ГЛАВА 10. ВРЕМЯ ПЕРЕМЕН
Жизнь Нади потекла по новому руслу. Она загорелась ремонтом, благоустройством квартиры, покупкой мебели. Это занимало всё её свободное время и доставляло настоящее удовольствие.
Теперь она больше не прятала куклу в коробку и не закрывала простынёй. Домик стоял в комнате на широком подоконнике, на него падали солнечные лучи, перед глазами Виктории вырисовывалась панорама Владивостока: залив, свечки девятиэтажек, багрово-красные горные разломы, обрывающиеся к серпантинам дорог. По вечерам, когда в окнах зданий зажигали свет, сопки, застроенные жилищами, опоясывали светящиеся огоньки как на новогодней ёлке, а гирлянды лампочек вспыхивали на мачтах судов. Тогда картина становилась просто волшебной: тёмный бухта, расцвеченная огнями кораблей, выглядела действительно золотой. И Наде начинало казаться, что она находится где-то в далёкой волшебной стране, в каком-нибудь Сан-Франциско или Рио-де-Жанейро. Она не знала, как на самом деле выглядят эти неведомые края, все сведения о зарубежье у неё ограничивались информацией, полученной из «Клуба кинопутешествий». Но названия мест звучали так романтично, что они просто обязаны были быть прекрасными.
Когда на город падал туман, окутывая всё вокруг молочными клочьями, перед ней являлось зрелище какой-то нездешней, феерической красоты. Тогда она представляла себя героиней американского фильма: среди чужих восхитительных пейзажей в роскошном лимузине, под сенью диковинных деревьев в облегающем платье, или на яхте в белоснежном костюме. И всюду рядом с ней - красавец-атлет с бронзовым загаром и ослепительной улыбкой. Надя завороженно смотрела в окно, наслаждаясь дивными мечтами и фантастическими видами, возникающими из зыбкой пелены перед мысленным взором.
Но утром очарование ночи рассеивалось, ей приходилось тащиться на службу по неосвещённым грязным улицам почти полностью лишённым зелени мимо коробок домов, вцепившихся фундаментами в разломы сопок, отливающих зловещим кровавым отблеском.
Альберта она больше не встречала. Сергей заезжал к ней иногда, он рассказывал о делах своего шефа, а они пошли неважно. В одном из обменов он столкнулся с конкурирующей фирмой и очень много потерял, и не только денег. Надя знала, что максимальную прибыль ему давала скупка за бесценок квартир у алкашей с последующей продажей состоятельным клиентам. Таких пьяниц приходилось искать, прикармливать, дружить с ними, это требовало времени и средств. И иной раз, уже прирученный пропойца уходил к соперникам. А с тех пор, как Сергей стал уклоняться от работы с этим контингентом, такие случаи стали происходить всё чаще. В этот раз ещё хуже вышло.
Один потенциальный продавец сам обратился к Косарю с просьбой срочно выкупить его двухкомнатную квартиру, так как он находился под следствием и ожидал, что его осудят, а в этом случае он просто потеряет свои квадратные метры безвозвратно. Альберт быстро провёл приватизацию, но оформить продажу не успел – хозяина жилья посадили в следственный изолятор. Маклер проявил чертовскую изобретательность, чтобы освободить его из СИЗО хотя бы на день для подписания доверенности, но официально это сделать ему не удалось. Тогда он нашёл продажного юриста, договорился с дознавателем, и подследственного вывезли на 2 часа в нотариальную контору, где он и оформил генеральную доверенность. А на его счёт упали деньги, которыми он мог воспользоваться по выходе из тюрьмы, чтобы купить себе другое жильё. Всё-таки Косарь не был полным отморозком, чтобы оставлять человека вообще на улице без копейки.
Он потирал руки от удачно проведённой операции, как вдруг к нему заявляется некий адвокат, назначенный этому клиенту, и заявляет, что ему всё известно о сговоре, что доверенность недействительна, и что подследственный обещал отдать квартиру ему, если он добьётся для него условного срока. Маклер возмутился, предъявляя свои права на жильё, в результате бурной дискуссии, которую в красках описал Сергей, юрист предложил поделить прибыль пополам, а сделку оставить в тайне. А когда получил отказ, разозлился и поднял шум, Альберту пришлось обратиться за помощью к авторитетам. Случился большой скандал, бывший любовник Нади остался и без денег, и без квартиры, а его нотариус потерял работу. Но и его соперник ничего не поимел, а тот, кто сидел в СИЗО, получил максимальный срок и окончательно лишился жилплощади.
Надя слушала эти новости с отстранённым вниманием, как о делах незнакомого человека. Она иногда вспоминала об Альберте, и каждый раз с неприязнью. Она ничего не хотела о нём знать, единственное, о чём спросила, когда получила ордер и паспорт, это почему Косарь не передал ей третий комплект ключей от двери. Сергей казал тогда, что тот, вроде как потерял его, но она не поверила и долгое время жила с ощущением, что за ней наблюдают. Но потом всё как-то забылось. Менять замки на железной двери - дело проблематичное, и она махнула рукой на свои опасения. И потом, не хотелось думать о человеке, рядом с которым она жила столько времени, уж совсем плохо, она не могла поверить, что он приходит сюда в её отсутствие и копается в личных вещах. К тому же, в город вернулась жена с детьми, ему не до брошенной подруги, уговаривала она себе. Но всё-таки, оставаясь дома, всегда запирала дверь на засов.
Теперь, когда Надя рассталась с Косарем, всю свою жизнь она посвятила зарабатыванию долларов. Она освободилась от своих сентиментальных иллюзий в отношении неверного любовника, тем более что романтики в их совместной жизни в последнее время почти не осталось, она практически иссякла. Но всё-таки некие, как бы семейные обязанности отнимали её время, которое она теперь полностью использовала для улучшения собственного материального благополучия. И ей это удавалось блестяще, она как магнит притягивала к себе деньги. Из каждого, казалось бы, случайного эпизода или безнадежного знакомства, она умудрялась извлечь выгоду.
Заехав как-то по служебным делам в училище, где они с Сергеем перерабатывали икру, она узнала новости. Оказалось, что строптивого завлаба действительно перевели в простые преподаватели – начальник с удовольствием воспользовался подвернувшимся случаем поставить на место зарвавшегося педагога. На его должность назначили временно того самого курсанта Вадима, который помогал им в работе, тот оказался весьма сообразительным парнем и сам предложил Наде дальнейшее сотрудничество. Бестужева приняла это к сведению, решив привлечь в компанию Арбатского с его обширными связами.
