ЕВГЕНИЙ ЛЕОНИДОВИЧ ЛЮБАРСКИЙ: ПО СТРАНИЦАМ БИОГРАФИИ. ЧАСТЬ 13
К БИОГРАФИИ ПРОФЕССОРА БОТАНИКИ КАЗАНСКОГО УНИВЕРСИТЕТА ЕВГЕНИЯ ЛЕОНИДОВИЧА ЛЮБАРСКОГО
Как сильно различалась студенческая жизнь Леонида Вадимовича Любарского, которая проходила в 20-е годы ХХ века и его сына Евгения.
У отца этот период был тяжелейшим, связанный с бесконечными переездами из одного города в другой, поскольку он получал образование в Муромцевском лесной техникуме, и потом в 2-х вузах Казани и Ленинграда, и не по собственному убеждению, а в силу обстоятельств послереволюционного периода. Многодетная семья его матери с младшими сёстрами, братьями, племянницей проживала в Чистополе и туда ему также приходилось периодически наведываться, заботясь о них. Летние периоды были связаны с его разъездами в южные жаркие, пыльные, опасные, проблемные по многим причинам регионы для борьбы с саранчёй. А после окончания поездок его голова и руки занимались отчетами. Полагаю, что времени на отдых и развлечения разного рода у него просто не было, учитывая то, сколько всего он успел сделать за период студенчества.
Его сын принадлежал к счастливому поколению советского студенчества, у которых было время на научно-практическую деятельность, на хобби, на отдых.
НА СТРАНИЦАХ КНИГИ. Любарский Е. Л. Начало пути // Наследие ботаников в Казанском университете. Т. 3. Евгений Леонидович Любарский: по страницам биографии / редактор С. В. Федорова. Казань: Казанский университет, 2021. 11-162 с.
5. ЮНОСТЬ
5.5. НА V КУРСЕ
1 сентября 1952 года начались наши учебные занятия на V курсе. В основном это были уже спецкурсы: лесоведение, луговедение и другие. Второй семестр был фактически освобождён от аудиторных занятий, это было время подготовки дипломных работ. Обычно дипломную работу писали по материалам, собранным студентами на преддипломной производственной практике. Но, в нашем случае в Бурятии мы работали коллективно. По своему характеру бурятский материал был недостаточным для обеспечения всех нас темами дипломных работ. Поэтому некоторым из нас дали темы дипломных работ не связанные с нашей работой в Бурятии. В это время преподавателями нашей кафедры на биостанции «Обсерватория» проводилось многолетнее экспериментальное исследование поведения разных луговых злаков при их выращивании в чистом посеве и при совместном произрастании. Преподавателям нужна была помощь студентов при обработке результатов экспериментов. Некоторым из нас решено было раздать темы по отдельным видам злаков. Поскольку ещё на IV курсе я писал «монографию» на тему «Полевица белая гигантская (Agrostis alba L. var. gigantea Meyer)», я и дипломную работу написал на тему «Полевица белая (Agrostis alba L.)» и в конце учебного года защитил её на отлично.
В начале учебного года меня и ещё троих студентов поселили в левой угловой комнате на четвёртом этаже того же нашего П-образного четырёхэтажного общежития № 6. Все мы четверо были студентами V курса, но с разных факультетов: я – ботаник с биолого-почвенного, Михаил Черепанов – филолог с истфилфака, Сергей Парфёнов – историк с истфилфака, Анатолий Ляшко – математик с мехмата. Мы быстро подружились, и весь учебный год прожили вместе в добрых приятельских отношениях, поддерживая друг друга при возникновении у кого-либо из нас любых трудностей. Номер нашей комнаты был 149 а. Мы его расшифровывали: комната 149-я «асобенная».
На стене напротив двери ближе к правому от двери углу висели крест-на-крест моё двуствольное охотничье ружьё и мой бурятский лук с натянутой тетивой, от которой веером расходились пять стрел, пробивавших бумажные сердца, из которых по стене «капали капли крови». Между ружьём и луком висели шпоры и стек – свидетельства моего увлечения конным спортом.
Иногда, когда было жарко, мы держали дверь открытой, но в проёме двери на уровне пояса висела занавеска, на которой был прикреплён со стороны коридора вырезанный из обоев большой «фиговый лист». Мы в это время ходили по комнате в трусах, а из коридора видны были только наши голые ноги и голые тела выше пояса, а всё остальное прикрывал наш общий фиговый лист.
