ЕВГЕНИЙ ЛЕОНИДОВИЧ ЛЮБАРСКИЙ: ПО СТРАНИЦАМ БИОГРАФИИ. ЧАСТЬ 14
К БИОГРАФИИ ПРОФЕССОРА БОТАНИКИ КАЗАНСКОГО УНИВЕРСИТЕТА ЕВГЕНИЯ ЛЕОНИДОВИЧА ЛЮБАРСКОГО
К БИОГРАФИИ ПРОФЕССОРА БОТАНИКИ ИЗ КАЗАНСКОГО УНИВЕРСИТЕТА БОРИСА МИХАЙЛОВИЧА МИРКИНА
На карнизах окон снег сугробами лежит. На улице так снежно, как было в моём детстве и, как давным-давно уже не было. Люди по снежным лабиринтам передвигаются. Но проезжие трассы очищены. Снег и ветер не прекращаются. Завтра начинается Новый год Зелёного Дракона по Китайскому календарю. Приду домой и приведу мою живую ёлку, которую установила еще 30 декабря в порядок. Она стоит в воде и вся её хвоя на месте, только игрушки надо бы поправить. Это какой-то уникальный случай с этой ёлкой. У автора Евгения Леонидовича Любарского, когда я приходила к нему в феврале 2021 года так стояла живая пихта. Но у пихты зелёная хвоя не опадает, даже если высохнет. Такое у дерева свойство.
Моя ёлка с толстым стволом. Я попыталась его немного обрубить, чтобы вода имела возможность циркуляции, но тупой топор только его поцарапал в разных местах на разную глубину. После этого я ствол поливала кипятком из чайника, чтобы смола ушла и поставила дерево в воду. Так оно и стоит, как законсервированное. Прироста нет, осыпались хвоинки только на самых нижних ветках. 20 кошечек разного возраста вокруг неё хороводы водят. Мишуру подёргали, шарики катают их по квартире... Ну, и кто же это такой умник, который сказал, что кошка и новогодняя ёлка не совмещаются?
НА СТРАНИЦАХ КНИГИ. Любарский Е. Л. Начало пути // Наследие ботаников в Казанском университете. Т. 3. Евгений Леонидович Любарский: по страницам биографии / редактор С. В. Федорова. Казань: Казанский университет, 2021. 11-162 с.
6. НАЧАЛО ВЗРОСЛОЙ ЖИЗНИ
В августе 1953 года, как только я приступил к работе в должности ассистента кафедры геоботаники, передо мной сразу встали три задачи:1. Быстро и основательно углубить свои познания в области ботаники, чтобы вести занятия со студентами на достаточно высоком уровне; 2. Определиться с темой кандидатской диссертации, т.к. я хотел сразу всерьёз заняться наукой; 3. Быстро подготовить и сдать кандидатские экзамены. В то время полагалось сдать четыре кандидатских экзамена в такой последовательности: по философии, по иностранному языку, по общей специальности, по узкой специальности. Я уговорил заведующего нашей кафедрой Михаила Васильевича Маркова разрешить мне сдавать экзамены в другой последовательности, мотивируя это тем, что мне, прежде всего, необходимо углубить свои познания в ботанике, чтобы запастись более серьёзным багажом для преподавательской деятельности. Поэтому сначала я сдал экзамен по ботанике, затем по геоботанике, по английскому языку и по философии. Для экзаменов по ботанике и геоботанике я сам подготовил программы, которые утвердили профессора М. В. Марков и В. И. Баранов – члены экзаменационной комиссии. Я в то время увлекался работами академика А. Л. Тахтаджяна, и программа по ботанике была вся выдержана в стиле его исследований. К большому удивлению всех сотрудников нашей кафедры все четыре кандидатских экзамена я подготовил и сдал в течение одного года и двух месяцев. Правда за такую скорость пришлось заплатить двумя четвёрками по философии и иностранному языку. Зато оба ботанических экзамена я сдал на отлично, и экзаменаторы не скрывали своего удовольствия от моих ответов.
