ЕВГЕНИЙ ЛЕОНИДОВИЧ ЛЮБАРСКИЙ: ПО СТРАНИЦАМ БИОГРАФИИ. ЧАСТЬ 11
К БИОГРАФИИ ПРОФЕССОРА БОТАНИКИ КАЗАНСКОГО УНИВЕРСИТЕТА ЕВГЕНИЯ ЛЕОНИДОВИЧА ЛЮБАРСКОГО
НА СТРАНИЦАХ КНИГИ. Любарский Е. Л. Начало пути // Наследие ботаников в Казанском университете. Т. 3. Евгений Леонидович Любарский: по страницам биографии / редактор С. В. Федорова. Казань: Казанский университет, 2021. 11-162 с.
5.4. НА IV КУРСЕ
На IV курсе я уже немного остепенился, стал более серьёзно относиться к учебным занятиям, много времени посвящал студенческой научной работе, в моей жизни появились новые друзья, появился конный спорт – самый замечательный спорт в мире, появилась настоящая любовь.
В учебном процессе стали преобладать спецкурсы по нашему ботаническому профилю. Очень оригинальным был профессор Владимир Исаакович Баранов, заведовавший кафедрой систематики растений. Это был очень добрый человек. Запомнились его лекции по географии растений. Несколько лекций подряд он нам, например, рассказывал о своей экспедиции в Васюганье. Это большая лесная и болотистая территория в Западной Сибири. Он вообще много путешествовал по Сибири, Монголии, Кавказу. Он был великолепным художником, нарисовал огромное количество картин с современными и с реконструированными древними пейзажами. Эти картины и сейчас хранятся на кафедре ботаники и физиологии растений Казанского университета. Это были прекрасные иллюстрации к его лекциям. Он также собственноручно нарисовал большое количество таблиц к учебным ботаническим курсам. Эти таблицы и сейчас используются преподавателями кафедры на своих занятиях. Вспоминается, как мы сдавали ему экзамен по географии растений. Он всю нашу группу посадил в аудитории с экзаменационными билетами, а сам ушёл на значительное время. Потом пришёл и стал принимать экзамен. Разумеется, мы все хорошо подготовились.
Владимир Исаакович любил поэзию и нередко на каких-либо торжественных встречах по просьбе коллег читал своим густым басом стихи. Одним из самых любимых им стихотворением были «Сороконожки» Веры Инбер:
У сороконожки
Народились крошки.
Что за восхищенье
Радость без конца!
Дети эти прямо –
Вылитая мама:
То же выраженье
Милого лица…
С удовольствием он читал и стихи Геннадия Шпаликова:
Лают бешено собаки
В затухающую даль,
Я пришёл к вам в чёрном фраке,
Элегантный, как рояль...
Он и сам любил сочинять стихи. Целую поэму Владимир Исаакович написал к 150-летнему юбилею Казанского университета:
Тому назад сто пятьдесят лет
Возник Казанский университет,
И стволы белых колоннад
Его украсили фасад.
Ширясь и строясь в стиль портала,
Он занял площадь в полквартала
По склону к Волге, замыкая
Построек тесное кольцо,
Он создал городу лицо…
Есть и такой дружеский шарж:
Край таёжный, край гористый,
Царство пихты и осины,
Где на лошади рысистой
Не пробиться сквозь теснины,
Шагом медленным, несчастным,
Пробирался следом в след,
За ботаником злосчастным
Сам Горшенин – почвовед.
КОММЕНТАРИИ. Этот дружеский шарж написал В. И. Баранов на руководителя экспедиции по западному предгорью Алтая в 1927 г. Горшенина Константина Павловича, заведующего кафедрой почвоведения в Омском сельскохозяйственном институте.
Во время Великой Отечественной войны у всех сотрудников кафедры ботаники были огороды. Рассказывали, что Владимир Исаакович на своём огороде на созревших тыквах вырезал слова «Украл у Баранова».
Впоследствии Владимир Исаакович увлёкся палеоботаникой и провёл большой цикл исследований третичной флоры.