В комнате напротив нашей двери несколько левее жили пятеро студенток-астрономов с физфака. Мы с ними подружились и иногда ходили друг к другу в гости пить чай. Мы их сообщество называли «Колхоз «Красная Килька».
Очень долгое время общежитие наше с нашей стороны было окружено строительными лесами. Собирались делать ремонт наружных стен, но очень долго собирались. Осенью и весной, когда мы поздно приходили домой, некоторые из нас, и конечно я, входили к нам в комнату прямо через открытое окно, поднявшись по этим лесам. Технология была отработана так, что на четвёртый этаж мы взлетали в четыре прыжка. На уровне каждого этажа на лесах находился настил из досок. Мы, немного раздвинув эти доски, оставили между ними проёмы. Подпрыгнув с одного настила досок, можно было ухватиться за края в проёме выше лежащего настила, подтянуться и вылезти на него. И так далее. Всё происходило легко и быстро.
В какой-то момент у нас в комнате возникла шутливая «иерархия». Сергей Парфёнов был у нас Царь. И он восседал на троне. Он был старше нас всех, фронтовик, воевал в десантных войсках. Однажды при прыжке с парашютом он сломал руку, и кости как-то неудачно срослись. Потом он эту руку ещё не раз ломал. То ли он сломал эту руку и во время нашего совместного проживания в общежитии, то ли у него возникло осложнение (точно не помню), но ему делали какую-то сложную операцию, заменив тонкую кость бычьей костью. Где-то мы нашли ему кресло, в котором некоторое время он с загипсованной рукой и восседал, как на троне. На этом кресле на специальной доске левой рукой он и писал свою дипломную работу. Плечевой сустав его правой руки и после снятия гипса всё-таки работал с некоторым ограничением движений, он мог лишь немного поднять руку в строну и не мог поднять её вверх. Сергей, конечно, и был у нас фактическим нашим «главнокомандующим». Его стойкости и силе духа можно было только удивляться. Его жизненный опыт и его советы нам всем были очень полезны. Это был настоящий друг. У него был аккордеон, и он неплохо играл на нём. Про себя он говорил, что в нём текла и цыганская кровь.
Кстати, однажды Сергей почему-то пришёл с аккордеоном в университет. Пока он ненадолго отлучился по делам, аккордеон оставил у меня на кафедре. Я сидел в пустой аудитории и пытался подбирать на аккордеоне разные мелодии. Мимо по коридору проходила доцент нашей кафедры Нина Гавриловна Афанасьева, бывшая в то время председателем партбюро нашего факультета. Услышав музыку, она заглянула в аудиторию и сходу назначила меня культмассовиком факультета. Я в этом статусе не очень активно функционировал, но однажды во время отчёта о своей деятельности, всех рассмешил, сказав, что студенту Бойко я сменил голос. Володя Бойко в то время учился на одном из младших по отношению ко мне курсах и активно участвовал в художественной самодеятельности. Ранее он пел арию Ленского, но во время моего руководства стал петь арию Онегина.
Миша Черепанов был у нас герцог Шампанский, а я – граф Цимлянский. Эти псевдонимы были, конечно, связаны с названиями вин. Не помню почему, но Толя Ляшко получил звание «раб». Всё это, конечно, было в шутку и на наших отношениях никак не сказывалось.
Продолжалась и моя дружба с Герой Ятманским и Игорем Радыгиным. Мы нередко втроём гуляли по городу, иногда я приводил их к нам в общежитие, нередко мы с ними так же входили в нашу комнату на четвёртом этаже через окно.
Я ещё в первые мои университетские годы приобрёл велосипед «Прогресс». Что только я не выделывал на этом велосипеде: ездил, не держась за руль, ездил стоя, ездил «ласточкой», однажды ночью в трусах носился на велосипеде по коридору общежития, распугивая обнимавшиеся парочки. Цирковые номера мы проделывали на этом велосипеде и вместе с Герой Ятманским: например он на ходу вскакивал на багажник велосипеда, ехал стоя, затем садился мне на плечи. Проделывали мы и другие номера на потеху студенческой публике.
Наши отношения с Лялей продолжали развиваться. Мы всё чаще встречались, гуляли, ходили на факультетские вечера, где во время танцев могли непрерывно кружиться в вальсе в течение всего времени звучания музыки. Ходили в кино, в театры. Однажды, когда мы с Лялей были на каком-то представлении в театре (наверное, это была оперетта), мне понравилась и навсегда запомнилась одна музыкальная фраза:
Звёзды ярко светят в тёмных небесах,
Ярче звёзд сиянья блеск в твоих глазах.
Конечно, я в это время думал о Ляле.
