Да ты не боись, Ваня. Никто тебя здесь силком охомутать не хочет. По нынешним временам, дворянское происхождение, похоже, наоборот, в огромный минус вытекает.…
Кстати сказать, если не секрет, куда же ты грешная твоя душа через тайгу в одиночку направился? Судя по-всему, ты сынок, вновь туда же лыжи навостришь, как только на ноги окрепнешь…
- Да какой уж теперь секрет, дедушка?
Штабс-ротмистр устало прошелся ладонью по лицу.
- В Челябинск я пробирался. Там у меня матушка в собственной усадебке, что возле «Пьяного острова», проживает.…Несколько лет уже не виделись.…То германская, то гражданская.…Даже не знаю, как она там сейчас?
…- Плохо, что в усадебке, уж лучше чтобы в землянке…
Хмыкнул всезнающий старик, вновь открывая свой псалтырь и не торопясь, обстоятельно водружая очки на голову.
- Если в Челябе сейчас красные, то совсем плохо.…Разграбить могли усадебку вашу, а то и петуха красного пустить…
Народ нынче озлобился, Бога забыл, только о животе своем помнит.…Эх Рассея…
Сохатый еще раз зыркнул на молодого человека и опустив очки на глаза, углубился в чтение, шевеля губами и обильно слюнявя палец, перед тем как перевернуть страницу.
Штабс-ротмистр посидел еще малость за столом, осматривая более внимательно избу, где оказался таким чудесным образом, потом тихонько подошел к кровати и, приподняв одеяло, юркнул в постель, спиной чувствуя горячее тело девушки…
- Оно конечно моветон, но спать на полу уж очень не хочется.
Он улыбнулся и почти сразу же уснул…
***
Проснулся Владимир на удивление отдохнувшим и выспавшимся. Слегка ополоснув лицо тепловатой водой, он направился на балкон выкурить первую, еще до завтрака (что может быть слаще?) сигарету. Город уже проснулся: дворники, лениво помахивая метлами, гоняли с места на место тополиный пух. Собачники степенно прогуливали своих псов вокруг бетонного забора, огораживающего детский садик, неработающий по случаю лета. Было уже настолько жарко, что кобели, плюя на зов крови, игнорировали представительниц сучьего племени. Со стороны Яхромы на Москву подступало блекло - бурое вонючее дымное марево. Горели торфяники. Веревкин погасил окурок в ящик с пересохшей землей, намертво прикрученный проволокой к перилам балкона, в котором стойко боролся за собственную жизнь кривой и колючий столетник и совершенно случайно бросил взгляд в дальний угол двора. Туда – где к бетонной коробке ЦТП, притулились уродливые железные конструкции крытого арбузного развала, возле которого как обычно с видом грустного философа прогуливался высокий азербайджанец с обвислым как у роженицы животом. Полускрытые высокой темно-зеленой арбузной горой, у первого подъезда вновь красовались темно-вишневые Жигули.
- Ах сука…Опять он…
Зашипел, было, Владимир и упав на карачки просочился в комнату.
…Чайник сердито зашипел и отключился. Владимир сыпанул в кружку молотый кофе и, плеснув кипятка, энергично заработал ложечкой. В прогорклый воздух горящего торфа, которым была наполнена комната, вплелся горьковатый привкус дешевого пережаренного кофе, быть может, даже с ячменем.
Когда кружка опустела, Веревкин, уже хотя бы примерно знал, как ему поступать, учитывая нездоровый к нему интерес, некого господина из темно-вишневых Жигулей.
Плотно закрыв балконную дверь и ткнув в холодильник банку с малиновым вареньем и утопленным в нем крестом, Владимир направился к двери.
На лестничной клетке работали маляры.
Два мужика в светло-голубых, на удивленье чистых комбинезонах, стоя на коленях, пытались в два шпателя реанимировать намертво застывший в голубом пластиковом тазике, алебастр.
Владимир с трудом протиснулся мимо занозистых, грубо сколоченных козлов и, нажав кнопку лифта, посмотрел этажом ниже.
- Странная у вас ребята метода.
Проговорил он восхищенно, заходя в подошедший лифт.
- Начинаете работать практически с середины подъезда, с седьмого этажа.
Маляры что-то попытались ему ответить, но дверца лифта закрылась, а Веревкин, подчиняясь скорее инстинкту, чем разуму уже нажал верхнюю кнопку.
