Умереть деду Федору угораздило аккурат под самый но-вый год – вечером тридцать первого декабря.
А наутро первого января, несмотря на праздник, в дом по-койного пришли ближайшие соседки – бабки Шура и Анна. Следом за ними, прознав про смерть старика, с дальнего конца деревни подошли еще две старухи Мария и Лизавета. Пришед-шие, обив у порога валенки от снега, крестились и клали покло-ны иконе с зажженной лампадкой, затем подходили к детям: со слезами обнимали дочерей, пожимали руку сыну и, не снимая верхней одежды, остав¬ляя за собой сырые следы от валенок, проходили в горницу, где лежал покой¬ный – посмотреть. Лишь Лизавета нарушила этот порядок, перед тем как шаг¬нуть в от-крытую дверь горницы, она, скользнув взглядом по завешанно-му тем¬ной тканью зеркалу, нашла свое отражение в стеклянных створках шкафа, на мгновение задержалась, убрала выбившуюся из-под полушалка седую прядь волос и поправила воротник до-хи.
Новопреставленный во фланелевой клетчатой рубахе и до-машних три¬ковых штанах лежал посредине комнаты на двух сдвинутых лавках, покрытых цветастой клеенкой. Сложенные на груди кисти рук и босые ноги были пере¬хвачены широкой тесь-мой, в глазницах лежали тяжелые пятаки. На табурете в изголо-вье в граненом стакане торчал пучок восковых свечей. Про-хладном воз¬духе горницы, перебивая все прочие запахи, висел стойкий аромат плохо про¬сушенного теса смешанный с резкой вонью дешевой мануфактуры, исходив¬шие от стоявшего у сте-ны гроба, обитого кумачовым сатином.
Постояв над телом, старухи коротко всплакнули, посморка-лись в носовые платки и пошли раздеваться.
- Молодцы! Все по порядку сделали, - похвалила Федоро-вых детей бабка Анна, давая понять, что знает толк в таких де-лах. – А лежанку сегодня не топите, чтобы форточку не при-шлось открывать – избу выстудите. Завтра, как вынесут и исто-пите…
- Лежит, прям как живой! Красивый, любо- дорого посмот-реть, - улыбну¬лась маленькая старушка Мария, но спохватилась и спрятала улыбку.
Сын Федора внес в горницу жестяное корыто и два ведра чуть подогретой и подсоленной воды. Дочери приготовили мо-чалку, мыло и тряпки, на стул по¬ложили смертное отца.
Анна уже на правах старшей, дождалась, когда они уйдут, плотно при¬крыла дверь и накинула крючок.
- Так-то будет спокойней и нас и ему, - сопроводила она свои действия.
Растелешив покойника, старухи принялись рвать тряпки и готовить воду для обмытия.
За окнами, где-то неподалеку громко заиграла музыка, Ма-рия вздрогнула: - От же баламуты, всю ночь колобродили и все им мало…
- Праздник, пусть себе гуляют, - отозвалась Лизавета и с намыленной мо¬чалкой подошла к телу покойного. – Э-эх, отво-евался ты Федор Лукич... – про¬пела она, взяв в руку безволь-ную, сморщенную дедову плоть. – Ох, досталось тебе сердеш-ному, ох, досталось…
На эту фразу, значение которой, наверное, было известно, одной Лизавете, старухи отреагировали каждая по-своему: уко-ризненно сошлись брови Анны, понимающе закивала и вздохну-ла Мария, бабка Шура, так и не сообразив к чему, относятся слова Лизаветы «отвоевался и досталось», к тому ли, что сей¬час Лизавета держала в руке или в целом к тому, кто многие годы был ее нелюдимым соседом, вздохнула тоже: - Отмучился, сла-ва Богу…
- Жену-то свою, на сколь годов Федор пережил? – спросила Мария, неволь¬но покосившись на лицо покойника.
- Зину-то, - распрямилась Мария. – Считай… Верке – младшей теперь уж за сорок, а тогда только седьмой годок по-шел. Значит, поболе тридцати будет…
- На тридцать четыре года, - уточнила Лизавета.
Анна вынула из глаз пятаки, освободила от тесьмы руки и ноги стари¬ка.
