Глава 24. Замужество. Возвращение. Повесть

Татьяна Чебатуркина
     Предыдущая глава 23. http://proza.ru/2024/02/08/1206

       Глава 24. Замужество.


   На сватовство она пришла из Дома культуры только после десяти часов вечера, когда закончилась торжественная часть с докладом о правах трудящихся и большой праздничный концерт. Просто девчонки уговорили выступить в знакомой танцевальной композиции вместо заболевшей участницы, и с переодеваниями и ожиданием своей очереди в программе Саша совсем забыла о сватовстве.

     Когда переступила порог дома, похоже, из-за шумных хмельных разговоров ее просто не заметили. Потом Константин Сергеевич, увидев Саша в проеме двери, поставил рюмку, вышел из-за стола, обнял за плечи, обдав винным запахом, и сказал:

     — Вот моя невеста! Она была занята, пока мы ее сватали. Сашенька, скажи всем сразу — согласна выйти за меня замуж?

     Саша видела улыбающиеся лица своих родных, школьных учителей за празднично накрытым столом, удивившись про себя, когда мама с бабушкой успели все наготовить, не сказав ей ни слова. Ведь Саша проспала до обеда, а потом убежала к подружкам в гости.

     Растерявшись, она ничего не успела сказать, когда Константин Сергеевич, никого не стесняясь, обнял ее по-хозяйски и поцеловал так, что Саша на секунды просто потерялась в пространстве и времени от желания раствориться в близости с этим человеком, остаться наедине с ним, и пусть делает с ней, что хочет.

    От этих поцелуев и от того, что они обещали, она убегала в Саратове на третий этаж, запирала дверь на все запоры, шепча взволнованной подруге: — Ради бога, не впускай его!

    Потому, что его желание передавалось ей, выбивало из привычных устоев невинности, грозило всеми неприятными последствиями, о которых были исписаны десятки прочитанных ею книг.

     Саше налили вина, шумно чокаясь, желали счастья, говорили, какой Костя — порядочный человек, а потом все включились в какой-то общий разговор. И Саша воспользовалась случаем, чтобы прийти в себя, ушла незаметно в спальную комнату, не раздеваясь, легла на высокую старинную мамину кровать, на гору пышных подушек, натянула на ноги край бархатного покрывала и уснула без всяких сновидений.

     Она не слышала, как в комнату заходила мама и укрыла по плечи легким пледом, выпроводила отца и ушла угощать гостей чаем с пирогами.

     Как, присев у нее в ногах, Константин Сергеевич сидел смирно, не касаясь даже пледа, и о чем-то долго-долго грезил, а потом его позвали, и он ушел, сказав в дверях учителям-коллегам: — Пусть отдыхает, мое солнышко.

     Как вздохнула, заглянув в спальню, бабушка:

      — Вот и выпорхнет скоро в жизнь, наша птичка.

     Утром в гости зашел Николай. Ему дали отпуск на майские праздники за отвагу на пожаре в большом промышленном городе, где он учился.

     Оглядев стол уже без скатерти с целой батареей чистых рюмок, стаканов и горой тарелок, он поздоровался и позвал Сашу выйти во двор.

      Он сидел на лавочке под окнами дома, такой большой, сильный, в своей аккуратно отутюженной форме, с буквами К на погончиках, ее верный и надежный друг. Она помнила, как тогда, на выпускном вечере, он обнял ее, грустно сидевшую в уголке праздничного стола:

    — Саша, оглянись! Ведь кроме Женьки вокруг тебя сотни людей. Сколько его можно вспоминать? Уехал — и все: ни одной строчки, ни одного звонка. Избранные. Они Родину продали из-за своих сумасшедших пособий. Да, если я его здесь или где-нибудь встречу, — я ему руки не подам. Друг, называется! И что? Уехали, а мы и без них великолепно управляемся. Но, честно, обидно!

    Письмо, которое Николай прислал ей в университете, она помнила наизусть, но тогда так и не ответила:
   
     «Насчет болезни. Сашка, ты — сильная. Подумаешь, порок сердца. Главное, не сдавайся и не хандри. Влюбись в кого-нибудь, пока я далеко. Пусть эта любовь даст тебе силы победить болезнь. Пишу, а сам готов прибить того, кто к тебе притронется. Сашенька, люблю тебя больше всех на свете! Пожалуйста, пиши».

     Саша только, что встала, и никак не ожидала такого грозного наскока от всегда спокойного друга:

     — Да, ты знала, кого выбрать! Против Константина Сергеевича я не пойду! Он — мой друг, он — как старший брат. Его авторитет не обсуждается. Мы все за него. И ведь он выбрал именно тебя! Мало ему учительниц незамужних, что ли? Нет, именно тебя! Уезжай в Саратов, Сашенька, немедленно и не появляйся в селе. Вот увидишь, вся твоя влюбленность пройдет! А я с ним поговорю спокойно. Скажу — не мешай нашей умнице учиться. Что тебе других женщин мало? Саша, давай я тебя сейчас же в Саратов на дядькиной машине отвезу!