Дверь на чердак как всегда была открыта и молодой человек, срывая кожу с ладоней, рванул вверх, подгоняемый матом и топотом маляров.
- Опоздали ребятки.
Удовлетворенно пробурчал Владимир ногой, крепко как смог, задвинув внутренний засов на чердачной двери.
- Опоздали ребятки…
Повторил он вновь и сквозь пыльный чердачный полумрак ринулся к противоположному концу чердака, к двери, ведущей в соседний подъезд, чтобы уже минут через десять оказаться в спасительной прохладе метрополитена.
- …Следующая остановка Комсомольская площадь. Выход к Ярославскому, Ленинградскому и Казанскому вокзалам.
Красивым, женским, хорошо поставленным голосом поделился с пассажирами этой радостной новостью динамик и Ведерников, в последний раз осторожно осмотревшись вокруг, поспешил к разъезжающим дверям…
- Уж если и начинать поиски, то начинать их нужно непременно с Челябинска – города, где родился дед, то бишь штабс-ротмистр Иван Титович Веревкин, тем более, что на старинном городском гербе изображены и бегущая куница и шагающий с грузом верблюд.
Иначе первая строчка зашифрованного послания, не имела бы смысла.
« …Начало всех начал: детище действительного статского советника Волкова – бегущая куница скребет верблюжий горб».
В который раз убеждал самого себя, Владимир, направляясь к кассам Казанского вокзала.
Как ни странно, но, похоже, что записки Ивана Титовича, самым положительным образом повлияли на характер в целом довольно скромного и нелепого Владимира, придав ему какую-то толику авантюризма, нахальства и даже упрямства.
***
…Лишь на третий день, внешне суровый, но в душе похоже, необычайно мягкий Петр Григорьевич, разрешил Ивану Веревкину выйти на улицу, как он выразился «Глотнуть воздуху».
Понавздевав на отчаянно сопротивлявшегося офицера огромный тулуп и потертый треух на рысьем меху, старик вместе с Наташей, помогли ему спуститься с высокого крыльца и усадили на скамейку, врытою по-над крутым обрывом, на дне которого ворочалась быстрая, горная и от того наверное местами незамерзшая река.
Наверняка горожанину и дворянину Ивану Титовичу Веревкину, впервые довелось так близко соприкоснуться с величавой сибирской зимой.
Высокие, поросшие сосной и кедром, сглаженные сверкающим на солнце снегом сопки, возвышались справа и слева, превращая горизонт в нечто близкое и тревожное. Яркое, неправдоподобно синее на белоснежном фоне зимней тайги, небо, казалось недосягаемо, высоким даже для птиц.
На противоположном, скалистом обрыве красного гранита, где-то в пяти саженях от русла реки, штабс-ротмистр вдруг усмотрел какие-то темно – багровые, словно выполненные спекшейся кровью полосы и загогули, странным образом складывающиеся в нечто подобное неуклюжим нелепым рисункам.
- Что это Наташа?
Заворожено глядя на скалы, спросил он тихо дедову внучку.
- Как что, Иван Титович?
Также удивленно посмотрела на Веревкина девушка и фыркнула.
– Это же рисунки древних людей.…Это даже я знаю…А мне ни верите, спросите у деда: он вам, если желаете целую лекцию, расскажет…Он, кстати, в свое время был профессором Императорской Санкт-Петербургской Академии Наук. Правда-правда. Я сама диплом видела. Он раньше в избе у нас висел, под стеклом, в рамке: красивый такой, с орлом и с медалями… Да дед его в соседней Орловке на ведро крови выменял…
Иван вздрогнул и с нескрываемым страхом глянул на разрумянившуюся на морозе девушку.
- Господи. Да на кой ему кровь-то понадобилась?
- Как на кой?
Наташа посмотрела на офицера как на убогого.
- Да вас он ею, когда вы в горячке лежали, поил. Разведет с кипятком и поит.…А как же иначе – есть-то вы сами, не могли, вот и приходилось с ложечки поить, ровно дитятко малое…
Офицер помолчал, словно переваривая услышанное, но не удержался и снова пристал к девушке с расспросами.
- Ну а там, в этой самой Орловке, зачем кому-то понадобился его диплом?
- Как зачем!?
Наташа рассмеялась и поднялась со скамеечки, собираясь уходить…
- Я же вам говорю: красивый он был, золотом написанный, с орлом и под стеклом.…В рамочке. Неужто не понимаете!?
