Александр Иванов и Николай Гоголь. Образ и слово в русской традиции пророческой миссии искусства.
Поэт славяно-русский должен быть более в духе Азиатском. В виде пророка – он должен высказывать ярко недостатки и возвышать добродетели – художник его вторит.
А. А. Иванов «Мысли при чтении Библии», 1846-47.
Иванов был в живописи тем же, чем Гоголь в литературе, а Киреевский в философии.
А. С. Хомяков, 1858
Большую статью с таким названием и двумя эпиграфами написала британская русистка Памела Давидсон. Она рассматривает известные факты биографий Иванова и Гоголя в свете убежденности каждого из них в своей пророческой миссии, выделявшей их среди более «земных» коллег по ремеслу. При этом если взгляд на поэта как пророка присутствовал в русской литературе еще до Гоголя, то Иванов был в этом смысле новатором. Гоголь и Иванов заключили своего рода духовный союз. Гоголь при этом выступал как наставник Иванова и позволял себе начальственные нотки, которые Иванов воспринимал как должное. В дальнейшем Иванов стал тяготиться претензиями Гоголя на старшинство, и их дружба охладела. Давидсон увидела в этой истории нечто большее, чем столкновение личностей, а именно – взаимоотношение Слова и Образа в пророчествах.
Давидсон начинает с анализа роли слов и образа в библейских пророчествах. В Ветхом Завете пророчества обычно открываются видениями, которые привлекают внимание и служат своего рода увертюрами, настраивающими как самого пророка, так и читателя на восприятие основного содержания, которое, как правило, следует в виде текста. Типичный пример: видение неопалимой купины, за которым последовали инструкции для Моисея (Исх. 3:2).
В христианстве, особенно православном, значение образного аспекта пророчеств и теофаний возросло. Благодаря иконопочитанию, образ становится полноправным языком веры. По мнению Давидсон (с которым нетрудно согласиться), корни убежденности Иванова в пророческой и потенциально трансформирующей роли живописи растут из почвы традиции русского иконописания. Вообще говоря, отношение Иванова к иконописи было неоднозначным. Он определенно считал византийский стиль устаревшим и стремился воплотить глубокое религиозное содержание при помощи художественного языка академизма (по крайней мере в период до Библейских эскизов – но Давидсон их не касается). С другой стороны, в письменном наследии Иванова можно найти следы идей о желательности слияния академической живописи с иконописью. В его утопии Золотого века художники носят армяки и бороды как иконописцы. Иванов и сам не расставался с бородой и даже, по возвращению в Россию, получил за это нагоняй от министра двора.
Иванов достаточно полно обрисовал свои представления о пророческой миссии живописца в «Мыслях при чтении Библии». Наступление Золотого века должно быть ознаменовано приходом Христо-подобного русского царя, руководящего не только своей державой, но и указывающего путь Европе. Художники не должны вмешиваться в Государевы дела, но обязаны настраивать его на возвышенный и благородный лад путем демонстрации ему картин с глубоким религиозным содержанием. При всей кажущейся наивности этой эстетико-монархической утопии, её элементы можно было увидеть в реальных взаимоотношениях Иванова с Монархом и Наследником. Оба удостоили посещением студию Иванова в Риме, одобрили его замысел и поощрили на продолжение работы. В конечном счете, «Явление Мессии» было куплено новым Монархом за достойную сумму. Император поощрял и Гоголя, поддерживая его произведения при прохождении через цензуру и оплатив расходы его пребывание за границей.
Давидсон приходит к интересному выводу: в негласном соперничестве двух пророков победил Иванов, создавший художественно убедительный и эстетически целостный образ Спасения России (и не только России) через Христа. В самом деле, хотя «Явление Мессии» не привело к духовному преображению России, оно прочно заняло место как в официальном пантеоне национальных шедевров, так и в народной душе. Его духовно-преобразующее влияние трудно измерить, но ивановский magnum opus всегда пользовался искренним вниманием и любовью, одобрялся всеми российскими властями и стал, фактически, одной из точек общенационального согласия и общепризнанным эталоном христианского духа в искусстве. Гоголю же, при всех его благих намерениях выразить примерно то же самое, удалось опубликовать лишь фрагментарные, распадающиеся на куски произведения, лишенные подлинной убедительности, и он так и остался в наших глазах великим сатириком и бытописателем, автором «Ревизора» и первой части «Мертвых душ».
Примечательна интерпретация Давидсон известного очерка Гоголя об Иванове в «Избранных местах из переписки с друзьями». Задуманный как основной элемент кампании поддержки Иванова, этот очерк явился, вместе с тем, одним из гоголевских аргументов в соперничестве Слова и Образа. Давидсон отмечает, что в этом очерке Гоголь встал на позицию арбитра и позволил себе суждения о недостаточном духовном уровне Иванова, который при этом был обрисован в целом восторженно, как почти идеальный христианский живописец. Если Иванов хотел, чтобы его произведение само говорило с русской публикой на языке своих образов, то Гоголь присвоил себе роль непрошеного, но необходимого интерпретатора, тем самым утверждая примат Слова над Образом. С другой стороны, прямолинейно выраженные Гоголем восторги по поводу будущей картины также, с точки зрения Иванова, были не вполне уместны и могли лишь помешать тому интимно-духовному восприятию своей картины, к которому он стремился. Не случайно Иванов лишь неохотно, сдержанно и с большим запозданием выразил Гоголю благодарность за этот очерк и даже не хотел иметь у себя его текст.
В заключительной части статьи Давидсон обращается к творчеству Васнецова и Нестерова и характеризует их как наследников сформулированного Ивановым принципа пророческой миссии русского живописца. Давидсон написала еще ряд статей о пророческой миссии поэтов и писателей в русской литературе, а также несколько статей, посвященных Вяч. Иванову.
P. Davidson. 2013 - Aleksandr Ivanov and Nikolai Gogol;: The Image and the Word in the Russian Tradition of Art as Prophecy // Slavonic and East European Review, vol. 91, no. 2, April 2013, pp. 157-209.