При первой же встрече она рассказала ему о новом проекте, тот с готовностью согласился, это оказалось, как нельзя кстати – из-за постоянных раздоров с Альбертом он подыскивал себе новое место или хотя бы подработку. Сергей смог достать машину для нарезки рыбного филе и установку для упаковки под вакуумом и сообщил, что знает двух-трёх надёжных проводников и одного шеф-повара из вагона-ресторана. Таким образом, сбыт готовой продукции компаньон заранее обеспечивал, а достать копчёную и солёную рыбу при Надиных возможностях не составляло труда. Расторопный Вадим организовал специальную бригаду из научных работников для проведения хозрасчётных договорных работ, что давало прибыль училищу, а специалистам, занятым в цеху, ощутимую прибавку к окладу. Теперь Сергей и Надя больше не работали сами, они только поставляли сырье и забирали готовый продукт. Они стали выпускать лосось в нарезку в полиэтиленовых пакетах на фольгированной подложке, расфасованный от 150 до 300 граммов, что являлось большой редкостью в торговой сети. Продукция пользовалась хорошим устойчивым спросом, и вскоре друзья начали сдавать на реализацию свой деликатес в буфеты вокзалов и киоски частных торговцев. Это приносило стабильную неплохую прибыль.
Но и этого Наде казалось мало. Организовав этот конвейер, она снова ощутила избыток времени и опять думала, где бы ещё найти бьющий из земли источник дохода. Проходя как-то по колхозному рынку Второй Речки, где традиционно торговали свежими овощами, она обратила внимание, что уже начали продавать стаканами бледную клубнику с дачных участков Владивостока. От июньских туманов она имела кисловатой вкус, и брали её неохотно. А вот сладкая ягода из Спасска, такая же крупная и румяная, как девушка, бойко отпускающая свой лакомый товар, шла нарасхват.
- Сергей, а сколько времени ехать до Спасска? – спросила она, глядя, как последний килограмм с чаши весов отправляется в пакет покупательницы.
- Часов шесть на машине, а что?
- Сможешь у Альберта взять тачку на день?
- Без проблем, хоть завтра.
- Нормально, у меня как раз отгул. Если выехать в ночь, к утру часам к шести доберёмся до места, колхозники рано встают, закупимся и сюда. Там ягоду уже вёдрами продают по 35 -40 рублей за ведро, а тут – килограмм стоит те же 35 – 40. Если купить 10 вёдер, это обойдётся в 350 рублей, а в ведре 5 – 6 кг. Продадим за 1750 рублей, минус 350 на закуп - итого чистая прибыль 1400 рублей. Ну, пусть даже 1200 с учетом заправки.
- А если 20 вёдер?
- Тогда по 1200 рублей на каждого. Я столько за год в своей конторе не смогу отложить со своей зарплатой.
- А кто торговать будет? Нанимать кого-то придётся.
- Зачем? Я сама постою на весах, а ты ящики станешь подносить.
Сергей с сомнением взглянул на холёные наманикюренные пальцы девушки.
- Сама? Ну, ладно, давай попробуем.
И они попробовали. Продавать начали около четырех часов следующего вечера, как только прибыли в город. Поначалу товар расходился слабо – людей на рынке было мало. Надя нервничала, она боялась, что они не успеют реализовать нежный продукт, лежащий частью в ящиках, частью насыпью в багажнике высотой местами до пятнадцати сантиметров. Эта ягода не смогла бы пережить ночи, к утру бы помялась и начала стекать.
- Не бойся, Надя, сейчас народ с работы двинется, и всё разберут, - успокаивал компаньонку Сергей.
И точно, подошёл один трамвай, потом второй, следом выгрузилась электричка, и наполненные кульки только отлетали. Надя ввела удивительное для рынка новшество: она притащила пачку полиэтиленовых пакетов, оставшихся у неё от рыбных выставок. Люди без колебания выкладывали дополнительно несколько монет, потому что не все имели с собой запасную тару, а этими упаковками можно было пользовать неоднократно. Сама клубника – красная, спелая, сладкая, оказалась вне конкуренции.
- Только что с грядки! Спасская ягодка, тут такая не вызревает! – заливалась соловьём Надя.
- А мы вот, несколько дворов сложились и вывезли сюда, что на грядках уродилось, в ваши туманы. Хоть на сахар себе наторгуем, - пояснял Арбатский любопытным, подтаскивая очередной ящик.
Когда дошёл черёд до нижних слоёв, лежащих насыпью, Надя поняла, что придётся сбрасывать цену – клубника уже помялась и пустила сок.
- Покупайте на варенье, на компот! – пустила она клич и удивилась, что этот подпорченный товар расхватывали даже быстрей, чем отборный, стоило только вместо таблички с ценой 40 рублей поставить цифру 25.
К концу дня руки девушки приобрели синеватый оттенок от сока, а под ногтями образовалась траурная кайма с чёрными заусенцами. Зато набедренная сумочка оказалась битком набита смятыми купюрами. За этот день они заработали даже по полторы тысячи на душу. Воодушевлённые успехом, они повторили операцию через день, дав себе время отоспаться. На этот раз заработок оказался немного скромнее - по 1200 рублей, поскольку местной, хоть и кисловатой ягоды стало больше, а стоила она дешевле.
- Всё, Сергей, на этом закончим, конкуренция нам не нужна! Сливки мы сняли – через неделю клубникой весь рынок завалят. Я за копейки работать не стану, пусть другие по рублю собирают, - заявила она своему партнёру, пытаясь ацетоном стереть с кожи синюю окраску.
- Я удивляюсь, почему наши колхозники живут в нищете? Ведь если даже мы, перекупая у них на базаре ягоду, и то наварились! Чего же они сидят? У них же всё это на огородах гниёт!
- Не знаю. Видно, пьют много, не до денег им.
- Я вообще-то и сам не думал, что на этой ерунде можно столько заработать.
- Можно, главное – в нужное время оказаться в нужном месте. Неделей раньше или неделей позже мы бы гроши сняли с этой операции.
- Удивляюсь я на тебя, Надь! Такие белые ручки не побоялась испачкать, сама на весах стояла. Не испугалась, что кто-то из своих увидит тебя здесь, всё-таки, инженер – и на базаре стоишь!
- Я не ворую, чего мне бояться? А из своих я видела одну, Нину Ивановну из нашего отдела, она меня узнала, стояла, рот раскрыв, подойти стеснялась, не хотела, видно, меня конфузить. Ну, я ей поулыбалась, помахала рукой, подходите, мол, дамочка, Спасскую ягодку берите. Она так бочком-бочком притиснулась, оглядывается по сторонам, и тихо мне шепчет: «Я никому не скажу, что видела тебя здесь». А я отвечаю: «Да ради Бога! Можете рассказать, хоть всем! Мне без разницы». Она постояла-постояла, видит, я торгую спокойно, и говорит: «А вообще-то, и вправду – что тут такого? Ну, продала ты клубнику с огорода своей бабушки, и правильно! У меня на даче тоже много чего выросло, на рынок вынести можно, а мне совестно! И зря!»