Она ушла в дом, а молодой человек еще долго сидел и смотрел на беснующуюся глубоко внизу реку, прислушивался: напрасно ожидая услышать ее тихие, поскрипывающие по снегу, словно крахмал в щепотке, шаги…
Вскорости шаги и в самом деле послышались. Но то была не легкая девичья поступь, а тяжелые усталые шаги грузного, пожилого человека- Петра Григорьевича.
Молодой человек приподнялся и укоризненно проговорил, присаживаясь только после того, как на скамейку опустился старик.
- Что же вы, господин Сохатый передо мной Ваньку валяли? Я еще тогда почувствовал, что французский язык вы слышали не впервые…я тут перед вами изгаляюсь, чинами похваляюсь, а вы, кстати, имеете право претендовать на чин действительного статского советника, или генерал-майора, если хотите по-военному.
- Иметь-то имею, но не хочу…
Хмыкнул бывший профессор и набив самодельную трубку крупно-порезанным табаком, неспешно закурил. Плотный, изжелта- белый табачный дым нехотя приподнялся над головой старика и лишь, потом мало-помалу его понесло к обрыву.
- Ты- то как, Иван, табачком не балуешься?
Сохатый аккуратно выскреб трубку щепкой и спрятал ее в карман потрепанного полушубка.
- Раньше курил папиросы…
Равнодушно хмыкнул Веревкин и тоже поднявшись, пошел вслед за стариком.
- А сейчас что-то и не тянет.…Бросил наверно. Кстати Петр Григорьевич, а отчего вас прозвали попом – расстригой?
- Да по ошибке…
Поморщился Сохатый, заходя в сени и веником сметая снег с мягких самокатаных пим.
– Я когда здесь появился, волосы богатые имел, не в пример теперешним. Вот людишки и подумали, что я из духовного сословия…
Он снял валенки и, приоткрыв обитую медвежьим мехом дощатую дверь, вошел в комнату.
В доме, Ивану, пришедшему с улицы, показалось слишком жарко и слегка угарно…
- Жарко…
Умиротворенно проговорил молодой офицер и, посмотрев на девушку, улыбнулся…
- А это и хорошо…
Наташа улыбнулась ему в ответ и глазами пригласив Веревкина к столу, спросила, перетасовывая старую, откровенно заигранную колоду карт.
…- Быть может в Акулину?
- Да почему бы и нет!?- поспешил согласиться штабс-ротмистр и присел рядом с девушкой, хотя игры этой и не знал.
За окном уже давно потемнело и на стекле вновь выросли необычайно красивые искристые цветы изморози, а молодые люди все перебрасывались в карты. Впрочем, игра уже пошла совсем иная: все чаще и чаще тонкие смуглые пальчики Наташи оказывались, словно невзначай прижаты ладонью штабс-ротмистра, да и в разговорах все реже и реже слышалось упоминание мастей и величины карт.
Вошедшему с охапкой припорошенных снегом дров профессору, даже послышалось, как Иван Веревкин рассказывал девушке про свое довоенное детство.
- А если б вы знали Наташенька, какое вишневое варенье варила моя grand-m;re…
- Ого.…Уже Наташенька!
Хмыльнулся про себя старик и раскладывая дрова возле печки старался не шуметь что бы не спугнуть и без того довольно без связанные разговоры молодых людей.
…- От усадьбы до флигеля аромат разносился.
Извозчики на скаку лошадей останавливали. Барышни, случаем мимо проходившие разве что в обморок не падали…
-« Admirable, ; merveille. Lequel ar;me»! …Надо полагать думали что это последняя Парижская новинка парфюма…Правда-правда!
Иван откидывался назад и мечтательно закрывал глаза.
– Я, Наташа, варенье вишневое очень люблю…Особенно с холодным молоком…Ложечка вишни – глоток молока.…О, juste un bonheur!…
Девушка звонко рассмеялась и, покраснев, тихо спросила.
- А что, господин офицер, у вас, небось, там, в Челябинске много барышень разных было? Признавайтесь, ведь было? Да как же иначе: молодой, красивый, с саблей на боку…Выпускник Пажеского корпуса…
- Да что вы Наташа…
Молодой человек потупился, покраснев, пожалуй и поболее чем девушка.
- Какие там барышни? Когда!?