Свою учебную работу я начал с проведения лабораторных практических занятий по анатомии и морфологии растений. Постепенно я вполне освоился с учебной работой.
В течение всего моего первого учебного года в статусе преподавателя мы с моим научным руководителем М. В. Марковым занимались выбором темы для моей кандидатской диссертации. Один из вариантов предполагал изучение связи растительности в Мугоджарах с подстилающими почву породами и оценку состава минеральных ресурсов по растениям-индикаторам. Потом обсуждался вопрос о том, чтобы я занялся спорово-пыльцевым анализом торфяных отложений, и я даже ездил в Москву на стажировку и освоение методики к профессору С. Н. Тюремнову, в то время заведовавшему кафедрой торфяных месторождений в Московском торфяном институте. Наконец, к весне мы остановились на теме «Луга в пойме реки Мёши» и обсудили программу и методику моих исследований. Мёша – одна из малых рек в Предкамье в Татарстане, протекающая параллельно реке Казанке между ней и Камой. Если на Дальнем Востоке мои речки – Майхэ и её приток Пейшула, то в Татарстане моя речка – Мёша. На Мёше я много лет впоследствии собирал научный материал для своих кандидатской и докторской диссертаций, охотился и рыбачил. Конечно, Амур и Волга тоже мои реки.
Поскольку, тема моей научной работы требовала полевых исследований, прежде всего в июне и июле, я уговорил М. В. Маркова на несколько лет освободить меня от проведения со студентами летней учебной практики по ботанике, что обычно делали в июне и июле все преподаватели нашей кафедры. Вместо этого меня больше нагружали аудиторными занятиями в осенне-зимнее время.
Где-то в первой трети июня 1954 года мы вдвоём с Михаилом Васильевичем на университетском газике выехали из Казани в районный центр Тюлячи (80 км от Казани), от которого – в соседнюю деревню Ключищи, расположенную рядом с поймой реки Мёши в среднем её течении. В Ключищах я остановился в деревенском доме на постой. Затем мы провели рекогносцировку в массиве пойменных лугов, осмотрели берега Мёши, я получил инструктаж. Вечером Михаил Васильевич уехал в Казань.
На другой день началась моя работа. Большой массив пойменных лугов напротив Ключищ раскинулся по правобережью Мёши. Луга были удивительно красивы, все в цветах. Я проводил многочисленные геоботанические описания растительности лугов на пробных площадях по 100 кв.м. Какое-то время со мной работал помощник – окончивший 9-ый класс школьник Феликс, интересовавшийся ботаникой, присланный мне в помощь М. В. Марковым. На разных участках поймы мы с ним заложили и инструментально пронивелировали три поперечных профиля поймы, на которых я провёл наиболее тщательные исследования: на участках каждого профиля с разными луговыми сообществами на каждой пробной площади. Помимо геоботанического описания, я брал пробные укосы травостоя для последующей оценки урожайности и оценки соотношения видов растений по количеству надземных побегов и по биомассе. И на каждой пробной площади я выкапывал большой почвенный разрез глубиной до 2-х метров или до уровня грунтовых вод, делал его описание и брал пробы почвы из верхних горизонтов для последующего лабораторного анализа. Трудился с большим интересом и интенсивно. Бывало, в день выкапывал и после описания и взятия проб закапывал по три почвенных ямы. После выявления всех характерных типов луговой растительности я занимался составлением на базе планов землепользования колхозов и совхозов геоботанической карты лугов в пойме Мёши. Это было очень увлекательное занятие. С помощью компаса и использования, совпадающих на плане и на местности ориентиров, я легко ориентировался в большом массиве лугов, и однажды даже в густой траве вышел точно на искомый мной незаметный в траве невысокий столбик, которым отмечалась граница двух соседних землепользований. Этим летом я собрал большой научный материал – основу моей будущей диссертации.