- А мне, почему тот год хорошо помнится… Федор-то вер-нулся оттуда в ав¬густе, - кивнула она куда-то за окно. – Зина уж к тому времени не поднималась. Мы к ней по очереди ходили, помогали, чем могли. А погода тогда стояла – сушь! В Курганах целую слободу огнем, как корова языком слизнула. Леса го¬рели. А у нас поле ржи выгорело… Померла-то Зина в сентябре, а в декабре, с первым снегом – в деревне опять покойник – Матвея-бригадира в лесу бревном прибило…
- Вот-вот! – подхватила Шура. – И я помню: милиция тогда по домам ходи¬ла, все выспрашивали… Слух, был, что Матюха не сам под то бревно… Как вроде убили его… И Федора в рай-он возили. Он тоже в тот день в лесу был. И потому, что только что из заключения… Думали, Федор с Матвеем за Зину по-считался. Ведь, когда-то, в пору, когда Зина в девках была, Ма-тюха сватов к ней засылал. И потом разговоры были, что домо-гался он до нее, когда Федора поса¬дили…
- Побойся Бога! – цыкнула на нее Анна. – собираешь сплет-ни. Людям бы только языки почесать…
- Как же!.. – вскинулась Лизавета. - Сплетни! Если хочешь знать, мне сама Зина, Царствие ей Небесное, сказывала: прихо-дил к ней в дом Матюха… Гово¬рил: «Федора не жди! Таких как он из тюрьмы не выпускают, сгноят там…» Прям, вынь да по-ложь!.. А как понял, что попусту все – изгаляться стал. Зина и так всю войну на лесоповале надрывалась, а Матвей, как брига-диром стал – на тяжелые работы ставить стал – на ферме ваго-нетки с навозом толкать. Мо¬жет через это и болезнь, у нее раз-вилась…
- Ой, не греши, баба! Ой не греши… Про мертвых - то так… - покачала го¬ловой Анна.
- Кобель!.. – зло проговорила Лизавета.
Старухи разом подняли на нее глаза
- Пакостник и сволота был этот Матюха! Мало ему было вдовых баб после войны, он Зинаиде старое простить не мог… Уж, если на то пошло – не без по¬мощи Матвея Федор под суд пошел…
- А сидел то он за что? – спросила Мария, с опаской глянув в лицо покой¬ника.
Анна развела руки:
- Кто теперь знает… На суд никого не позвали. С войны, после госпиталя Федор пришел в сорок седьмом. Еле ногу тас-кал – после ранения. Работать в колхозе, конечно, не мог, взяли его кладовщиком в Заготзерно. Проработал, как вроде год, а потом у него на складе недоимки какие-то нашли…
- А я слышала другое… - перебила ее Шура. – Говорили, что посадили его за плен! С недоимкой той, как было дело… Председателем тогда у нас был Гри¬горий Борисыч, вот они с Матюхой с зерном все химичили. Голодно в тот год было – неурожай…
- Григорий Борисыч?.. Это про него говорят, что он пропал? – оторвалась от своего занятия Мария.
- Он самый! Сгинул, не нашли ни живым, ни мертвым… Так вот, после уборочной Григорий Борисыч и Матвей уговорили Федора приписать нашему колхозу сдачу скольких-то пудов пшеницы, для хорошего отчета. И пообеща¬лись, что подвезут через неделю. Федор и приписал – вроде свои… А те не подвез-ли! Ну, тут и закрутилось… Тогда-то председатель с бригади-ром бумагу про плен Федора написали, чтобы их самих за пи-щик не взяли. Федор-то два года в плену был, а в ту пору это хуже всякого воровства считалось…
Некоторое время старухи молча терли коричневую кожу старика. Прервала тягучее молчание Мария:
- Что поминать худое, давайте о хорошем лучше…
- И то верно, - поддержала ее Шура, расчесывая после мы-тья редкие седые волосы покойного. – Вот, Федор Лукич, пред-станешь ты перед Господом Богом чистым и пригожим. А каким ты был по молодости… Как сейчас помню: косо¬вороточка крас-ная, сапожки хромовые начищенные, как зеркало. А глазоньки черные, как глянет, бывало, внутри аж ёкает…
- «Ёкает!», - у нее! – визгливо передразнила Лизавета. – То-то ты и мела хвостом, как Федор один остался…
- А ты не мела? – вспыхнула Шура. – Мне то безмужней - вдовой что? А ты еще при живом муже, Федору прохода не да-вала. А как своего Яшу похоро¬нила и вовсе… Иль не помнишь уж?..