Хорошее впечатление осталось и от других наших «ботанических» преподавателей. Это Михаил Васильевич Марков, Серафима Александровна Маркова, Мария Ивановна Фирсова, Наталья Михайловна Куликова, Нина Петровна Арискина, Нина Гавриловна Афанасьева, Анна Лаврентьевна Паршакова, старший лаборант Раиса Гавриловна Иванова. Кстати, на кафедре иногда вспоминали приключение Марии Ивановны, которая однажды во время кафедральной экспедиции провалилась в подполье в сельском доме, и приключение Серафимы Александровны, которая однажды в лаборатории на биостанции в Обсерватории, находясь на чердаке, проломила древесноволокнистую плиту перекрытия и упала в лаборатории прямо на стол, где студенты разбирали гербарий. Слава богу, в обоих случаях всё обошлось благополучно. Как обычно, я посещал занятия, сдавал зачёты и экзамены. Все студенты-геоботаники нашей группы писали монографии о каком-нибудь виде растений. Я написал монографию «Полевица белая гигантская (Agrostis alba L. var. gigantea Meyer)».
После моей предыдущей летней производственной практики я представил в 1951 году на кафедру курсовую работу «К изучению Дальневосточных видов рода Cacalia L» и в конце второго семестра защитил её на отлично.
Как я уже отмечал, с началом занятий на IV курсе в моей жизни стали происходить важные для меня события.
Я переехал от тёти Нины в общежитие университета, что, конечно, несколько изменило мой образ жизни. О жизни в общежитии во время учёбы на IV курсе я, впрочем, помню не очень много. Сначала я жил в комнате, которую мы сделали полностью голубой. В то время это слово ещё не имело второго, неприличного, смысла. Мы оклеили стены голубыми обоями, у нас были голубые кровати, укрытые голубыми одеялами, на столе была постелена голубая клеёнка и стояла голубая пепельница. И назвали мы свою комнату «Голубой рай». Впоследствии то ли мы в той же комнате всё поменяли, то ли нас или только меня переселили в другую комнату, но мы также абсолютно всё сделали серым и назвали комнату «Стальной ад». К сожалению, я не помню, жили ли мы в «голубом раю» и в «стальном аду» вдвоём или втроём. Хорошо помню только одного весёлого студента Гумера Валиахметова, с которым мы дружили.
На кафедре зоологии беспозвоночных в то время работала лаборантом Римма Александровна Зацепина. Она увлекалась конным спортом, посещала конноспортивный клуб ДОСААФ на улице Подлужной, протянувшейся вдоль реки Казанки у нижнего края парка им. Горького, ранее носившего название «Казанская Швейцария». Римма Александровна имела звание мастера спорта по конному спорту и принимала участие во многих конноспортивных соревнованиях. Я в то время в порядке выполнения общественной работы был председателем факультетского комитета ДОСААФ. Однажды она предложила мне набрать из студентов нашего факультета группу желающих заниматься конным спортом под её руководством. Меня эта идея сразу увлекла, тем более, что я любил лошадей и уже перестал посещать морской клуб. Я быстро собрал группу заинтересовавшихся студентов, около 20 человек (точное количество и всех я не помню), но это были и студенты старших курсов (Гера Ятманский с III курса, Я, Игорь Радыгин, болгарин Миша Йолевский, венгр Бэрки Эндре – с IV курса), и довольно много девочек-студенток с I курса, среди которых и моя будущая жена Ляля Новикова. Я был выбран старостой этой группы. И однажды вместе с Риммой Александровной мы все отправились в манеж Конноспортивного клуба ДОСААФ на улице Подлужной. Это было ранней осенью 1951/1952 учебного года. Манеж представлял собой большое просторное помещение с высокими стенами. Пол густо посыпан опилками. Занятия конным спортом проходили в манеже или на примыкающем к нему просторном дворе. Конюшня и другие вспомогательные помещения примыкали непосредственно к манежу и имели прямой выход в манеж.