Вместе с Лялей встречали праздники. Как-то, помню, что-то отмечали вместе с друзьями дома у Геры Ятманского.
Однажды вечером я провожал Лялю до дома. Когда подошли к её дому, я первый раз поцеловал её в щёчку. А прямо над нами у открытого окна на втором этаже сидела Лидия Тимофеевна, ожидая Лялю. Она что-то возмущённо сказала. После этого я стал часто бывать у Ляли дома. Днём мы иногда сидели вдвоём на лавочке, в укромном уголке у них в саду за большим сараем. Весной там цвели яблони, пели соловьи. Вечера часто проводили вместе у них в доме в большой комнате – зале. Лидия Тимофеевна нас вкусно кормила. У меня о ней, Лялиной «бабусе», сохранились самые тёплые воспоминания. Наша дружба с Лялей развивалась и крепла, отношения становились всё более тёплыми. Мы не хотели терять друг друга. В этот и следующие годы, когда один из нас на некоторое время уезжал, мы писали друг другу длинные письма.
Жизнь в общежитии была весёлой, мы умели развлекаться и в своей комнате, и на танцах, которые часто устраивались по вечерам в «красном уголке», находившемся на третьем этаже по коридору в центре в более крупном общественном помещении.
Иногда мы попадали в интересные приключения. Запомнился, например, один день, по-видимому, в сентябре. Мы все вчетвером: я, Миша, Серёжа и Толя, и примкнувшие к нам ещё несколько наших общежитских приятелей решили съездить отдохнуть на Маркиз. Так назывался большой песчаный остров у правого берега Волги напротив старой пристани Казань – лучшее место летнего отдыха горожан. От пристани Казань до Маркиза часто ходил туда и обратно небольшой речной пароходик. Напомню: Волга тогда ещё текла в своём старом русле, вместе со своими берегами это была изумительно красивая река. В это время у нас был «гитарно-кагорный период». Перед выходом из общежития мы выпили по стакану кагора, Сергей прихватил с собой аккордеон. На улице Вишневского зашли в парикмахерскую и все подстриглись наголо. Зачем мы это сделали, не знаю, вдруг пришла коллективная блажь. Не подстригся лишь Толя Ляшко, как мы его ни уговаривали. Затем на трамваях с пересадками мы добрались до пристани Казань. Здесь на речном вокзале мы решили сначала перекусить, и зашли в вокзальный «ресторан» (нечто вроде столовой). Здесь мы «хорошо посидели», основательно выпили и основательно закусили. В какой-то момент кто-то из нашей компании выбросил пустой стакан в открытое окно. Под окном сидели грузчики, одному из них стакан угодил в нос. Грузчики пришли с нами разбираться. Однако, мы извинились и дело окончилось миром, в честь чего мы снова «хорошо выпили» вместе с грузчиками. Время было уже далеко послеобеденное, а мы все здорово «подогретые». Решили на Маркиз съездить как-нибудь в другой раз. И поехали на трамваях с пересадками обратно. Проголодались. Зашли в столовую на углу улиц Чехова и Ершова. Когда вышли из столовой, увидели самоходный комбайн, видимо, его водитель обедал в столовой. Один из нас умел водить комбайны. Мы все облепили этот комбайн, а нас уже было больше, так как по мере наших перемещений к нам примкнули ещё несколько встреченных нами наших знакомых Сергей с аккордеоном сел в бункер, и мы поехали в общежитие под музыку аккордеона. Однако отъехали не очень далеко. У нас всё-таки хватило ума сообразить, что далее по узким улицам к общежитию на комбайне не проехать и что у нас в связи с угоном комбайна могут быть большие неприятности. Остановили комбайн и дальше пошли пешком. Когда подходили к общежитию, дело было уже к вечеру. На лужайке перед общежитием над железной дорогой наши знакомые студенты – иностранцы что-то «отмечали». Вместе с ними мы ещё долго пели песни, и пили шампанское за дружбу народов.