- Бабы, бабы! Угомонитесь. При покойнике-то собачиться, – повысила го¬лос Анна.
- Погодь, Нюр! – расправила плечи Лизавета. – Дай я ей скажу!.. Вот тут она про Яшку моего заговорила. А знаете, ка-ким был этот «Яша», Царствие ему Небесное, - она мелко пере-крестилась. – И за одно: ни дна ему не покрыш¬ки! Это он на людях гоголем ходил, а дома, как выпьет – чистый зверь. У ме-ня ж синяки не сходили. А я все сносила, из-за детей терпела. Может за это мое терпение и прибрал его Господь до срока. Поверите, когда хоронили, плакать вроде надо, а у меня на ду-ше светлая Пасха…
- Чур, тебя, чур! Не греши – оборвала Анна. – Нашли вре-мя! Давайте лучше покумекаем, как одевать его будем… Шта-ны-то, ладно, оденем, а рубаху и пиджак распарывать придется – заколел больно.
Не мешкая Мария, взяла в руку лезвие:
- Только распарывать, а как же… По-другому никак не удастся.
- Тут и трусы, и исподнее, - Шура открыла другой пакет.
- И то, и другое одевай! – распорядилась Анна.
- Правильно, чтобы не замерз там, - улыбнулась Мария и посмотрела на гроб. – С домовиной сами управимся или Леньку на подмогу звать будем?
- Гроб то поставим, а дальше нам одним навряд ли спра-виться. Давай зови Леньку, - вновь взяла руководство на себя Анна. – Ты Марусь ставь табу¬ретки, побольше которая – в голо-ву, поменьше – в ноги…
Дочери Федора – Надежда и Вера приехали в деревню за три дня до ново¬годних праздников по телеграмме брата Леони-да, проживавшего с семьей в со¬седнем с деревней отца селе. До того, дед Федор месяц пролежал в больнице, врачи сделали, что могли, но болезнь старика уже не поддавалась лечению, и его выписали из больницы домой – умирать. Сестры по очереди дежурили у постели больного. Если первые два дня после их приезда, отец дышал более или менее ровно, то к утру тридцать первого дыхание стало отрывистым, с хрипами, а пульс на его холодной запястье едва можно было обнаружить, за¬метно по-темнели ногти на руках и ногах, ввалились щеки, заострился нос.
К завтраку пришел брат Леонид, за столом дети совеща-лись:
- Кончится сегодня батя, руки ледяные и синие, задыхается. Слава Богу, что ничего не чувствует... – говорила самая стар-шая из всех Надежда.
- Хорошо, что без мучений, - вторила сестре Вера, и взды-хала: - Надо ж, прямо под Новый год… Но, если что, гроб там, венок, продукты на поминки – я деньги отца я с книжки сняла. Если покупать… Надо ж, как знал, летом на меня доверенность написал, - вновь вздыхала она.
- Покупать!.. Сегодня праздник, между прочим... - подсказал Леонид, без удовольствия, и даже с отвращением, глотая чай из стакана.
- Праздник завтра! - твердо сказала Надежда и решительно поднялась из-за стола. – Вот завтра точно магазины будут рабо-тать через пень-колоду. Потому, я думаю надо сегодня ехать в район и покупать все: продукты... – она запнулась, ей не хоте-лось повторять то, что так легко сказала сестра. – Все эти… Принад¬лежности, - наконец нашла она подходящую замену. Порывшись в своей сумоч¬ке, Надежда достала деньги и поло-жила их на край стола. – Давай Лень, соби¬райся и езжай. С ин-женером в гараже я вчера договорилась – машину даст.
- А хорошо ли при живом-то еще? – перешла на шепот Ве-ра, прибавляя к взносу сестры свои и отцовы деньги.