КОММЕНТАРИИ. Это удивительное совпадение! Прадед автора Иван Васильевич Любарский до своей смерти в 1901 году имел пасеку, в которой было около 400 ульев. Это было его экспериментальным хозяйством. Там он опробовал методику "цветочного конвейера", благодаря посеву луговых трав с разным ритмом цветения. Это давало возможность пчёлам заготавливать мёд без перерыва в течение вегетационного периода растений. Там он проводил научные наблюдения за поведением пчёл, изучал болезни пчёл и способы их лечения… И тот, опыт ведения пчеловодства, который он смог получить на Казанской пасеке сделал его основоположником экспериментального пчеловодства в России. А пасека эта располагалась "…на улице Подлужной, протянувшейся вдоль реки Казанки у нижнего края парка им. Горького, ранее носившего название «Казанская Швейцария»". Так, Прадед и правнук ничего не зная, друг о друге смогли быть счастливыми в одном и том же месте. Я узнала такие подробности из статьи, которая вышла через несколько лет после смерти И. В. Любарского, которую я обнаружила в одном из старинных журналов в библиотеке им. Н. И. Лобачевского Казанского Федерального университета. И я успела сказать об этом моём открытии Евгению Леонидовичу Любарскому в последний мой визит к нему. Что всё это значит? Мистика! Или Божий промысел?! Я склоняюсь ко второму.
На первом занятии с нами провели общий инструктаж, познакомили нас с лошадьми и за каждым из нас закрепили конкретную лошадь. Мне достался невысокий вороной жеребец по имени Скакун, а Ляле – высокая стройная красивая коричневая кобыла Зорька. Для большей безопасности всадников у всех лошадей не были подкованы задние копыта, а все жеребцы были кастрированы. Два раза в неделю в определённое время мы регулярно посещали конноспортивный клуб. Нас обучали общению с лошадьми и верховой езде. Кроме нас в клубе занимались и другие группы, которые приходили в другое закреплённое за ними время.
Сначала мы побаивались лошадей, тем более что некоторые из них бывали довольно агрессивными, особенно те, которых долго не брали на занятия, и они застаивались в стойле. Постепенно мы привыкли к своим лошадям и полюбили их, смело входили к ним в стойло, ласкали их, угощали сахаром, одевали уздечку, седлали и выводили в манеж. Лошади тоже привыкли к нам. После того как мы освоились с основными навыками общения с лошадьми и верховой езды, Римма Александровна стала готовить нас к сдаче норм на звание «Ворошиловский всадник». Это была первая ступень подготовки в конном спорте по верховой езде. И снова, как во времена моего увлечения гребно-парусным спортом, я изучил в нашей университетской библиотеке всю имеющуюся там литературу о конном спорте. Позднее Римма Александровна призналась мне, что я ей нравлюсь за то, что не женщины выбирают меня, а я выбираю женщин.
На занятиях в манеже мы друг за другом ездили по кругу, точнее по эллипсу, шагом, рысью, галопом, оттачивали правильную посадку, учились брать невысокие препятствия. Иногда некоторые лошади выскакивали из строя и бросались на других лошадей. Наводить порядок сначала помогала Римма Александровна, но постепенно мы сами научились сдерживать лошадей. Через какое-то время мы сдали зачёт на звание Ворошиловского всадника. В манеже были расставлены невысокие препятствия, и нужно было пройти на время предложенный маршрут с препятствиями и правильно их все преодолеть. Затем началась подготовка к сдаче зачёта на 3-й спортивный разряд. Здесь уже требовалось выполнить более строгие нормативы по скорости движения и преодолеть более сложные по высоте и другим параметрам препятствия. К этому времени наша конная группа превратилась в дружный коллектив, занятия конным спортом приносили нам всем огромное удовольствие, разные праздники мы уже привыкли отмечать в помещении кавалеристского клуба и обязательно обнимались с нашими лошадьми, целовали их, кормили с руки сахаром и другими вкусными вещами. Не все ещё крепко сидели в седле, лошади иногда вставали на дыбы, иногда сбрасывали всадников и проделывали другие фокусы. Рыжий Ястреб, высокий стройный жеребец, например, мог на ходу притормозить, всадник по инерции подавался вперёд, а конь резко двинув назад шеей, мог нанести неожиданный удар по голове всадника. Кроме того этот конь мог интенсивно