Заработанные деньги Надя потратила на покупку обстановки для новой квартиры, правда, для этого ей пришлось каждое утро перед работой бегать к мебельному магазину, чтобы отмечаться в очереди, а в выходные целыми днями безотлучно сидеть под его дверями. Но, наконец, она приобрела необходимые ей шкафчики и столики для кухни и даже стенку в гостиную.
На работе Бестужеву не очень загружали, она заняла в коллективе достойное место, к ней относились уважительно. Хотя она больше не подъезжала к управлению на иномарке, за исключением тех случаев, когда её подвозил Паша, престиж её не упал, а скорее, утвердился. Все увидели, что, даже бросив надоевшего любовника (как она представила расставание с Альбертом своим сослуживицам), то не только не потеряла, а наоборот, прибавила себе материального благополучия. Девчонки из отдела уважительно приглашали Надю к телефону, когда ей звонили, прислушивались к непонятным разговорам, и всегда передавали информацию, если она отсутствовала на месте. Никто не спрашивал, почему недавняя серая мышка опаздывала, если такое случалось, и без разговоров отпускали её с работы, когда она об этом просила.
В отделе, между тем, начали происходить бурные перемены. Управление, воспользовавшись перестроечными послаблениями, активно занялось международной торговлей. Раньше вся продукция, производимая на плавбазах фирмы, реализовывалась через Москву. И никто из рыбодобывающего предприятия не только не распоряжался средствами от их продажи, но даже не знал, куда и по какой цене продавались такие востребованные во всём мире крабы. Эта привилегия предоставлялась исключительно Соврыбфлоту. Теперь же производителю разрешалось самому заключать контракты на продажу некоторой части продукции, и даже распоряжаться заработанной валютой!
Это расценивалось, как почти революция. И это почувствовали все, во всяком случае, специалисты их отдела новых технологий. Дегустации у них в кабинете с участием представителей зарубежных фирм стали проводить с такой регулярностью, что сотрудницы начали воспринимать иностранцев почти так же, как коллег из Хабаровска. И когда начальница заявляла, что предстоит показ продукции, они только спрашивали, какой ассортимент готовить и кому. Все привыкли к японцам и корейцам, не удивлялись французам и американцам, как своих принимали поляков и болгар. Даже губернатор с Огненной Земли не вызвал особого замешательства, но, когда шефиня сказала, что через полчаса придут представители Папуа Новая Гвинея, технологи отдела впали в ступор.
- Это что, папуасы, что ли? Это, которые голые и в бусах? Они хоть одетые придут? – посыпались вопросы.
- Не знаю, сама не видела! Да какая вам разница? Давайте по-быстрому готовьте образцы, времени мало! – нервно командовала Валерия Петровна.
Все привычно засуетились: застелили парадную скатерть, достали такой же праздничный дежурный сервиз, столовые приборы. В этих постановках ведущую роль играли сервировка стола и украшение блюд, и здесь главными действующими лицами выступали Светлана, Надежда и как вспомогательная единица и неквалифицированный персонал – Рита Францевна. Каждая знала отведённую ей роль, и все чётко выполняли свои обязанности. И к приходу папуасов всё сделали как всегда – быстро и качественно.
Заинтригованный коллектив замер в ожидании диковинных гостей, и все оказались разочарованы их появлением: в кабинет вошли двое рослых, под два метра белобрысых амбала, одетых в хорошие костюмы, без всяких бус, и совершенно не похожие на туземцев. С ними тусовалась смазливая блондиночка в костюме стюардессы, явно русская. Она что-то говорила на очень плохом английском, это даже Надя поняла со своим школьным французским. Тот, который постарше, седовласый и явно главный, лапал блондинку за задницу и мурлыкал, как довольный кот. Второй, помоложе, выглядел несколько напряжённо, и дежурно улыбался, предусмотрительно пододвигая стулья своему шефу и его даме.
- Это что, папуасы? – тихо проговорила Светлана Наде на ухо, но курирующий зам, который пришёл с ними, услышал и откомментировал вслух.
- Это представители американской торговой фирмы, они ведут бизнес в Папуа, и в данном случае представляют интересы этой страны.
Ничего интересного на этой встрече не случилось, если не считать, что Симонов тоже пришёл не один, а с высокой надменной брюнеткой. Она, так же, как и стюардесса, ничего не смыслила в рыбе, и только тупо смотрела на тарелки, пытаясь что-то понять из разговоров мужчин. После дегустации шеф задержался в отделе.
- Познакомьтесь, это ваша новая сотрудница, зовут Елена, жена судового механика Смирнова. Они едут в Париж представителями нашей фирмы, он – как глава представительства, она – в качестве технолога. Так что подготовьте её, как следует, Валерия Петровна, это я поручаю вам.
- Хорошо, Григорий Владимирович. А где она раньше работала?
- Она медицинский работник,- недовольно поморщился Симонов.
- Но как же? Она же?.. – только и смогла выговорить Валерия, растерянно хлопая ресницами.
- Я сказал – подготовить. И спрошу лично с вас, если что! Так, оформить её ведущим специалистом, и не вздумайте загружать Елену всякой ерундой, вроде доставки образцов или мытья посуды!
Он вышел, девица двинулась вслед за ним.
- Дожили, уже медсестра у нас ведущим специалистом будет! - только и смогла сказать Светлана.
- А я её знаю, она в нашей поликлинике работала, кровь брала на анализы! А раньше на плавбазе медсестрой, пока замуж за этого лизоблюда Смирнова не вышла. И не прогадала, - вставила слово Люба.
- Так вот почему Андрюха в кабинете Симонова постоянно околачивался! - догадалась Ирка.
Вскоре появился и сам Смирнов, он недолго поговорил с Валерией Петровной, а потом привёл жену. С руководством не поспоришь, пришлось смириться. Новоявленного ведущего специалиста поручили заботам Светланы и Любы, они злорадно грузили её документацией, от которой у той глаза из орбит лезли. И всё это с видом любезной помощи, пока спесь не слетела с этой чванной особы, и она запросила пощады. В отдел опять заявился её муж, поставил на стол Валерии банку кофе, торт, коробку конфет, палку сухой колбасы, баночку икры. Сама Елена сидела при этом, скромно опустив глаза, и нервно перебирая пояс платья дрожащими пальцами.
- Девчонки, ну, помогите, я вас прошу! Она же ничего в этой рыбе не понимает, эти инструкции для неё – как китайская грамота. Ну, она же не виновата, что меня в Париж назначили, а надо двух человек! Это на три года, и что мне – без жены жить всё это время? А технолог, ну, ты, к примеру, Люба, ты разве поедешь одна на три года без мужа? А так – всем удобно, и квартиру одну надо, а не две, и с семьями всё в порядке! А технолог им нужен так, чисто формально, по протоколу положено, и чтобы хоть что-то понимал! Всё равно всё буду решать я. Ну, помогите, девчонки! – и в завершении речи Смирнов поставил на стол бутылку коньяку.