Конечно, нехорошо, - кивнула Надежда. – Ну, а завтра… Кто знает, как бу¬дут магазины работать, у нас праздник один день не отмечают. Тем более та¬кие магазины... – она в своей речи снова натолкнулась на риф… – Специфические.
Леонид порылся в карманах, будто что-то искал там, не к месту улыбнулся.
- У меня, девки, какое положение – зарплату в совхозе уже полгода не пла¬тят, все завтраками кормят. Но!.. – поднял он вверх указательный палец, придав лицу серьезное выражение. – Как только получу!.. Там у меня будут хорошие деньги – с вами расчет в первую голову…
- Ладно тебе, Лень, - Надежда пересчитала деньги и собрала купюры в одну стопку. – Я тут написала, что надо купить... – положила она на деньги сло¬женный вчетверо листок. – Должно хватить на все. Давай езжай…
- Ну да… Раз надо ехать – сейчас и поеду, - косясь на день-ги, забормотал Леонид и поднялся со своего места. – Конечно… А то завтра… Праздник ведь… Цены опять же после Нового года вспухнуть могут. А я мигом в гараж и вперед! Все будет пучком!.. – к нему возвращалось хорошее настроение.
Надежда с укоризной посмотрела на брата.
- Я про продукты говорю… И про это самое… Про принад-лежности… Го¬ворю, подорожать может после праздников… А раз надо – куплю все как поло¬жено, батя обижаться не будет. Так чего и сколько берем?.. – надев полушубок и шапку, он вер-нулся к столу.
- Говорю ж тебе – я все написала, - покачала головой сест-ра. – Продукты и водку бери на рынке – там дешевле. Не пере-плачивай.
Леонид выставил вперед свою огромную ладонь:
- Спокойно сестры, меня учить – только портить, - двинулся он к выходу.
- Господи! – невольно прыснула Вера, заметив на ногах брата лишь тол¬стые шерстяные носки, - так босиком и пой-дешь?.. Совсем голову потерял.
Проводив Леонида, Вера собралась на почту звонить до-мой, а Надежда принялась готовить обед. Сходила в погреб, набрала картошки, помыв ее при¬способилась чистить над вед-ром, когда из приоткрытой двери горницы, где ле¬жал отец по-слышалось скрип кроватных пружин кряхтенье. Надежда замер-ла и прислушалась. За кряхтеньем последовал сдавленный ка-шель. Бросив нож в ведро, она тихо подошла к двери и загляну-ла в щель. Окна горницы были за¬дернуты плотными занавеска-ми, и она с трудом различила кровать отца, а вгля¬девшись во мрак – не поверила своим глазам: отец старательно вытирал рот оказавшимся под рукой полотенцем. Открыв дверь побольше, Надежда прибли¬зилась к кровати и включила лампочку ночника. Глаза отца были открыты, чуть подернутые поволокой, белесые, но это были живые глаза, он смотрел и видел ее.
- Пошто свет застите? – чуть слышно спросил отец.
От ударившей в голову волны, Надежда не расслышала его вопроса, приня¬лась поправлять подушки, одеяла, приговаривая: — Вот и хорошо! Очень хоро¬шо… Ты молодец, пап! Теперь дело пойдет на поправку…
В блеклых глазах засветился гнев. Отец отложил полотенце в сторону и указал своим желтым пальцем на окно: - Открой – темно!
Надежда опомнилась и поспешила выполнить его повели-тельную просьбу, впустив в горницу яркий солнечный свет.
- Вот так, - удовлетворился Федор и то ли от света, то ли от слабости, при¬крыл глаза. В этот момент Надежде даже показа-лось, что он улыбнулся.
Открыв глаза в следующий раз, он осмотрелся. Взгляд его задержался на тарелке с фруктами.
- Поесть хочешь?.. – догадалась Надежда и, выбрав самый большой апель¬син, все еще дрожавшими от волнения пальцами стала торопливо чистить его.
Отец протестующе замычал, отвергнув заморский фрукт.
- Тогда может быть яблочка?.. – не дожидаясь ответа, Надежда сорвалась со своего места на кухню за теркой. – Я ми-гом!..