раскрутиться на месте, и тогда всаднику трудно было удержаться в седле. Двойное имя у Рыжего Ястреба объяснялось тем, что среди наших лошадей был ещё и Чёрный Ястреб. Крупный коричневый жеребец Штейгер был довольно упрям, часто вставал на дыбы, не всегда подчинялся всаднику. Оба эти жеребца нередко оставались в стойле, когда группе хватало остальных лошадей, застаивались и становились более агрессивными. Остальные лошади были спокойнее, но и с ними нужно было уметь обращаться. Бывали и травмы. Лялина подруга Таня Никитина при падении с лошади сломала ключицу. Венгр Бэрки Эндре с раскрутившегося Рыжего Ястреба плашмя упал на спину и отбил лёгкие, хотя и упал на слой опилок, которыми был застелен пол в манеже, ему пришлось лечиться в больнице. Были и другие случаи. Мы с Лялей в седле сидели крепче других и умели правильно падать, потому что оба занимались до этого гимнастикой. Тем не менее, и с нами бывали происшествия. Ляля однажды при падении растянула связки на ноге в области стопы, а я однажды получил удар в грудь копытом. Иногда нам устраивали игровые занятия. Во время одной такой игры на выбывание происходило следующее. У одной поперечной стенки манежа становились, например, бок о бок 9 всадников на осёдланных лошадях. Между ними наклонно укладывали жерди. По команде все скакали к противоположной стороне манежа, а там уже было всего 8 таких «стойл». Кто не успел, выбывал из игры. Всё нужно было делать ещё и на скорость. Достигнув этих 8 «стойл», нужно было немедленно расседлать лошадей, вскочить на них и мчаться в обратную сторону, а там уже было всего 7 «стойл», далее нужно было соскочить с лошади и бежать к другой стороне манежа, держа лошадь под уздцы, а там уже всего 6 «стойл». И так далее, пока один из всадников не останется победителем. На этом этапе, где нужно было бежать с лошадьми, посреди манежа и произошло неожиданное столкновение лошадей и людей. В этой неразберихе лошадей охватило волнение. И оказавшийся впереди меня Штейгер задним копытом ударил меня в грудь. От серьёзных травм меня спасли два обстоятельства: во-первых то, что Штейгер не был подкован на задние копыта, и во-вторых, что у меня всегда была отличная реакция, и я в тот же миг в момент удара мгновенно резко отпрянул назад. И всё же на груди у меня оказалось изображение кровавой подковы, и я несколько дней не мог, как следует вдохнуть, но зато задирал рубашку и с гордостью демонстрировал всем эту подкову, хотя к врачам я по этому поводу не обращался.
Несмотря на травмы, все продолжали с большим удовольствием посещать кавалерийский клуб и заниматься конным спортом. Здесь же у меня появились новые друзья Гера Ятманский и Игорь Радыгин. Мы с ними даже стали называть себя балдонами, жителями страны Балдонии, и определили своим гимном чардаш Монти.
В этот конноспортивный период произошло главное в моей жизни событие: я влюбился. Я нравился многим девочкам-студенткам, и мне многие девочки нравились. Обычно это не совпадало. Но я всегда подсознательно понимал, что это ещё не то. Опять же в подсознании с детства сложилась установка на настоящую любовь на всю жизнь и на создание семьи. И я воздерживался от неверных шагов и ждал свою первую настоящую любовь. И она пришла. Я это сразу почувствовал. И никаких сомнений не было. Ляля, как все её родные и однокурсники звали Олю Новикову, была на три года моложе меня. Она в это время училась на первом курсе нашего биолого-почвенного факультета. Её родители Дмитрий Михайлович Тетерник (украинец), профессор, заведовавший кафедрой мясоведения в Институте пищевой промышленности, и Любовь Серапионовна Новикова, кандидат наук, работавшая научным сотрудником в каком-то микробиологическом НИИ, жили в Москве и не очень ладили друг с другом. Ляля, родившаяся в Казани, была зарегистрирована на фамилию матери и с самого раннего детства жила в Казани у своей бабушки Лидии Тимофеевны Новиковой, которая её очень любила и сумела дать ей настоящее «пуританское» воспитание. Жили они вместе с другими родственниками на улице Зинина, 21, кв. 2, занимая находившийся в их собственности весь второй этаж двухэтажного деревянного дома. При доме был двор с подсобными постройками и небольшой сад за двухэтажным дворовым сараем. Лидия Тимофеевна работала в находившейся недалеко аптеке.