С Лялей мы всё это время продолжали дружить. Этим летом после окончания третьего курса она вместе со своей подругой и однокурсницей Таней Никитиной проходила производственную практику по зоологии в Лаишевском районе ТАССР. Ляля занималась учётом крота, а Таня – суслика. Мы с Лялей писали друг другу длинные «дружественные» письма.
В августе мы по предварительной договорённости с Сергеем Парфёновым отправились в отпускное время отдыхать на Чёрное море. Я почему-то сначала выехал в Куйбышев, где на несколько дней остановился в доме Нины Милютиной на окраине Куйбышева. Это был живописный район с одноэтажными деревянными домами и большими вишнёвыми садами, выходившими к берегу Волги. Почему я оказался в Куйбышеве, не помню. Возможно, мы с Сергеем должны были там встретиться (я из Казани, он из Мурома), чтобы вместе отправиться в Сочи. Встретились ли мы с ним в Куйбышеве или встретились прямо в Сочи, я уже не помню. Кстати, последний раз мы с Ниной позже случайно встретились во время какой-то моей поездки на поезде на перроне какой-то станции. Она тоже куда-то ехала с мужем – КГБешником. В Сочи мы с Сергеем поселились «дикарями» на съёмной квартире, какое-то время отдыхали, купались, загорали. Потом на теплоходе «Грузия» поехали в Одессу. Места у нас назывались «палубные». Мы их назвали «люкс под шлюпкой». Однажды на меня там случайно даже наехал ребёнок на трёхколёсном велосипеде. В Одессе остановились у старой знакомой Сергея и тоже несколько дней отдыхали, купались и загорали. Потом разъехались по своим городам.
Ляля в августе отдыхала с мамой тоже где-то на Чёрном море.
Наступил 1954/1955 учебный год. Всё шло своим чередом. Я проводил учебные занятия, обрабатывал собранный предыдущим летом научный материал, заканчивал сдавать последние кандидатские экзамены. Иногда ездил в командировки в Ленинград в Ботанический институт АН СССР для работы в библиотеке института с литературой по теме моей диссертации.
Продолжалась и наша дружба с Лялей. Ляля училась на 4-м курсе на кафедре зоологии позвоночных.
Следующим летом в июне-июле 1955 года продолжилась моя экспедиция в пойму Мёши. На этот раз в моём отряде было трое студентов, которые проходили под моим руководством производственную практику по ботанике. Это студент третьего курса Борис Миркин и студентки 4-го курса Галя Наумова и Ида Мельникова. Забазировались мы, получив необходимые разрешения, в здании школы в посёлке совхоза имени Сталина на противоположном берегу Мёши напротив Тюлячей и Ключищ. В посёлке преобладало население татарской национальности. Эта экспедиция получилась у нас и результативной, и весёлой, и с приключениями. Первое приключение произошло у нас сразу по приезде в совхоз. Получив ключи от здания школы, мы стали вселяться. В школе была печь. Мы решили сварить картошку. Печь сразу стала наполнять дымом помещение школы. Мы никак не могли наладить нормальную работу печи, но всё же решили доварить картошку. Картошку мы доварили, но дыма было столько, что вскоре из Тюлячей принеслась пожарная команда на конной тяге, потому что там решили, что школа горит. Нас, конечно, обругали, но потом помогли проверить на крыше печную трубу и выяснили, что в трубе свили гнездо галки, перекрыв дымоход. Проблема была решена, и в дальнейшем печь работала безотказно. Быт был налажен. Продукты мы частично привозили из города, частично покупали в местном магазине и у местного населения. Главным снабженцем был Боря Миркин. Он был разговорчивым парнем, быстро выучил необходимое количество слов по-татарски и благодаря этому пользовался большим успехом у местных женщин. Утром мы обычно умывались на реке, благо она была рядом со школой. Мы с Борисом иногда утром купались. Потом Борис обходил знакомых женщин и покупал молоко, яйца и другие продукты. Потом мы завтракали и уходили в луга на работу. Часто мы обедали и ужинали и в местной столовой. Спали на матрасах, разложенных на полу. Школа представляла собой крупное деревянное строение со многими комнатами, но мы сосредоточились в одной большой комнате. Иногда мы по очереди выезжали на пару дней в Казань по разным своим делам.