Протертое яблоко с ложечки старик съел с удовольствием, а подкрепив¬шись, строго спросил: - Русскую нынче топили?..
- Сегодня не топили, вчера вечером топили, – кивала Надежда, снова поправляя отцову постель. – Тебе холодно?.. Сейчас истопим еще… И лежанку истопим. Тепло будет…
Отец прокашлялся.
- Дрова откудова берете, из поленницы в сарае?
- В сарае берем, в сарае…
- Из поленницы в сарае – на растопку и самовар. Там береза сухая. Для пе¬чек берите осину под навесом во дворе. Осина больше тепла дает…
- Хорошо, пап, хорошо. Будем брать со двора, – Надежда взяла руку отца в свою ладонь. – Может тебе бульончика сва-рить?.. Из курицы, свеженького… Он тебе полезный будет…
Отец словно не слышал ее и продолжал: - Ленька придет, скажи, чтобы трубу почистил – в хату гарь идет и снег с крыль-ца сбросит, поди, опять нава¬лило, а то дверь, как летошний год, закрываться не будет. И еще, пусть кадку с прелой капустой из погреба достанет, а то мух разведется... – он хотел добавить еще что-то, но сил не хватило.
Надежда не почувствовала, как по ее щекам сами собой по-катились слезы, и поняла, что плачет, когда слезы закапали на постель. Такое знакомое брюзжа¬ние отца сейчас ей было доро-же всего на свете. Справившись с собой, она осторожно поло-жила руку отца и вышла на кухню. Теперь прислушиваясь к каждому шороху в горнице, она достала из холодильника кури-цу, сполоснув кипятком из чайника, поставила ее варить, а сама вернулась к отцу.
Его глаза были открыты.
- Чего приехала-то?.. - Да так... – смутилась она прямого вопроса, но тут же поправилась, улыб¬нувшись, - в гости к тебе приехала, пап… А что нельзя?..
- И Верка тоже?..
- И Вера тоже приехала. И Ленька с утра уж был…
- Все, значится, собрались, - с задержкой произнес Федор, о чем-то раз¬мышляя. – Ну собрались и собрались… Твои-то как? – спросил он.
- Да, слава Богу, пап… Алексей работает, платят теперь почти без задер¬жек… Ну, а Миша в армии. Весной должен вер-нуться…
- Верка со своим живет?
- Ты ж знаешь, пап, в разводе они… Сошлись, вроде год жили. Но опять не получилось…
- Непутевые! – заключил Федор. – говорил же ей дуре, не ходи за него!.. Сразу было видно – поганец. Таким ни жена, ни дети не нужны. А она – «лю¬бовь, любовь…», – силы вновь оста-вили его.
Еще с полчаса Надежда сидела рядом с кроватью отца не шелохнувшись, боясь потревожить его сон, глядя на исполосо-ванное морщинами его лицо, пока не услышала, как скрипнула входная дверь. Она вышла из горницы.
У порога снимала пальто Вера. Ее лицо с мороза горело ярким здоровым румянцем.
- Еле дозвонилась, - сказала она громко, но осеклась, увидев приставлен¬ный к губам сестры палец.
- В себя пришел отец... – прошептала Надежда.
- Вот это да!.. – опешила Вера.
- Слышу – кровать скрипит, зашла, а он сразу: «Чего свет застите? Окна открой…». Яблоко ему потерла – съел. Вроде, только оклемался, а сразу ругать¬ся, – улыбнулась Надежда. – Знаешь его характер…
- Раз лается, значит точно оклемался. Может и поживет еще... – задумчиво проговорила Вера. – Только нам теперь как быть?.. Ленька то сегодня всё при¬везет, а тут…
- Сама не знаю!.. Кто знал?.. Бес меня попутал с этими праздниками, - посе¬товала на себя Надежда и пошла к плите…
Короток предновогодний день, только, кажется, развидне-лось, солнышко холодное прокатилось краем неба, прокатилось и зашло – и снова сумерки сгу¬стились над крышами домов. В окнах зажглись огни, замерцали разноцветьем новогодние елки, теперь уж до самого утра.