Выбор моего сердца был абсолютно интуитивным. Но позже, анализируя причины моего выбора, я понял, что только такая женщина мне была нужна в роли спутницы на всю жизнь, что только такую женщину я могу по-настоящему полюбить. Видимо, в какой-то степени её образ был запрограммирован в моем подсознании.
Что мне не нравилось в женщинах: круглое, как солнышко, лицо, чёрные волосы и глаза, нос с горбинкой или курносый, кудрявые волосы, длинные волосы, всякая рисовка, постоянная «стрельба» глазами. И мне не нравились девушки полные.
Что мне в Ляле понравилось: естественная блондинка, нос прямой, тонкая стройная девочка, скромная, занятая мыслями об учёбе, спорте, будущей специальности и работе, пуританское воспитание, серьёзность и естественность в поведении. И какой-то её едва уловимый запах, воспринимавшийся скорее подсознательно: запах её дома, её одежды, тот уникальный для каждого человека запах, который, как говорят специалисты, и привлекает психологически и физиологически соответствующего человека противоположного пола. Я в то время увлекался поэзией Есенина, и поэтому воспринимал этот запах как «в складках смятой шали запах мёда от невинных рук». Много позже Ляля призналась, что я ей тогда тоже сразу понравился. Однако наше сближение проходило постепенно. Мы оба были «весами» по знаку зодиакального календаря, по скорости развития и созревания оба были «позднеспелыми фруктами», но она была ещё и на три года моложе меня. Короче говоря, хотя я её очень любил и уже твёрдо понял, что я не смогу без неё жить, мне приходилось, основательно бесясь внутренне, стараться избегать бурного проявления чувств. Только мои новые друзья знали о подлинной силе кипения в моей душе. А Ляля была значительно спокойнее, выходить замуж она была не готова, потому что ещё не созрела для этого. Да, откровенно говоря, и я тоже ещё не был к этому готов. А легкомысленных отношений друг с другом не хотели ни она, ни я. Сначала мы оба очень волновались при встречах, нам нелегко было разговаривать, поэтому мы часто писали друг другу записки, которые передавали через Лялину подругу и однокурсницу Таню Никитину. Тем не менее, нас обоих тянуло друг к другу и постепенно мы всё чаще встречались, дружили, как тогда это называлось. И мы оба любили конный спорт и наших лошадей. Иногда в разговоре с друзьями я ласково называл Лялю Лянькой.
Кроме конного спорта Ляля в то время занималась гимнастикой и стрелковым спортом: стрельбой из малокалиберной винтовки из положения лёжа. В стрелковый спорт её и её подруг, в том числе и Таню Никитину, тоже вовлёк я как председатель комитета ДОСААФ.
На почве моей любви к Ляле я полюбил картины «Алёнушка» и «Иван Царевич на Сером Волке» В. М. Васнецова. У меня сохранились литографии этих картин, а «Иван Царевич…» и с моей подписью «Дорогой Лялюньке». Иван Царевич на волке сидел ведь не один, а вместе с принцессой. И ещё я полюбил песню «Голубка» испанского композитора Себасстьяна Ирадьера, написавшего её в 1860-е годы после двухлетнего проживания на Кубе (русский перевод текста песни С. Болотина и Т. Сикорской):
Когда из твоей Гаваны уплыл я вдаль,
Лишь ты угадать сумела мою печаль.
Заря золотила ясных небес края,
И ты мне в слезах шепнула – любовь моя,
Где б ты ни плавал, всюду к тебе, мой милый,
Я прилечу голубкой сизокрылой,
Парус я твой найду над волной морскою,
Ты мои перья нежно погладь рукою.
О голубка моя, будь со мною, молю,
В этом синем и пенном просторе,
В дальнем родном краю.