Примирение состоялось, Елена больше не смотрела свысока на технологов, а те принялись натаскивать медсестру, обучая своим премудростям в облегченном варианте - как американцы солдат новобранцев по комиксам.
И жизнь потекла дальше, размеренная в своем беспокойстве. В конце июля к Наде опять обратился Сашка, их контора снова получила икру в качестве оплаты, так же в бочках, но на этот раз свежего выпуска и уже пробитую, не в ястыках. Гари Демьянович бесстрашно взял её, памятуя о благополучном исходе предыдущей работы, и пригласил уже знакомую бригаду.
- Мы удовлетворены нашим сотрудничеством в прошлый раз, те специалисты, с которыми мы ранее договаривались, такие деньги запросили! Поэтому мы обратились к вам, уже проверенным партнёрам. Только не берите к себе этого ненормального - приходил к нам, что-то врал… – говорил директор в своей обычной манере, не глядя на собеседников.
Друзья опять занялись икрой, Надя пошла в отпуск, Сергей тоже вытребовал свободные дни у Альберта – он начал потихоньку отходить от его дел. А их заметно поубавилось, и теперь, вместо того, чтобы ездить по клиентам, Арбатскому приходилось возить на пляж жену шефа. Это барство возмутило его, он бросил ключи от машины, заявив:
- Я к тебе на работу нанимался, а не твою благоверную по магазинам катать, к тому же бесплатно. У меня тоже семья есть, её кормить надо. Если появится работа, мой адрес знаешь, найдёшь.
На икре они хорошо заработали, главную прибыль, как и прежде, составляла сверхнормативная продукция. С Вадимом они договорились, что будут забирать её себе в качестве оплаты, а бригада научных работников получила полную оплату, перечисленную Гариком. Памятуя о прошлом опыте, компаньоны держали ситуацию под контролем. Итак, они трудились, радуясь тому, что благодаря таким понятиям, как ускорение и перестройка, не сходивших со страниц газет, а также закону о кооперативах и хозрасчётных бригадах, они вполне легально могли получить настоящие деньги.
К середине августа друзья завершили свою путину, и Надя вернулась в отдел, как в дом отдыха – ведь там рабочий день занимал только 8 часов, и ответственность за результаты труда нёс начальник. Теперь она могла оценить, как это просто – ни за что не отвечать, а быть простым исполнителем.
Но отдых в этот август получился недолгим, неожиданные события потрясли страну. Надя никогда не интересовалась политикой, её познания в этой области ограничивались только анекдотами. Как большинство советских людей она недовольно морщилась, когда по всем программа телевиденья и радио шли трансляции съездов партии, лишая просмотра единственного за день художественного фильма. Ну, и ещё она участвовала время от времени в выборах, хотя никого она не выбирала, просто приходила с паспортом на избирательный участок и бросала в урну бюллетень с какими-то фамилиями. Ей было безразлично, кто эти люди, их определял кто-то из высшего руководства, и она не собиралась вмешиваться в их выбор. Она считала, что все должны заниматься собственным делом согласно своей профессии: власть государством руководить, нефтяники – добывать нефть, рыбаки – ловить рыбу, строители – строить.
Она родилась и прожила всю свою жизнь в стране, где ничего не происходило, ничего не изменялось без решения политбюро и ЦК КПСС, и ничего не зависело от простых граждан. Революции и перевороты совершались где-то вдалеке, за рубежом, а её Родина славилась стабильностью. Цены на товары не менялись десятилетиями, что радовало, как и их ассортимент, что вызывало ненависть к производителям, заваливших прилавки никому не нужным хламом. Это бесполезное изобилие пытались ликвидировать, выдавая одежду и обувь в огромном количестве воспитанникам интернатов и домов престарелых, но меньше его не становилось, потому что фабрики из года в год перевыполняли планы по выпуску образцов, утверждённых несколько пятилеток назад. Поговаривали, что излишки время от времени уничтожали, сжигая и закапывая в землю. Но точной информации об этом никто не имел, так как в её стране ничего подобного просто не могло происходить. Государственные стандарты регламентировали абсолютно всё – от содержания газетных статей до количества дырочек для шнурков в мужских туфлях. А вот, чтобы добиться выпуска нового, современного вида продукции, требовались годы и титанические усилия.
Идеальная страна с устойчивым плановым народным хозяйством без бурь и потрясений! Конечно, кое-что всё-таки случалось, чего только стоила антиалкогольная компания, начатая шефом КГБ и продолженная Горбачёвым. Тогда резко сократили количество продаваемого алкоголя, спиртным стали торговать строго по часам в специальных магазинах, а потом и вовсе стали отпускать его только по талонам. Отметились и нововведения эпохи Андропова проводить тотальные проверки граждан в универмагах, кинотеатрах, на пляжах. Тогда пострадали многие командировочные, пойманные в магазинах в рабочее время, их отправляли в отделения милиции писать объяснительные с дальнейшим оповещением по месту службы; а старушек из магазинов увозили на овощебазы перебирать картошку – а нечего, мол, целыми днями по очередям толкаться! Даже у мамашек с детьми на морском берегу требовали оправдаться, почему они загорают, если не суббота, не воскресенье? Ну и что, что они в отпуске по уходу за ребенком, надо с собой подтверждающие документы носить. На памяти Нади из торговли постепенно исчезали продукты - мыло, чай, сахар, масло и прочее можно было купить, только отстояв огромную очередь. А водку и вино продавали только по талонам. Одно время из продажи полностью исчезли табачные изделия, тогда сигареты докуривали до самого фильтра, как большую драгоценность. А на улице не валялся ни один окурок, и подобрать его не считалось предосудительным, если случайно кому-то выпадало такое счастье. Никто больше не давал случайному прохожему даже чинарик, и народ научился мастерить самокрутки из махорки или бычков. Именно поэтому на крупных предприятиях начали снабжать продовольствием своих сотрудников, чем Бестужева и занималась в последнее время.
Но всё это совершалось постепенно, и главное – по команде сверху, и никому и в голову не приходило усомниться в целесообразности указа, каким бы нелепым он ни выглядел. Всем было совершенно очевидно, что любое постановление правительства непременно выполнят, даже если при этом вырубят все виноградники или расстреляют половину населения страны.
И этот порядок казался незыблемым. Поэтому события 19 августа грянули, как гром среди ясного неба. Рабочий день начался, как обычно. Инженеры отдела новых технологий по традиции приготовились слушать ежедневный капитанский час, включив внутреннюю связь. Но совершенно неожиданно генеральный директор начал зачитывать политическое заявление о произошедшем государственном перевороте, введении в стране чрезвычайного положения и переходе власти к ГКЧП – временному государственному комитету по чрезвычайному положению.