Как-то вечером мы с друзьями перед общежитием играли в волейбол, потом немного выпили, а потом решили пойти на танцы в красный уголок общежития. Я полез туда по стене общежития, по водосточным трубам и карнизам забрался на третий этаж, влез головой вперёд в открытую форточку и спрыгнул на руки на пол в красный уголок прямо среди танцующих. А Серёжа Парфёнов в это время зашёл в дверь красного уголка, громко играя туш на аккордеоне. В шутку ребята говорили, что из меня мог бы выйти хороший вор-форточник. Однако такой приём мне ещё не раз в дальнейшем приходилось использовать и «в мирных» целях. Например, значительно позже, когда я уже работал преподавателем в университете, мы со студентами снова находились в Бурятии в экспедиции по геоботаническому обследованию лугов и степей. Однажды мы подъехали к стоящему на отшибе в каком-то посёлке двухэтажному дому, где мы должны были забрать экспедиционное оборудование. Нас там должен был встретить человек. Но его не было, а дом был заперт. Стали ждать. Вдруг я заметил открытую форточку в окне на втором этаже. Я забрался по стене дома на второй этаж, и своим «фирменным» приёмом влез в форточку головой вперёд и спрыгнул на руки на пол, соответственно сгруппировавшись как требуется. Потом спустился на первый этаж, открыл наружную дверь, и все вошли в дом. Через некоторое время появился и охранник, который должен был нас встретить. Он был, конечно, удивлён нашими способностями.
У нас в общежитии был обычай: в какой-то весенний день все друг друга поливали водой из разной мелкой тары и старались делать это неожиданно из окон с одного этажа на высунувшихся других поливальщиков на более низком этаже. Мы и в этом деле проявили своё художество. С чердака сразу на нескольких поливальщиков вылили полное ведро воды.
Однажды мы с Герой Ятманским решили в полночь сходить на так называемый «Верочкин бугорок», находящийся в самом глухом месте на Арском кладбище. Немного выпили для храбрости. Перед воротами кладбища напугали своим видом деда-сторожа у какого-то сарая. Он даже вскинул охотничье ружье. Но мы его успокоили. Было жутковато идти ночью по кладбищу, но мы всё-таки посетили «Верочкин бугорок», о котором в Казани ходили разные легенды.
В университете на нашей кафедре геоботаники я в это время дружил с Юрой Кулагиным. Он был студентом на курсе на год старше нашего, а в этот 1952/1953 учебный год был уже аспирантом нашей кафедры. Впоследствии он защитил кандидатскую диссертацию и переехал на работу в Миасский заповедник, а затем через некоторое время – в Уфу, где сначала заведовал кафедрой ботаники в Башкирском университете, защитил докторскую диссертацию, а потом заведовал лабораторией леса в биологическом институте Башкирского филиала АН СССР.
В это же время началась наша дружба с Игорем Тарчевским, учившимся на курсе, следующим за нашим, на кафедре физиологии растений нашего факультета, впоследствии академиком, директором Института биологии Казанского филиала АН СССР.
В марте умер Сталин. Это случилось как-то неожиданно. Все привыкли, что он постоянный руководитель страны, наш незаменимый вождь. Больше всех в нашей комнате в общежитии переживал Сергей Парфёнов, фронтовик, коммунист. Студентка нашей учебной группы Зина Макарова ездила в Москву на похороны Сталина.
В конце января 1953 года в Ленинграде проходило совещание по стационарным геоботаническим исследованиям. Наш шеф Михаил Васильевич Марков выступал на этом совещании с докладом «О задачах и методике стационарных геоботанических исследований». В Ленинград он взял с собой всю нашу студенческую подгруппу геоботаников V курса (12 человек). Студенты жили в помещении Отделения геоботаники Ботанического института АН СССР, вместе с Михаилом Васильевичем мы присутствовали на заседаниях, посещали Эрмитаж, Русский Музей, были на спектакле Аркадия Райкина.
Михаил Васильевич всегда помнил своих учителей в гимназии и университете, очень любил «Школьный вальс», на праздниках и застольях со своими сотрудниками и студентами пел свои любимые старые студенческие песни: «Под ногтями чернозём – это значит агроном…», «Там, где тинный Булак со Казанкой рекой…» и др. И мы чем старше становимся, тем с большим уважением вспоминаем своих учителей.
Во втором семестре этого учебного года все пятикурсники были заняты подготовкой дипломных работ. Этим занимались и мои друзья по комнате в общежитии. Не помню, какие темы дипломных работ были у Сергея и Толи. Миша Черепанов писал дипломную работу об известном российском и польском лингвисте Иване Александровиче Бодуэне де Куртенэ, который с 1875 по 1883 годы работал профессором в Казанском университете. Я, как я уже упоминал, писал дипломную работу о луговом злаке полевице белой.
Все мы в конце семестра защитили свои дипломные работы на пятёрки. По этому поводу я однажды сделал из своей двустволки двойной выстрел в форточку из нашей комнаты в общежитии, а потом на всякий случай спрятал ружьё в комнате, расположенной наискосок напротив нашей у девочек из «колхоза «Красная килька». Но всё обошлось. Я все экзамены за все пять лет обучения сдал на пятёрки и получил Диплом с отличием.