О голубка моя, как тебя я люблю,
Как ловлю я за рокотом моря
Дальнюю песнь твою…
Однажды, в начале зимы того же 1951/1952 учебного года, когда мы все уже получили звание «Ворошиловский всадник», кавклубу было поручено на несколько дней перегнать лошадей в Лаишево для обучения допризывников верховой езде. Отобрали неплохо освоивших верховую езду парней из нашей конной группы и из других групп. Вместе с другими оказались и мы с Герой Ятманским. Не помню, был ли с нами Игорь Радыгин. Предстояло проехать 60 километров до посёлка Лаишево, расположенного на берегу Камы. Это было для нас первое серьёзное путешествие верхом. Мы ехали друг за другом длинной цепочкой то шагом, то рысью, то галопом, в основном по обочине шоссе или прямо по целине рядом с шоссе. Возглавлял группу инструктор кавклуба. Особенно интересно было мчаться галопом по снежной целине, снег разлетался из-под копыт лошадей в разные стороны, ветер дул в лицо. Романтика! Когда прибыли в Лаишево, с непривычки все очень устали. Дело было к вечеру. Мы передали лошадей работникам районного военкомата. Нас накормили, мы даже выпили по кружке пива. Затем нас разместили в полуподвальном помещении со сводчатыми потолками. То ли это было церковное помещение, то ли складское. На полу расстелили матрасы, на которые мы с Герой и другие ребята улеглись спать. От усталости и выпитого пива наступило какое-то расслабленное дремотное состояние. На стене тихо вещало радио. В этот момент случилось событие, которое глубоко запомнилось мне на всю жизнь. Я лежал на матрасе и думал о Ляле. И тут из репродуктора тихо «потекла» в исполнении Георга Отса нежная песня:
Мы с тобою не дружили,
Не встречались по весне,
Но глаза твои большие
Не дают покоя мне.
Думал я, что позабуду,
Обойду их стороной,
Но они везде и всюду
Всё стоят передо мной,
Словно мне без их привета
В жизни горек каждый час,
Словно мне дороги нету
На земле без этих глаз.
Может ты сама не рада,
Но должна же ты понять:
С этим что-то сделать надо,
Надо что-то предпринять.
С каким-то глубоким спокойным ощущением душевного тепла я дремал под эту песню. Я думал о Ляле. Это была песня Б. Мокроусова на слова М. Исаковского.
Обратно в Казань мы, на другой день уехали на автобусе, а лошадей позже перегоняли обратно в Казань другие наездники.
Мы с Герой и Игорем иногда втроём бродили по улицам. Однажды мы проходили мимо ПТУ на углу улиц К. Маркса и Чехова. Видимо у учеников ПТУ был перерыв и их, человек 30 высыпало на улицу. С чего всё началось, я не помню. По-моему Гера с кем-то из них случайно столкнулся. А у него, как он сам говорил, был бойцовский характер. Завязалась драка. На нас троих набросилась вся орава мальчишек. Они были младше нас, но их было много. Я вообще не умел и не любил драться. В какой-то момент кто-то из мальчишек подскочил ко мне сзади, и я почувствовал удар по голове. И вдруг все мальчишки, будто чего-то испугавшись, стали разбегаться. Мы втроём пошли дальше по улице К. Маркса по направлению к улице Вишневского, но мои друзья увидели у меня кровь и ранку за ухом, хотя я какой-то боли не ощущал. Решили зайти в поликлинику на улице Вишневского к хирургу. И врач вытащил у меня из-под кожи за ухом лезвие перочинного ножа длиной семь с половиной сантиметров. Видимо, я получил удар в голову перочинным ножом, но лезвие ножа сломалось о кость моего черепа и по касательной ушло вдоль кости за ухо под кожу. Точно не помню, то ли мы в милицию заявили, то ли в дирекцию ПТУ, но на другой день этих мальчишек построили и предложили нам опознать того, кто меня ударил ножом. Но из этого ничего не вышло, потому что лица его никто не запомнил, ведь мне удар был нанесён сзади, а мои друзья отбивались от других мальчишек. Это лезвие ножа у меня хранится до сих пор.
Можно вспомнить ещё об одной нашей проделке. Как-то мы с Герой сидели в читальном зале нашей университетской библиотеки за столом рядом с проходом между столами. С собой у нас была тонкая проволока, из которой мы сделали петлю для ловли зайцев, привязали её к ножке стола и, когда по проходу шла какая-нибудь студентка, незаметно выдвигали петлю в проход. Девочки чаще замечали петлю и, улыбаясь, проходили мимо. Но однажды одна девочка попала ногой в петлю. От неожиданности она даже не успела рассердиться. Это была Нина Милютина. Потом мы с Герой подружились с ней. А потом в неё влюбился Гера, а она влюбилась в меня. Но из всего этого ничего не вышло, хотя мы все остались друзьями.