«В связи с невозможностью по состоянию здоровья исполнения Горбачёвым Михаилом Сергеевичем обязанностей президента СССР и переходом в соответствии со статьей 127 Конституции СССР полномочий президенту Союза ССР к вице-президенту СССР Янаеву Геннадию Ивановичу…»
Все, затаив дыхание слушали заявление, из которого стало ясно, что первого президента СССР отстранили от руководства, посадив его под домашний арест на даче в Форосе. К власти пришёл некий комитет с неизвестными населению лицами, частично военными, и они теперь хотят изменить государственный строй, ликвидировав предыдущие либеральные послабления. После прочтения этого официального документа прозвучало пламенное обращение генерального директора к капитанам всех судов. Он заявил, что все патриоты обязаны поддержать этот временный комитет, поскольку правительство Горбачёва, это сборище так называемых демократов, развели либерализм, разбазарив всю страну. Эти предатели начали с бестолковых «реформ», а теперь принялись сдавать национальные интересы нашей великой Советской Родины. Перестройку устроили, частный бизнес им подавай, коммерсантов, лавочников, торгашей наплодили. И теперь необходимо спасать страну, пора наводить порядок железной рукой.
После его страстной речи в эфире установилась гнетущая тишина, слышалось только лёгкое потрескивание и шумы. Сколько продолжалось это тягостное молчание, неизвестно, Наде казалось, что прошла вечность. Все боялись шевельнуться, взглянуть в глаза соседкам, сказать хоть слово. Видимо, и на судах среди команд наблюдалось такое же состояние растерянности, потому что никто из капитанов экспедиции промрайона не рискнул подать голос или хотя бы кашлянуть. Эту затянувшуюся паузу прервал зычный голос генерального директора:
- Так, я не слышу, у меня что, микрофон испорчен? Где начальник промрайона?
- Да-да! Я тут, Леонид Петрович. Я всё понял, я разошлю заявление этого ГКЧП и ваше обращение по всем судам. Конечно, мы проведём общее собрание, все первые помощники будут оповещены….
Этот растерянный, пытающийся казаться бодрым, ответ не удовлетворил босса. Его голос ещё жёстче загремел в эфире.
- Где капитаны? Почему я не слышу капитанов? Отвечайте все по порядку! Я должен знать, кто стоит у меня за спиной, на кого могу рассчитывать, на кого опираться, а кто – предатель! Родина в опасности, а я пока не знаю, кто патриот! Начинайте! Как всегда, по порядку!
Ответы капитанов, к удивлению генерального, оказались уклончивыми и лишенными оптимизма. Все вяло обещали провести собрание с экипажами и зачитать письменное обращение, когда оно официально поступит к ним. На раздражённое требование босса высказать своё одобрение происшедшему перевороту, все, как один, заявляли, что поддерживают законное правительство. И как руководитель объединения ни бился, выпытывая, какое именно правительство они считают законным, он ничего не мог получить в ответ, кроме твёрдых уверений в своей преданности родному предприятию и обещание выполнить квартальный план досрочно. Пока, наконец, один совсем молоденький капитан маленького СТРа, который, видимо, решил, что ему нечего терять, не сорвался:
- Да что вы нам головы морочите своей политикой? Какое будет правительство, такое и поддержим! Наше дело - рыбы ловить, а не политикой баловаться!
И, поняв, что брякнул лишнее, добавил: «Мы вам, Леонид Петрович, полностью доверяем. Вам там виднее, как скажете, так и будет!»
Не таких ответов ждал директор, не нашёл он в капитанах преданных соратников. Тихое упрямое сопротивление моряков разозлило его, но приходилось довольствоваться хотя бы этим пассивным согласием. Обругав подчинённых за их аполитичность, генеральный закончил этот странный капитанский час, когда не было сказано ни слова о вылове рыбы, выпуске продукции и отгрузке.
Инженеры отдела новых технологий молча, расселись по своим местам. Воцарилась напряжённая тишина, никто не только не решался высказать собственное мнение по поводу происходящего, но даже просто взглянуть в глаза коллег. Генетический страх заставил всех прикусить язык и настороженно оглядываться по сторонам. Все вдруг вспомнили, что в стране не так давно тяжёлыми сапогами Сталинских репрессий прессовали инакомыслящих, у каждого в памяти хранились истории о родственниках, друзьях, просто знакомых, пострадавших тогда. Стало страшно, что эти времена возвращаются, а те небольшие послабления, которые появились в последние годы, закончились, и пришла пора закручивания гаек.
- Ой, что же это будет? – прозвучала одинокая нейтральная реплика и осталась без ответа.
Почти тут же в отдел втёрлась старшая кассирша Валя. Зыркнув по сторонам рысьими глазами, она приступила к сбору информации.
- А, девочки! Как вам всё это? Слышали обращение нашего Леонида Петровича?
- Да, мы слушали капитанский час, - сухо ответила за всех Валерия Петровна.
- Я прямо ума не приложу, что происходит? И кому верить? – настаивала кассирша.
Все молчали, пожимая плечами. Совершенно неожиданно подала голос Рита Францевна.
- Знаете, Валентина Ивановна, не наше это дело – в политику лезть! Не знаю, как остальные, а я вот, как таскала образцы на анализы в центральную лабораторию, так и дальше буду таскать! А эта политика меня не касается! Вот наши начальники высоко сидят – они пусть и решают, а наше дело солдатское – как скажут, так и сделаем! Раз Леонид Петрович сказал, что надо эту самую ЧК, что ли, поддержать, значит, поддержим! Правильно я говорю, девчата?
Никогда ещё её речь не встречала со стороны коллег такого благосклонного одобрения. Все бодро закивали, поддакивая, опасаясь, однако что-либо добавить. Не добившись ничего более, кассирша отправилась в следующий отдел.
А в кабинет заскочила девочка из АХО, вручив Валерии Петровне несколько листов. Получив подпись, она удалилась. Все ждали, с любопытством глядя на начальницу, она принялась читать, лицо её покрылось красными пятнами.
- Внимание! – дрожащим голосом начала шефиня, - Я получила приказ по управлению. Теперь мы будем начинать рабочий день с пения гимна Советского Союза в целях развития в нас патриотизма. Вот тут Леонид Петрович приводит в пример Америку, у них, мол, так везде делают.
- Интересно….
- Значит, у нас, как в Америке будет?
- У нас и зарплату начнут выдавать, как в Америке?
- А я слов не знаю!
Ироничные реплики летели со всех сторон.
- Слова прилагаются. В пяти экземплярах. В дальнейшем станут проверять знание текста, - раздражённо пояснила начальница.
- И как это будет происходить?
- Ровно в 8 по внутренней связи начнут транслировать гимн, а мы должны подпевать, - Валерия с неприязнью отпихнула от себя листки, - Сегодня проведут тренировочную спевку в 11 часов.