КОММЕНТАРИИ. Здесь автор говорит о том, что Борис Миркин был студентом 3-го курса в 1955 году. Он ошибся. Выдающийся ботаник Борис Михайлович Мирким в 1955 году закончил 1 курс Казанского государственного университета.
Иногда к нам в гости приезжал Валерьян Иванович Гаранин, который в то время работал в Высокогорском райкоме КПСС. Он тогда ухаживал за Идой Мельниковой. Мы с Миркиным по-доброму комментировали их отношения видоизменённой цитатой из известной песни «Прощай же, Ида Ивановна, неспетая песня моя». Вскоре они поженились и очень даже хорошо «спели» песню своей совместной жизни.
Однажды все на пару дней уехали в Казань, и я в школе ночевал один. А в селе ходили разговоры о том, что когда-то в этой школе повесилась учительница. Ночью за окном завывал ветер. Светила луна. Среди ночи я проснулся. И вдруг в сумерках увидел прямо перед собой: висит. Можете представить моё состояние в этот момент. И только через несколько секунд я понял, что висит сноп кукурузы. Конечно, мы видели в школе подвешенные к потолку снопы, но как-то не обращали на это внимания.
Как-то поздно вечером мы с Борисом Миркиным решили искупаться в Мёше. Слышим голоса, это из Тюлячей по тропинке в посёлок совхоза возвращались с танцев девушки. На Мёше с берега на берег был натянут трос и в качестве переправы по этому тросу на цепочке на ручной тяге ходил плотик. Плотик находился на Тюлячинской стороне. Ночь была тёмная. Мы с Борисом спрятались в воде у плотика. Когда девушки доплыли на плотике до середины реки, мы с громким криком схватили их за ноги. Можете представить, как они перепугались? Но, быстро успокоились.
Галя Наумова была очень весёлой хохотушкой. Её можно было очень легко рассмешить и затем смешить непрерывно. Однажды мы с Борисом её так непрерывно «расхохатывали» в течение 45 минут.
В столовой совхоза работал повар по имени Гаврила. Однажды мы с Борисом совершили долгий поход по лугам и болотам вниз по Мёше, и основательно промокшие и голодные довольно поздно возвратились в посёлок совхоза. По пути сразу зашли в столовую. Гаврила уже закрывал столовую и сказал, что никакой еды уже не осталось кроме манной каши. Мы уговорили его, чтобы он накормил нас хотя бы манной кашей. Можете себе представить: на двоих мы съели 12 порций манной каши.
Иногда я ходил по лугам и болотам в лаптях, привезённых мной ещё с Дальнего Востока. Это вызывало недоумение у местного населения, люди удивлялись: «С часами, а в лаптях».