Наши занятия конным спортом продолжались. Однако дальнейшее продвижение в спортивной карьере у членов нашей группы проходило с разной скоростью, наиболее успешно, пожалуй, у Ляли, у меня и у Геры. На 3-й спортивный разряд одновременно сдала почти вся группа. При этом у меня произошёл удививший всех случай. Все препятствия нужно было взять в определённой последовательности и на скорость. Каждое препятствие можно было взять только с разгона. Мой Скакун не был спортивным фаворитом среди других лошадей, но мы с ним совершили невозможное. Перед одним из препятствий он вдруг остановился, но в то же мгновение я нажал шенкелями и он взял препятствие с места. Мы потеряли в скорости, и я получил не самую высокую оценку, но сдал на 3-й разряд. На второй разряд сдали уже немногие, на первый – единицы. Мы с Герой уже настолько освоили верховую езду, что стали искать новых впечатлений. Когда группа приходила на занятия не в полном составе, некоторые всадники брали не закреплённых за ними лошадей, а более спокойных. В этом случае больше всех оставались в стойлах и застаивались Штейгер и Рыжий Ястреб. И я стал брать Штейгера, а Гера – Рыжего Ястреба. Это были высокие статные жеребцы. Нам нравилось покорять самых непокорных лошадей. У Штейгера почему-то была такая манера: оказавшись в манеже, он не хотел трогаться с места. У меня было два приёма: или я его слегка подстёгивал стеком и тогда он вставал на дыбы и потом бросался вперёд, или я спешивался, заходил вперёд и за уздечку тянул его на себя, он прыгал на меня, а я уворачивался и на ходу вскакивал в седло. Далее он становился послушным.
И, наконец, я довольно быстро освоил разные трюки, на галопе ездил, стоя в седле, прыгал на скаку в седло и перепрыгивал на скаку через лошадь туда и обратно, держась за седло, ездил, сидя в седле задом наперёд. И я с интересом занимался вольтижировкой, или гимнастикой на лошади. Инструктор подгонял не осёдланную лошадь на привязанной к уздечке длинной верёвке по кругу шагом или лёгкой рысью, а я на лошади проделывал всякие трюки, в том числе пролезание у лошади под брюхом, езда стоя на голове и переворот назад через круп лошади с соскоком назад. И всё у меня здорово получалось. Конечно, для таких занятий подбирали самую спокойную лошадь, причём кобылу.
В начале лета к нам в кавклуб доставили пять красивых донских жеребцов для подготовки к выступлению на всероссийских соревнованиях на уровне мастеров спорта. У меня уже был первый разряд и неплохие успехи в конном спорте. Одного из жеребцов закрепили за мной. Мы начали заниматься тренировками и подготовкой к соревнованиям. И в это время вдруг неожиданно сверху пришло распоряжение закрыть в РСФСР 18 кавалерийских клубов в системе ДОСААФ, в том числе и наш Казанский, а на их базе открыть автомотоклубы. Все мы очень переживали. Писали коллективные письма «наверх», в том числе и Хрущёву, пытались всех убедить в необходимости развивать конный спорт в Татарской Республике. К сожалению, ничто не помогло. Наших лошадей всех куда-то в разные места перевели. Мы очень трогательно прощались с ними.
После окончания IV курса наступило время преддипломной производственной практики. К этому времени на нашу кафедру геоботаники пришло предложение на хоздоговорных условиях принять участие в геоботаническом обследовании кормовых угодий Бурят-Монгольской АССР (позднее она была переименована в Бурятскую АССР). И вот вся наша геоботаническая подгруппа ботанической группы под руководством ассистента кафедры систематики растений Лидии Николаевны Михайловой выехала по железной дороге в город Улан-Удэ.
Евгений Любарский, Казань, 14 сентября 2021 г.
Светлана Федорова, Казань, 26 января 2024 г.