      Саша, взяв горячую Колькину ладонь, сжала своими ладошками, и, не давая ему подняться с лавочки, сказала с улыбкой, изменившимся голосом:

   — Я очень его люблю, Коля. От судьбы не убежишь.

     Коля молча встал и пошел к себе домой, по-военному чеканя шаг, хотя был на простой сельской улице.

     В мае Саша досрочно сдала сессию. Рано утром в одну из суббот встретила с поезда Константина Сергеевича. Он был сдержан, не лез целоваться, вел себя, как когда-то, предупредительно.

     В шумном Крытом рынке купили все сразу: элегантное свадебное платье до колен, расшитое блестками, длинную фату, кольца, белые туфли и светлый костюм.

     Продавщица невежливо выпроводила Константина Сергеевича, когда он хотел заглянуть за высокие шторы:

    — Нельзя, молодой человек, до свадьбы на невесту глядеть!

     А потом она проводила его со всеми покупками снова на вокзал и засела за математический анализ. Все было решено. И теперь только беготня по деканатам, согласование с преподавателями дней сдачи контрольных работ, зачетов и экзаменов были на первом плане.

     Сейчас, спустя столько прошедших лет, Саша понимала, что вот это волнующее слово «Люблю», которое она произнесла перед Колей, которое произносила мысленно наедине сама с собой, не имело тогда для нее строго определенной окраски в обычном понимании, как другие слова.

      Просто в нем, этом слове, сконцентрировалось сразу все: неизвестность, любопытство, чувственность, притягательность поцелуев, пронизывающая теплота объятий, новизна. А главное чувство было осязаемо, понятно — нетерпеливое ожидание.

      За неделю до свадьбы приехала из Волгограда будущая свекровь. Когда Саша пришла из библиотеки после обеда, то за накрытым столом в зале увидела только женскую половину семьи — маму и бабушку и во главе стола – неизвестную даму с высокой прической, в зеленом брючном костюме. На диване с неизменной гармошкой сидел хорошо навеселе дедушка. Они пели так дружно и весело «Пчелочка златая, что же ты жужжишь», словно репетировали вместе всю сознательную жизнь.

     При появлении Саши все замолчали, и она, услышав только имя, отчество — Анна Алексеевна — тоже замолчала, пока не пришли отец и Константин Сергеевич.

     Он расцеловал мать, обнял ее за плечи и сказал:

     — Мой отъезд в город откладывается, мамочка. Я остаюсь здесь.
 
     И Саша запомнила то страдальческое выражение на лице Костиной матери, почувствовала ее уже заранее созревшее недоверие к девушке, любовь к которой поменяла планы сына вернуться домой.

     И эту материнскую ревность Анна Алексеевна никогда не скрывала, обвинив Сашу даже в безвременном уходе сына.

     Свадьбу организовали в школьной столовой в первое воскресенье июня. Не было традиционных машинных выездов с часовым показушным фотографированием на память и приставными улыбками на фоне достопримечательностей села, когда все гости исходят слюной в ожидании у давно накрытых столов.

     Пешком прошли триста метров до ЗАГСа после выкупа невесты. Регистрация, шампанское, фотографии на память и еще двести метров до столовой.

     Для Саши все было, как в тумане: держалась за руку, радовалась, улыбалась, танцевала, но эта публичность смущала. И мечтала, чтобы поскорее остаться наедине с Костей без этих настойчивых, фотографирующих каждое движение, любопытных взглядов.

     Он тоже думал об этом и, сжав руку, шепнул: — Давай сбежим отсюда.

     Они прошли, срезав угол, безлюдный в июньскую жару парк, заперлись от всех в квартире. Но их никто и не беспокоил. Гуляли в школе до полуночи, а потом родители Саши увели Анну Алексеевну к себе домой.

     А рано утром Костя разбудил Сашу, проведя кончиком косы по лбу, глазам, губам. Он, стоя на коленях перед раздвинутым диваном, на котором они провели свою первую супружескую ночь, смущаясь, сказал:

     — Давай, Сашенька, пока все спят, сбежим из села! Собирайся. Люблю тебя, как никогда никого не любил и больше не полюблю!

     Он вел ее за руку по еще сонному селу, не отпускал руку в автобусе. И даже, когда она задремала в плацкартном вагоне на нижней полке, он сидел рядом, положив свою ладонь на ее плечо, словно баюкая.

     Их медовый месяц прошел за Волгой, в спортивном лагере, где они спали до обеда, купались в прохладной волжской воде, катались на лодке, валялись на горячем песке и ни на минуту не расставались.

     Рядом не было родных, близких. Были только двое, принадлежавших друг другу людей, радующихся счастью близости, познания, свободе, любви и, просто, молодости.

     Саша запомнила слепящее отражение солнца на воде. Солнечные блики догоняли и провожали летящие моторки, тяжелые груженные самоходные баржи, скользили по рукам пловцов, вместе с водой набегали на песчаный берег…. Как это было давно, в другой жизни.... 

     (продолжение следует)

   Следующая глава 25. http://proza.ru/2024/02/08/1462