В лугах мы продолжали делать геоботанические описания луговой растительности, брать укосы и проводить геоботаническое картирование лугов, значительно расширяя территорию наших исследований в пойме вверх и вниз по течению Мёши. Кроме того, мы с Борисом Миркиным ещё до начала экспедиции в середине мая специально выезжали в совхоз, чтобы заложить стационарные опыты по влиянию азотных, фосфорных и калийных удобрений на растительность наиболее распространённой и наиболее урожайной в изучаемых лугах разнозлаково-костровой ассоциации. Удобрения, предоставленные нам совхозом, использовались в разных дозах и разных сочетаниях. Каждый вариант опыта (в том числе контроль) закладывался на пробной площади 100 кв.м в нескольких повторностях. Результаты в виде описаний и укосов определялись в период сенокоса. В это же время в середине мая 1955 года в совхозе проводилось удобрение полей аммиачной селитрой с самолёта. Биплан АН–2 на территории посёлка загружался аммиачной селитрой и затем на бреющем полёте дозировано высыпал её на поля. Мы уговорили совхозное руководство разрешить нам провести производственный опыт по удобрению с самолёта лугов. На разнозлаково-костровом лугу был обозначен ориентирами необходимый по площади участок и при нашей помощи в ориентировании самолёт за несколько вылетов последовательно произвёл удобрение аммиачной селитрой намеченной луговой территории. В один из таких вылетов с самолётом произошёл непредвиденный случай. Загрузившись удобрением, самолёт едва поднялся над посёлком, как у него вдруг открылся, видимо недостаточно плотно закрытый люк и из него посыпалась селитра. У жителей совхоза было много гусей, которые паслись в это время «под крылом самолёта». Все гуси с энтузиазмом набросились на селитру и стали её энергично глотать. Поднялся невообразимый гогот, и гуси стали падать и «загибаться». На улицу выскочили хозяйки и с гневом набросились на нас с Борисом, т.к. лётчики-то были в небе, а мы на земле. Но одна из женщин стала отпаивать гусей кислым молоком, её примеру последовали другие, в результате все гуси ко всеобщему удовольствию были спасены. С учётом результатов этого производственного опыта, стоимости прироста урожая сена и стоимости использования самолёта, селитры и других расходов мне удалось произвести экономический расчёт использования самолёта для удобрения лугов и доказать тем самым его эффективность. Знаменательно, что моей первой научной, точнее в данном случае научно-практической, публикацией стала статья «Удобрение лугов с самолёта» в журнале «Сельское хозяйство Татарии» № 12, вышедшем в декабре 1956 года в двух модификациях: на русском и на татарском языках. Статья была принята к печати при поддержке моего дяди Павла Вадимовича Любарского, работавшего в то время в Министерстве сельского хозяйства Татарской АССР. Этой статьёй было положено начало моим научным публикациям, которых теперь уже около 350.
Кафедра геоботаники курировала биостанцию Казанского университета в окрестности железнодорожной станции Обсерватория. Летом сотрудники кафедры проводили на биостанции летнюю учебную практику со студентами и занимались стационарными и экспериментальными научными исследованиями. Когда я не был в экспедиции, иногда и я принимал участие в коллективных выездах сотрудников кафедры на биостанцию. И всегда постоянным активным участником летних научных исследований сотрудников кафедры на биостанции была наша тётя Галя. Она очень интересно по-русски разговаривала, немного похоже на язык Дерсу Узала, она, например, разговаривая на биостанции с собакой, увещевая её по какому-то поводу, обращалась к ней на «Вы». И тут же в разговоре с профессором Михаилом Васильевичем Марковым обращалась к нему на «Ты». Тётя Галя долго работала на кафедре. А позже, когда она вышла на пенсию, всегда было приятно случайно встретить её где-нибудь в трамвае и поговорить с ней. При этом она, всегда улыбаясь, вспоминала, как караулила меня, когда я учился на первом курсе, чтобы я не обдирал луковицы у комнатных растений.
Ляля вместе со своей подругой и однокурсницей Таней Никитиной 23 мая 1955 года выехали из Казани через Москву в Майкоп и далее в Кавказский заповедник на преддипломную производственную практику по зоологии позвоночных. 24 мая, подъезжая к Москве, Ляля написала мне письмо с дороги. В заповеднике Ляля и Таня проходили практику совместно со студентами из Воронежского, Горьковского и Московского университетов. Основная практика студентов проходила в разных местах заповедника, где они жили в балаганах, варили пищу на костре и совершали походы в горах. Ляля вела «Кавказский дневник», который начинался с 5 июня словами «Вышли в 8:30 из Гузерипля…». В Гузерипле находится главный центр заповедника, хотя контора заповедника находится и в Майкопе. Ляля занималась изучением питания куницы (собирала погадки, ставила давилки на грызунов), Таня изучала питание высокогорного тура.