По окончании университета мы все по распределению получили направления на работу.
Мои общежитские друзья распределились в разных направлениях.
Миша Черепанов ко времени окончания университета успел жениться на выпускнице нашей кафедры геоботаники предыдущего года Лие Филипповой и вместе с женой уехал в Саратов на работу в Саратовский университет, где он в дальнейшем возглавлял кафедру, кажется, филологии, а Лия работала на кафедре ботаники. Мишу я больше не видел, а Лия однажды приезжала в Казань на одну из наших ботанических конференций. И мы встречались.
Сергей Власович Парфёнов по окончании университета сначала работал завучем в средней школе в городе Муром Владимирской области, через какое-то время он женился и вместе с женой Машей уехал на Камчатку, где его старший брат руководил редакцией областной газеты в Петропавловске Камчатском. Сергей устроился на работу в редакцию той же газеты корреспондентом. Сергей Власович Парфёнов стал членом Союза журналистов СССР. Впоследствии он стал персональным пенсионером республиканского значения, и вместе с женой они переехали в город Владимир. С Сергеем мы виделись несколько раз в Муромский период его работы. Вместе с Сергеем мы в августе 1954 года отдыхали «дикарями» в Сочи и в Одессе, куда переплыли по Чёрному морю на теплоходе. Несколько раз мы встречались с Сергеем во время стоянки поезда в Муроме, когда я проезжал через Муром на поезде Казань–Москва. Однажды он приезжал в Казань на несколько дней и останавливался у меня дома.
Толя Ляшко после окончания университета окончил аспирантуру в Казанском педагогическом институте, защитил кандидатскую диссертацию, женился (жену звали Миной). Впоследствии работал в Казанском университете, защитил докторскую диссертацию, много лет заведовал одной из кафедр на факультете вычислительной математики и кибернетики (ВМК) университета.
В 1953 году наш биолого-почвенный факультет университета окончили 18 ботаников, 17 зоологов, 17 физиологов, 12 почвоведов.
Мои друзья «мушкетёры» разъехались из Казани в разные стороны. Юра Ефимов женился на студентке нашего факультета Натаще, окончившей университет на год раньше нас, они уехали, кажется, в Ташкент, где Юра затем работал на какой-то противочумной станции. С Юрой мы больше не виделись. Боря Соловьёв женился на студентке географического факультета нашего университета. Они уехали по распределению в город Керчь, где Боря поступил на работу в Азово-Черноморский научно-исследовательский институт рыбного хозяйства и океанографии (АЗЧЕРНИРО). С Борей мы впоследствии встречались, когда он приезжал в Казань на защиту кандидатской диссертации, которая прошла успешно. Боря Аутко работал, по слухам, в разных местах и в разных городах. Я не помню, виделись ли мы с ним после окончания университета.
Игорь Радыгин по направлению распределился в Куйбышев (ныне Самара). Больше мы его не видели и ничего о нём не слышали.
Гера Ятманский окончил университет через год после всех нас и затем работал инженером в каком-то Казанском проектном строительном институте, был женат на однокурснице Ире.
У меня был выбор. Мой отец договорился во Владивостоке о направлении меня в целевую аспирантуру в Ленинградский университет на кафедру геоботаники к известному геоботанику-луговеду профессору А. П. Шенникову для подготовки меня для Дальневосточного филиала АН СССР. Мой учитель заведующий кафедрой геоботаники нашего Казанского университета Михаил Васильевич Марков предложил мне остаться на нашей кафедре в должности ассистента на полставки. Мне хотелось вернуться на мой любимый Дальний Восток, где прошло моё детство и отрочество. Но Ляля в это время ещё только перешла на третий курс и наши отношения пока состояли в статусе «дружбы» без окончательной определённости, а её общее убеждение, которое она как-то вскользь высказала, заключалось в том, что до окончания университета о замужестве ей думать рано. Я не мог уехать от Ляли, потому что боялся её потерять. И к Казани и к нашей кафедре я тоже привык. И я принял решение пока остаться в Казани, а там видно будет.
В результате я с 1 августа 1953 года приступил к работе на кафедре геоботаники Казанского университета в должности ассистента на полставки и вскоре был переведён на полную ставку.
Так закончилась моя юность и далее началась моя взрослая жизнь.
Евгений Любарский, Казань, 14 сентября 2021 г.
Светлана Федорова, Казань, 30 января 2024 г.