Действительно, ровно в 11 в динамике раздался щелчок, потом генеральный сам лично потребовав от сотрудников патриотизма, напомнил, что гимн поют стоя. Следом включили фонограмму. Женщины, стыдясь самих себя, поднялись с мест и, фальшивя, вполголоса стали подпевать магнитофону, уткнувшись в листки. Несколько раз за время спевки дверь в кабинет приоткрывалась, никто не оборачивался, но все ощущали спиной инспектирующие взгляды. Все чувствовали себя так мерзко, как давно уже не было.
В этот вечер все в городе, да и во всей стране, как никогда, ждали новостей, но по телевизору по всем каналам показывали балет «Лебединое озеро», по радио транслировали какую-то симфонию. Хотя, одну программу им всё-таки показали - пресс-конференцию членов ГКЧП. Все увидели мрачные лица Пуго, Крючкова, дрожащие руки Янаева. Их программное заявление только усилило всеобщую тревогу и беспокойство.
Надя сидела перед телевизором в полной прострации, бессмысленно глядя на экран с балеринами. Ей не хотелось даже включать видик. Она удивилась, когда в дверь позвонили, ей казалось, что в этот вечер все сидят дома и просто ждут новостей. Но Сергей, а это он оказался её поздним гостем, не собирался тупо дожидаться невесть чего. Надя поразилась его решительному и суровому лицу.
- Уезжаю я, Надюшка.
- Куда?
- В Москву.
- Ты что, не знаешь, что там творится? – ужаснулась она.
- Вот поэтому и еду. Все наши едут: Марек, Ким, Кифа - со своими пацанами.
- И Альберт?
- Нет, этот хорёк здесь остаётся, сопли распустил, типа жену не на кого оставить.
- Забоялся, значит.
- Я к тебе что пришёл, - Сергей помялся немного, достал из кармана куртки конверт, покрутил его в руках и продолжил, - Я тебя прошу, чтобы ты с моей Натальей связь держала. Я тебе на работу буду звонить из Москвы, если какая-то информация появится. Ну, и … ну, всякое может случиться! Я тебе оставляю два адреса - Кифы и Марека, где ты сможешь их найти. У них мои бабки в деле крутятся, здесь расписки, предъявишь, если придётся, они тебя знают, деньги тебе отдадут, передашь Наталье. Я не хочу её в эти дела мешать, а тебе я доверяю. Это секретная информация, придёшь туда только в самом крайнем случае.
Надя взяла в руки конверт, повертела его в руках.
- Он запечатан. И чистый – здесь ничего не написано.
- Да. Это для твоей безопасности. Там всё внутри. Вскроешь только в самом крайнем случае…. Может быть, всё обойдётся, тогда тебе ни к чему знать эти адреса, эти расписки. Если ты просто так туда заявишься – сама себя засветишь, тебя будут долго пасти, и кто знает, чем это закончится. Так что ты сюда не заглядывай. Я буду звонить тебе раз в неделю, контрольный срок – 30 дней. Если через месяц после последнего звонка не появлюсь, тогда вскрывай пакет.
Сергей потоптался, прокашлялся, потом смущённо спросил:
- А на куклу твою можно посмотреть? Она в порядке?
Надя с сомнением глянула на него – парень выглядел серьёзным. Она провела его к домику, Сергей долго, испытующе смотрел на игрушку, бережно взял её, погладил шелковистые волосы, дотронулся до изящной ручки.
- Ну, пока, моя маленькая, жди меня. Как ты её называешь? У неё есть имя?- обернулся он к Наде.
- Виктория - победа.
- Хорошее имя. Жди меня, Виктория, я вернусь с победой! Надя, ты ей, пока я не возвращусь, не надевай ничего чёрного, пусть лучше что-нибудь весёленькое, цветное. Я ведь вам не чужой?
- Ладно, - она понимающе кивнула.
Потянулись тревожные дни ожидания. «Лебединое озеро» все возненавидели, путчисты ещё несколько раз появлялись на экране телевизора, потом по радио, по телевидению стали прорываться сводки из Москвы, как с фронта. Надя, глядя на баррикады, на почти военные действия в центре города, пыталась в толпе отыскать знакомые лица. В четверг в столицу вернулся освобождённый из Форосского плена Горбачёв, столица бурлила, вся страна тоже. Бестужева ждала звонка от Арбатского, но он не подавал о себе вестей, ну, правда, и связь в эти дни работала нестабильно.
Генеральный директор, решительно настроенный на победу путчистов, был озадачен. Только что, всего пару дней назад, девочка из АХО пробежала по всем отделам, собирая подписи начальников отделов в поддержку путча, а тут – опять перемены. Босс не собирался попадать в оппозицию и идти вразрез с победившей властью, какой бы она ни оказалась. Чтобы не промахнуться и не попасть впросак со своими политическими убеждениями, он решил выждать время. Ждали все.
В субботу Надя отправилась на рынок на Школьной. Тамара сидела в пустом киоске и курила, на прилавке стояла откупоренная бутылка коньяка и коробка конфет. Она кивнула Наде, молча налила в пластиковый стаканчик и подала ей. Та, так же молча выпила, закусила конфеткой, достала сигарету.
- Не звонил твой? - спросила она, Тамара покачала головой.
- А что здесь слышно, на рынке? Кто-нибудь из наших не подал весточку?
Тамара опять отрицательно покачала головой:
- Наши никто не торгуют. Ты заметила? Все так сидят, новостей ждут.
Надя окинула взглядом рынок, выглядевший необычно тихо. Люди ходили, как обычно в поисках дефицита, но крутые торговки сидели группами по киоскам в бездействии. На этом фоне бойкие старушки пытались столкнуть свой залежалый товар разочарованным покупателям.
К их киоску подошла беременная, на сносях Алёнка. Она кивнула Наде и протянула свой пустой стакан Тамаре: «Налей»! Та покосилась на её огромный живот: «Тебе же вредно».
- Мне будет вредно, если ребёнок останется сиротой. Понесло наших мужиков к чёрту на рога, а Альберт твой дома остался, козёл! - она махнула стаканом в сторону Нади, расплескивая коньяк.
- Он давно не мой, к нему жена приехала, - лениво парировала та, стараясь увернуться от алкогольных брызг.
- Ну и что – жена! У Ольги вон, тоже Вася женился на какой-то, а Ольга как была при нём, так и осталась!
- Ну, сравнила, у Ольги Вася – человек! А Косарь как был дерьмом, так и остался. Ты пей, давай, раз просила, а то взяла моду – коньяком полы мыть, - высказалась Тома.
Надя посидела ещё немного, прошлась по рынку пообщаться со знакомыми девчонками и вернулась домой. Там ждала её верная подруга, безмолвная слушательница и советчица Виктория. Как и всю последнюю неделю, Надя ставила какую-нибудь кассету, желательно американский боевик – чтобы не грузить мозги, и усевшись в мягкое кресло, старательно пошивала одно кукольное платье за другим, одно наряднее другого. Она старалась занять свои руки, чтобы отвлечься от тяжёлых мыслей.
