
– Но если у ЖЭКа возникнет необходимо попасть в полуподвал? А дверь – на замке? Что тогда?
– А ничего. Они позвонят мне, и я им открою.
– А такое уже случалось?
– Да. Время от времени они осматривают помещения.
– И когда это было в последний раз?
– Дня три, или четыре тому назад.
– И по какому поводу они к вам приходили?
– Проверяли систему канализации.
– Вы присутствовали при этом?
– Нет. Я оставил ключи их представителю, Галине Александровне, а сам ушёл. Ждать, когда подтянуться её слесари, у меня не было времени. Потом мы встретились, и она вернула мне ключи.
– Наверное, вы хорошо её знаете?
– Видел впервые в жизни.
– Но как же вы, в таком случае, доверили ей ключи от помещений?
Черноусов махнул рукой:
– А что там красть? Цемент? Гвозди? Карбид? К тому же, Галина Александровна заверила меня, что люди у неё порядочные, и что она за всем присмотрит.
– А как она выглядела?
– Ну, лет двадцать, наверное, или немного больше. Среднего роста, симпатичная такая. Возможно, бурятка, либо казашка.
Конфеткин показал ему фото Алины Ондар на своём смартфоне:
– Она?
– Да.
– А какой-нибудь другой вход в полуподвал имеется?
– Да. Есть вход со двора. Обычно мы используем его, когда необходимо завезти стройматериалы, чтобы не тащить их через офис. Но дверь в полуподвал с той стороны закрыта на засов с внутренней стороны, и на нём висит замок. Так что попасть в подвал без моего ведома оттуда невозможно.
– Понятно... кого-нибудь из жильцов этого дома вы знаете?
– Ну, кое-кого знаю.
– Кого, например?
– Художника. Кондаурова Леонида Игнатьевича.
– А Босоногову?
– Варю? А то! Она же училась с моей супругой в одной школе.
– А когда вы видели её в последний раз?
– Да вчера же вечером и видел.
– Где?
– У Авоськи. Я как раз проезжал мимо магазина, когда гляжу, она выходит. Ну, я тормознул, подвёз её до дома, помог ей донести пакеты к квартире… а что?
– В квартиру заходили?
– Нет. Я довёл её до двери и тут же вернулся назад. А что случилось? С ней что-то не в порядке?
– Я просто выясняю обстоятельства по делу, о котором пока не могу говорить… – увильнул комиссар.
Черноусов посмотрел на него с сомнением. В это время у Конфеткина зазвонил телефон, и он поднес трубку к уху:
– Да?
– Виктор Иванович, у нас ЧП, – услышал он взволнованный голос лейтенанта Хромова. – Ещё одно окаменение!
– И кто на этот раз?
– Мужчина.
– Где это произошло?
– Во дворе медицинского центра «Гармония Здоровье». Знаете, где это?
– Да. Личность мужчины установлена?
– Нет. Нам позвонила женщина и сообщила, что во дворе центра стоит окаменевший человек. Это пока все, что мне известно.
Конфеткин нахмурился. У него в груди шевельнулось нехорошее предчувствие.
– Ты направил туда ППСников?
– Да, они должны уже подъехать.
– Ладно, – сказал Конфеткин. – Если появится что-нибудь ещё – звони.
Он отключился, вынул из кармана два червонца и положил их на стол.
– Вы очень помогли мне, – сказал он кооператору. – Благодарю вас, Юрий Валентинович. А сейчас мне надо уходить.
Он поднялся со стула и на несколько мгновений задержался, сосредоточенно потирая лоб.
– Да… вот ещё что. Не могли бы вы дать мне на время ваши ключи от полуподвала? Через день-другой я вам их верну.
– А зачем?
– Надо…
Черноусов пожал плечами, вынул из своей барсетки три ключа на связке и протянул их комиссару:
– Вот, возьмите. У меня есть дубликаты.
Получив ключи от подвала, Конфеткин поспешил к своей машине.
Медицинский центр находился в десяти минутах езды, и вскоре он уже припарковал свою машину у его ограды. Он вошёл во двор медицинского учреждения… Что ж, предчувствие не обмануло его: во дворе стоял окаменевший Оськин.
Продолжение 5. В Верхнем Рогачике http://proza.ru/2024/01/17/829