Всё это время мы с Лялей активно переписывались. Причём, я посылал ей письма всегда в одинаковых «романтических» конвертах с парусными яхтами на море под голубым небом с белыми облаками на картинке. Я заранее много накупил таких конвертов. Я храню все Лялины письма.
«Хранят так много дорогого
Чуть пожелтевшие листы,
Как будто всё вернулось снова,
Как будто вновь со мною ты».
В конце июля в моё отпускное время я приехал в Сочи, остановился там «дикарём» на квартире и несколько дней купался, загорал, отдыхал. Однажды в парке я нашёл потерянное удостоверение личности министра МГБ Молдавии, отнёс его в военкомат, сказал, что через некоторое время вернусь в Сочи, и уехал к Ляле в Кавказский заповедник. Путь лежал в Майкоп, затем в Ходжох, оттуда в центр заповедника Гузерипль, куда я прибыл 25 или 26 июля. Из Гузерипля какой-то сотрудник выехал в то место в заповеднике, где в это время находилась Ляля, но добрался туда вечером. 27 июля Ляля появилась в Гузерипле и мы встретились. Ляля поводила меня по горам. Места изумительно красивые. Затем мы уехали в Сочи и далее в Сухуми (не помню, вместе или отдельно). Во всяком случае, я точно заехал в Сочи. В Сочи меня уже ждали и пригласили в КГБ, где я написал объяснение о том, как и где я нашёл удостоверение министра МГБ Молдавии, и сообщили мне, что министр просил передать мне его благодарность за то, что я правильно поступил, передав удостоверение в официальное учреждение. В Сухуми мы с Лялей прибыли в гости к её тёте Кате, сестре Лялиного отца, и там жили две недели, отдыхали, гуляли, купались и загорали. Помню, как мы целовались около Сухумского театра. В конце августа в Сухуми приехали из Москвы Лялина мама и тётя Надя, затем они все втроём на теплоходе «Украина» отправились в Ялту, куда прибыли 26 августа. А, я выехал в Казань, где мне с 1 сентября нужно было проводить занятия со студентами. В Ялте Ляля с мамой и тётей Надей недели три отдыхали в санатории. У Ляли как пятикурсницы сентябрь был свободен от занятий. После санатория Ляля с мамой приехали в Казань (не помню, приехала ли с ними в Казань тётя Надя или осталась в Москве). В это время мы как-то само собой и поняли, что нам уже пора пожениться, поговорили об этом и стали заниматься подготовкой к свадьбе.
Наступил 1955/1956 учебный год. С 1 сентября 1955 года меня перевели на должность лекционного ассистента. Мои занятия со студентами шли своим чередом. Помимо всего прочего небольшой объем практических занятий по ботанике, всего 20 часов, я обычно вёл и у одной группы первокурсников геологического факультета. Но, по-моему, в этом учебном году приём студентов на первый курс геофака резко увеличился, что было связано с развёртыванием в этот период интенсивной нефтедобычи в Татарской АССР. Потребовалось организовать подготовку большого количества геологов-нефтяников. На геологическом факультете в 1952 году была организована новая кафедра геологии нефти и геофизических методов разведки, а уже в 1954 году из неё выделилась отдельная кафедра геологии нефти и газа. В общем, мне досталось вести занятия в 12 подгруппах студентов-геологов. В неделю приходилось 12 раз проводить одно и то же занятие. Естественно, я наизусть мог всё рассказать, хоть разбуди меня ночью. Запомнился в связи с этими занятиями один случай. На одном из занятий я демонстрировал студентам один эффектный опыт, свидетельствующий о том, что в спорах плауна высокое содержание жира, до 50 %. Над пламенем лабораторной стеклянной горелки, в которую налит спирт, бросают щепотку спор, и они ярко вспыхивают. Видимо, на этот раз жестяная деталь, в которую вставлен фитиль, неплотно примыкала к стеклянной ёмкости спиртовки и после вспышки щепотки спор какая-то искра попала внутрь стеклянной ёмкости спиртовки. В тот же момент с шумом взорвался спирт, и горящий фитиль вместе с жестянкой метнулся в потолок, отскочив от которого, упал мне на голову. На моей голове моментально вспыхнули волосы, но благодаря моей быстрой реакции я сразу смахнул рукой пламя. Для студентов зрелище, конечно, оказалось очень интересным. Кожу на голове огонь затронуть не успел, но волосы на одной половине головы сгорели. Пришлось сходить в парикмахерскую и подстричься наголо.