Леонид задерживался. Сестры накрыли на стол празднич-ный, новогодний ужин, но садиться не торо¬пились, чутко при-слушиваясь к звукам на улице и за дверью горницы.
- Спит. И дышит хорошо – ровно, - сообщила Надежда, в очередной раз, за¬глянув туда. – Где же Ленька?..
Вера глянула на часы.
- По всему уже должен вернуться.
Прошло еще минут десять. Темень за окном расступилась от снопа ослепи¬тельного белого света, совсем близко послыша-лось урчание большой машины и почти одновременно из гор-ницы донесся кашель. Не сговариваясь, сестры, разделили обя-занности: Надежда скрылась за дверью горницы, Вера, накинув на плечи шаль, вышла в терраску.
Леонид уже втаскивал туда большой еловый венок.
- Достал, все достал!.. – гордо объявил он, завидев сестру. Все, как положе¬но! Без документа – моги, а я добыл…
- Тише, ты! – цыкнула на него Вера.
- Ты чего?.. – не понял брат.
- Чего-чего! Не шуми – в себя пришел отец…
- Да, ну!.. Утром ведь…
- То было утром, говорю ж тебе – прочухался. Надежда сейчас у него.
- Вот так да!.. Я же все привез – продукты, эти принадлеж-ности… Гроб, в смысле и все такое… И что делать будем?.. – звенящим шепотом спросил Лео¬нид, дыхнув на сестру густым водочным перегаром.
Вера невольно поморщилась:
- Ох, Ленька! Все боишься, что тебя кто-то перепьет! До праздника стер¬петь не мог…
- Ладно, тебе, я ж дело делал, - проговорил он в кулак, и уже, стараясь не дышать на сестру, продолжил. – Я интересу-юсь: что делать будем? Ребята там уже разгружают…
- Продукты в дом заноси, а с остальным и не знаю, как… Может быть куда-нибудь пока отвезти, раз так вышло… Или у соседей поставить…
Леонид раздосадовано крякнул:
- Ну, ты сестра даешь! Кто ж из соседей согласиться к себе гроб поставить… Ладно... – после короткого раздумья, сказал он, поворачиваясь к двери. – Сейчас что-нибудь придумаем…
- И это... – Вера показала на венок, - тоже забирай.
Надежда включила ночник. Отец не спал.
- Ночь? – спросил он тихо.
- Ночь, пап, ночь. Новый Год скоро встречать будем. Вот все вместе и встретим. Давно мы уж так не собирались, - при-села она на край кровати. – Жалко, что елку не приготовили. Ты помнишь, когда мы маленькими были, все¬гда елку наряжали…
- Помру я! – промолвил Федор. – Сегодня помру.
- Да что ты пап!.. Видишь, тебе лучше стало. Праздник се-годня... - почув¬ствовала Надежда в словах отца страшащую уверенность. – За¬чем ты так? Все будет хорошо!..
- Помру! – повторил вновь он. – Нутра не чую, как нет там ничего… Ленька с Веркой где?
- Здесь они. Позвать? – приподнялась с кровати Надежда. – Сейчас позову…
- Не зови, не надо, - остановил ее отец. – Тебе хочу ска-зать… - говорил че¬рез силу он. – Ты у меня, Надька самая уда-лая была всегда. Тебе лучше… Попа зовут чтобы… - в груди его заклокотало. – А я тебе скажу… С Богом у меня того. Нелады… Дела Боговы сподобился решать. Грех на мне. Душегуб я… Ты, все одно, в церковь пойдешь, свечки ставить, поставь и за них. За упокой… - дыхание его сбилось, из гортани вырвался хрип, и уже не в силах досказать, он пошевелил пальцами: большой и указательный пальцы спрятались под дрожащей ладо¬нью, оставшиеся три легли на одеяло, старик выдохнул, тело его вы-тянулось и обмякло.
Надежда взяла его тотчас отяжелевшую руку, прижала ее к себе, и уже не сдерживаясь, разрыдалась.
За дверью горницы ждала Вера.
- Ленька все сделает… - сделала она шаг навстречу, но взглянув на сестру, не смогла договорить, подавилась слезами…