Размышляя о государственном перевороте, она чувствовала страх. Нет, не о судьбе президента она беспокоилась, уж он-то по-любому не пропадёт. Она не восхищалась Горбачёвым, многие его начинания казались сомнительными и вызывали опасения, а то и неприязнь. Чего только стоила его борьба с пьянством, а красиво называвшаяся программа разоружения на деле обернулась катастрофой для армии. Когда стали резать авианосцы, пуская гордость флота на гвозди, и расформировывать воинские части, командиров начали массово отправлять в отставку, и из элитного сословия офицеры превратились в малообеспеченную прослойку. Нет, эти реформы нравилась, похоже, одному президенту. А вот ускорение и перестройка, про которые сочиняли анекдоты, для Нади оказались кстати. Эти нововведения оставляли небольшой люфт в жёсткой регламентации закостенелой экономики, что давало возможность если не дышать свободно, то хотя бы чуть- чуть вздохнуть.
Надя опасалась, что закончатся те небольшие послабления, которые давали ей возможность работать и зарабатывать, и она смогла, наконец, почувствовать себя человеком. И она не хотела это терять. Боялась возврата в то время, когда она сидела в дальнем углу кабинета, низко склонив голову, страшась, что её уволят, и ей придется отправиться работать на причал, в холод и дождь. Придётся, как прежде подсчитывать, хватит ли денег до конца месяца, если она рискнёт купить босоножки и колготки одновременно.
Патриотические увещевания генерального директора, призывающего защищать счастливую жизнь в Советском равноправном обществе, вызывали у Нади судорожную усмешку. Прошлое у всех было слишком разным! Для номенклатуры, получающей все материальные блага в спец распределителе, этот социалистический рай действительно являлся прекрасной эпохой. А вот она ничего прекрасного для себя в уходящем времени не могла вспомнить. И теперь что, вернуться в великолепный советский парадиз? Нет, она не собиралась рыдать, размазывая слёзы и сопли, ностальгируя по прошлому, она боялась его возврата.
Она ждала, чем закончится противостояние гигантов политики. Этих бесконечно далёких и чуждых ей полубогов, с которыми, однако, так странно оказалась связана её собственная, неведомая им жизнь. И Сергей стал единственным связующим звеном между ними и ею. Эти фантастические события в Москве, похожие на плохой американский боевик, делались реально существующими на самом деле, благодаря участию Арбатского. Он отправился защищать то новое, ту небольшую свободу, те возможности, те надежды, что появились в её жизни. Она молилась, чтобы он вернулся, чтобы все вернулось! Ей казалось, что время застопорило свой ход, часы остановили движение стрелок, и никогда не закончится это бесконечное томительное ожидание. Но всё кончается, завершилось и это неопределённое состояние.
Сначала был звонок Сергея, потом и сам он возвратился из Москвы, он зашёл к ней ненадолго. Друзья выпили по рюмочке, Надя заметила, что Арбатский очень изменился, о своей поездке рассказывал скупо, больше помалкивал. И она не стала его расспрашивать, что, собственно, он делал в столице, с кем встречался и что там видел. Она поняла, что он не хочет говорить об этом, и не стала настаивать, как бы ей этого ни хотелось. Он задержался немного около кукольного домика, забрал свой запечатанный конверт и ушёл.
Было всеобщее ликование по телевидению и очень сдержанное выражение радости среди отцов города. На уровне исполнителей, к которым относилась Надя, хорошим тоном было проявление лояльного отношения к руководству своей организации и признание истинными их верноподданнические чувства. Считалось неприличным вспоминать устные и письменные заявления начальства в период путча. В управлении издали распоряжение, в котором в категорической форме утверждалось, что именно генералитет предприятия оказывал содействие законному правительству, и сурово осуждал участников переворота в то смутное время. Куда девался предыдущий прямо противоположный по смыслу приказ, осталось тайной – он бесследно исчез в бездонных глубинах канцелярии, как будто и не было его вовсе. Зато под новым постановлением в поддержку победившей власти предлагалось подписаться всем ведущим специалистам учреждения под зорким оком сотрудников первого отдела. Эти подписи и стали пробой на лояльность.
Данная акция прошла успешно. Помня о переменчивости жизни, все молча, подписывали и брезгливо передавали дальше этот документ внутреннего пользования. Никто не осмелился высказать хотя бы слабое сомнение в правдивости этой бумажки. И лишь семь человек из всего управления не пожелали подписаться, сославшись на то, что не собираются участвовать в чужих политических играх. Эта невинная отговорка, казалось, осталась незамеченной, однако, не прошло и двух месяцев, как все семеро, один за другим покинули организацию. Один в связи с сокращением штатов, другого перевели на такую должность, с которой он сам ушёл, третьего отправили на пенсию. А кому-то просто предложили уйти по-хорошему, во избежание увольнения за несоответствие с занимаемой должностью. Всё сделали тихо, в соответствие с трудовым законодательством. Жизнь пошла дальше. И Надя лишний раз убедилась, что в существующей реальности нельзя высовываться, даже если ты прав. Высовываться она ещё не научилась, и хоть и злилась на себя за свою мягкотелость и конформизм, но снова убедилась, что это для неё пока единственная возможность выжить.
В стране стали происходить невиданные события. Либеральный Горбачёв вернулся из Фороса при всеобщем ликовании, но победителем оказался не он, а Ельцин, который на волне победы над путчистами поднялся на недосягаемую высоту. Он стал всеобщим любимцем и фаворитом толпы. А Горбачёва технично оттеснили и от власти, и с телевидения - он куда-то исчез. Последний раз на экране его видели, когда он читал, наверное, в первый раз, по бумажке свою речь в Кремле. Это выглядело как последнее слово в суде: текст выверен до буквы, до запятой, президент удручён, а взгляд его постоянно падает на пустую чашку, впервые за многие годы не наполненную чаем, издевательски поставленную на стол, который совсем недавно он считал своим. Когда он покидал свой кабинет, одинокий и грустный, стало ясно, что уходит целая эпоха. Было немного грустно. Но никто о нём не жалел, потому что начиналась новая эра, и все думали, что и у них тоже начнётся другая жизнь.
«Союз нерушимый» начал разваливаться прямо на глазах, республики бежали из него, как из чумного барака. Когда о выходе заявили Прибалты, это казалось закономерным шагом - они всегда стояли особняком, хотя было, конечно, обидно потерять свою собственную внутреннюю «заграницу». Но когда и Украина отделилась, прихватив Крым, а Казахстан забрал себе Байконур, эйфории поубавилось, возникли сомнения в правильности происходящих перемен. Страна поменяла имя, флаг, герб, гимн, но музыка, взятая из оперы «Иван Сусанин», как-то не прижилась в качестве гимна всё ещё большой страны, она казалась невыразительной и никак не запоминалась.