Наша с Лялей свадьба состоялась в Рождество 7 января 1956 года. После регистрации брака в городском ЗАГСе, где нашими свидетелями были Игорь Тарчевский и его жена Татьяна, мы вместе с моими друзьями и Лялиными подругами собрались у нас в доме на улице Зинина, 21. Наша квартира № 2 занимала весь второй этаж деревянного двухэтажного дома. Все были нарядные. Ляля, как и положено невесте, была в белом платье. Лидия Тимофеевна подарила нам обручальные кольца и приготовила замечательные угощения, а Лялина мама привезла из Москвы трёхлитровую банку чёрной икры. Пировали и много танцевали в самой большой нашей комнате, в зале с паркетным полом. В этот день я и переехал от моей тёти Нины, у которой я жил после окончания университета, к Ляле.
Состоялась наша брачная ночь. Для нас обоих это было впервые. Мы оба были первыми друг у друга. Мне было 25 лет, Ляле 22 года. Я волновался, всё ли хорошо получится. Получилось.
На следующий день празднество продолжилось в кругу наших старших родственников и соседей по дому.
С нашей лёгкой руки на нашей свадьбе познакомились и вскоре тоже поженились мой товарищ по кафедре Юра Кулагин и однокурсница Ляли (на геофаке) Рита Филиппова (сестра Лии Филипповой, которая в то время уже была замужем за моим общежитским товарищем Мишей Черепановым). Также на нашей свадьбе познакомились и тоже вскоре поженились мой приятель по университету Валя Петренко и Лялина одноклассница и однокурсница (на геофаке) Аида Спиридович.
После свадьбы началась наша с Лялей семейная жизнь. По окончании университета Ляля устроилась на работу преподавателем в Казанское фельдшерско-акушерское училище. Летом 1956 года я продолжал описывать луга в пойме Мёщи и ставить опыты с удобрением лугов, уже без помощников студентов, а Ляля подрабатывала в экспедиции Казанского филиала АН СССР под руководством профессора В. А. Попова в селе Нармонка Лаишевского района Татарской АССР, занимаясь учётом пролетавших птиц и паразитологическим обследованием мышевидных.
В августе состоялось наше свадебное путешествие на Дальний Восток. К сожалению, точно уже не помню: до Хабаровска мы или двое суток летели на ИЛ–14, или ехали на поезде. В Хабаровске встретились с моим отцом, тётей Валей, сёстрами Риммой и Мариной и братом Мишей. Они в то время по-прежнему жили в Питомнике ДальНИИЛХ, но только в другом деревянном доме. Я познакомил Лялю с памятными местами моего детства и отрочества в Хабаровске. Затем по железной дороге через Владивосток мы поехали на мою родину в Соловейцев Ключ и в мою любимую Пейшулу. Через несколько дней в Пейшулу к нам приехал и мой папа. Забирались на вершину скалистой сопки Змеинки, осмотрели пещеру на её склоне, бродили по тайге, слушали крики зверей, ловили в таёжных речках ручьевую форель, впитывали дневную и ночную красоту уссурийской тайги. К сентябрю мы с Лялей вернулись в Казань, Ляля приступила к работе в Казанском фельдшерско-акушерском училище, а я – в университете. Потекли будни.
Евгений Любарский, Казань, 14 сентября 2021 г.
Светлана Федорова, Казань, 9 февраля 2024 г.