Стало модным иметь хоть какую-нибудь родню за пределами России, которую пинали все, кому не лень. Те, у кого в родне значились только русские, с завистью смотрели на счастливчиков, кому повезло с родственниками, национальное самосознание бывших братских республик выросло до небывалых высот. Представители всех союзных республик пафосно заявляли об угнетении русскими, особенно старались грузины, имевшие во времена Союза самую жирную жизнь. Началось изгнание из новообразованных азиатских независимых стран представителей всех народов, не принадлежавших к титульной нации, с конфискацией у них всей собственности – движимой и недвижимой. В городе появились беженцы, некогда благополучно проживавшие в благодатных краях, а теперь с одним только паспортом приехавшие к не слишком успешной родне, проживающей в не самом благоустроенном месте с неустойчивым климатом. Евреи перестали скрывать свою принадлежность к избранному народу, и поголовно все говорили о своем притеснении и желании отправиться в землю обетованную. Многие действительно уезжали. Русским бежать было некуда, их нигде не ждали, и они начали активно интересоваться историей своей страны.
Вдруг все поверили в Бога и начали говорить о безвинно убиенном царе, который был, как оказалось, неплохим человеком. Россия тогда являлась богатой и сильной державой, а большевики сделали революцию на немецкие деньги, они и есть главные враги государства. Все открещивались от коммунистов и только что не били их прилюдно. На политическом небосклоне засверкали новые имена, новые кумиры, на экране телевизоров мелькали незнакомые лица. Все, как одержимые, запоем смотрели и слушали экономические и политические дискуссии, начали разбираться в различных партиях, которых развелось несметное количество.
Всё время происходили какие-то выборы, митинги, демонстрации, собрания, на которые ходили все поголовно и спорили до хрипоты о вопросах, которые их непосредственно не касались. Все начали думать, что они что-то значат для страны, что могут что-то решить и повлиять на законы и решения правительства. Это было ново и приятно. Настало время эйфории, когда можно стало безнаказанно высказать собственное мнение о любом из членов правительства и партийном лидере. И даже самому попытаться войти в какую-нибудь Думу – городскую, областную или государственную. Во власть полезли все, кому не лень, особенно те, кто не смог добиться успехов в своей профессии, некоторым упоротым кандидатам наук это удавалось.
Надя тоже ходила на выборы, смотрела телевизионные дебаты, читала газеты и листовки. И даже раздавала агитки какого-то кандидата в депутаты - ну, это по распоряжению генерального директора, который тоже внезапно увлёкся политическими играми.
На экране телевизора кипели страсти, бурлила жизнь. Митинги, съезды и дискуссии все смотрели, как сериалы, они казались даже интересней художественных фильмов. Собственно, это и были сериалы - реалити-шоу, и каждый зритель льстил себя надеждой, что может легко стать их участником. Умные, энергичные люди говорили о благе Родины, патриотизме, они в точности знали, как сохранить национальные богатства, привлечь инвесторов, разрабатывать недра, учили, как развивать экономику и поднять благосостояние народа. Но никто не объяснял, как обычному человеку выжить в условиях постоянно растущих цен и почти полного отсутствия продуктов в магазинах.
С сожалением Наде пришлось признать, что, несмотря на пафосные заявления честных и искренних молодых людей, никто не собирался заниматься устройством жизни тех, кого они называли «народ», к кому они обращали свои призывы. Каждый по-прежнему остался предоставлен сам себе и обеспечивал себе пропитание тоже самостоятельно. Спасение утопающих, как всегда оставалось делом рук самих утопающих.
Ничего не изменилось для Нади, разве что, вместо престарелых вождей она могла полюбоваться по телевизору на молодых, красивых партийных лидеров и даже на молодых генералов. Оказалось, есть и такие! И не просто молодые и героические, но даже умные, вопреки советским анекдотам и байкам. Но это было единственное, что приятно радовало.
Инфляция начала галопировать, никто уже не сдерживал рост цен. Те, кто порасторопнее, расхватывали в магазинах все подряд товары, пользуясь тем, что никто не занимался их переоценкой – просто некому было это делать. Цены на проезд в городском транспорте пересматривали так часто, что типография не успевала печатать новые билеты. В конце концов, городские власти приняли решение сделать проезд бесплатным – это оказалось дешевле, чем выпускать новые билеты, утилизировать старые и платить зарплату кондукторам и контролёрам. На некоторое время в общественном транспорте наступил коммунизм.
Все почти перестали прятать доллары, Надя поздравила себя за предусмотрительность, ведь она уже давно держала все свои накопления или в товаре, или в валюте. Но те, кто хранил деньги на сберкнижке, потерял их навсегда, не сразу поняв это. Вклады стали обесцениваться вследствие инфляции, а сберегательные кассы не посчитали нужным индексировать сбережения, компенсируя убытки населения. Хотя граждане долго надеялись, что государство – лучший гарант сохранности средств. Но в стране сначала поменялось правительство, а потом народным избранникам стало просто некогда заниматься такими мелочами, как потребности людей.
Особенно тяжело приходилось старикам, их пенсии превратились в такие жалкие гроши, что, если не помогали дети, им оставалось только умереть. Каждый выживал, как мог. Продукты в магазинах практически не появлялись, а, чтобы распределить среди населения тот минимум, который всё-таки выделялся централизованно, новые власти не придумали ничего лучшего, как ввести карточную систему. Если раньше по талонам продавали только водку и сигареты, то теперь ещё и сахар, муку, масло, мыло, стиральный порошок, чай. Пожилые люди начали вспоминать войну. Появилась гуманитарная помощь, все о ней слышали, но редко кому удавалось её получить.
В один из дней в отдел зашла агент Госстраха. Надя, застраховавшая свою жизнь 3 года назад на тысячу, потребовала у неё расторгнуть договор и вернуть уже накопленные 800 рублей. С подобными заявлениями обратились к ней и другие сотрудницы отдела.
- Ну, что вы купите сейчас за 800 рублей? - упиралась страховщица.
- Туфли кооперативные! На туфли как раз хватит.
- Зря вы так! Давайте лучше вы доплатите сразу недостающие до полной суммы 200 рублей, это сейчас легко, мы вам договор закроем, а через 2 года вы получите тысячу!
- И что я тогда куплю за тысячу? Шоколадку?
- Ой, ну что вы! Это сейчас деньги дешёвые, а потом всё опять в норму войдёт, и тысяча будет, как раньше.
- Нет-нет! Отдайте лучше сейчас мои 800 рублей! - настаивала Бестужева.
Страховщица промямлила что-то невразумительное, а сама отправилась в бухгалтерию и одним росчерком пера закрыла все договоры, переведя недостающие суммы из зарплаты Нади и её коллег на счёт Госстраха. И сколько женщины ни возмущались, отменить эту операцию они не смогли и своих денег они больше никогда не увидели.