Сначала Германская.…Потом революция.…Потом гражданская.…Да и если честно, красивее вас, Наташенька я нигде барышень не видел…
- Правда!?- задохнулась Наташа…
- Правда…- уронил штабс-ротмистр и украдкой оглянулся на старика занятого растопкой самовара.
- Эх.…Видели бы вы меня на моей лошадина Зореньке.
Да при полном параде.…Да при сабельке, да в эполетах.…
Эх, тогда вполне может быть я бы вам и понравился.
Да где уж теперь? В ношенных кальсонах да рубахе с чужого плеча…
Он хмыкнул и начал перетасовывать колоду.
- Да вы мне и так нравитесь, в чужих кальсонах…
Чуть слышно прошептала девушка и, вспорхнув, убежала в сени…
- Я сейчас дедушка…Квасу холодненького принесу.
Раздался ее счастливый звонкий голос, слегка приглушенный обитой войлоком дверью…
- А вот и самоварчик.- Петр Григорьевич расправил по центру стола небольшую вышитую салфетку. На нее установил посеребренный поднос и уже только потом - самовар. Наполнив небольшой заварной чайник кипятком, старик поставил его на конфорку, и устало присев рядом с Иваном проговорил, медленно, словно подбирая слова…
- Что-то здесь явно не сходится, дорогой вы мой Иван Титович…Что-то не стыкуется.…Скажите, вы адмирала давно знаете? Я имею в виду лично?
Молодой человек поморщился, словно профессорские слова помешали ему думать о чем-то приятном и неуверенно ответил.
- Нет, Петр Григорьевич, с адмиралом, Александром Васильевичем Колчаком лично я познакомился только в поезде, во время нашего отступления. Но знаю верно, что он знаком с моей мамой с самого раннего детства: они родились в одном селе, в Александровском.… А что?
- Ну, вот теперь все складывается…
Удовлетворенно пробурчал Сохатый, и разлив чай в три глубокие чашки одну из них передал офицеру.
- У нас тут, к сожалению, вишня не растет, но могу предложить варенье из морошки и княженики. Попробуйте вам наверняка понравится…
Он пододвинул к молодому человеку розетку с вареньем и продолжил…
- Понимаете юноша. Как только я увидел банковский слиток золота и карту, я сразу понял, что вы имеете какое-то отношение к золотому запасу России и если не ко всему, то к его довольно значимой части.
Я изучил карту, пока вы были не в себе.…Не скрою, внимательно изучил. И вот что меня поразило: допустим, картограф сознательно не нанес наименования рек, сопок и станций, нарисованных на карте, допустим.…Но расположение их он указал довольно точно, а значит и без этих надписей относительно легко можно найти спрятанное золото.…Да не волнуйтесь вы так, молодой человек – я не собираюсь на старости лет заниматься поисками кладов. Зачем? Ровно в пятидесяти метрах отсюда, ниже по течению реки Томь, очень богатое месторождение природного золота. Встречаются самородки величиной с детский кулачок.
А уж весом с десяток лотов – вообще обычное дело. Но мне – то оно зачем? Разве что внучке на приданое. Но пока про приданное говорить рановато, женихов что-то не видно. Так что продолжим. Я понял, что адмирал вас послал куда-то, чтобы вы смогли подогнать координаты спрятанного золота, подо что-то относительно неизменное и надежное, например железнодорожный мост или основательное каменное строение…
Несомненно, доля разумного в этом есть, так как тайга не вечна, все может с ней случиться.…Обмелела река, высох лес, вот тебе и пропали ориентиры. Или допустим лесной пожар.…
Но еще раз хочу повторить, что все это не самое главное. Вершины гор и сопок, обрывы рек и железнодорожные станции, ориентиры практически неизменные, а главное то, что, скорее всего, Александр Васильевич Колчак, в память о вашей, Иван матушке, решил дать вам лишний шанс выжить и отослал вас как можно дальше от своего эшелона.
Мне думается, что адмирал предполагал о возможном предательстве союзников, да и скорее всего, предчувствовал, чем и как может закончиться этот великий сибирский ледяной поход.
Да-да, я не сомневаюсь, что адмирал предчувствовал свою скорую кончину, впрочем, как и кончину великой России, что впрочем, все равно не освобождает вас от обязательного исполнения его приказа.
Профессор отхлебнул остывший уже чай и, отбросив свою привычную, полудружескую, полунасмешливую манеру общения, заговорил с молодым офицером сурово, словно с сыном.
- Итак, Иван, недели через две – три, тронешься в путь.
Раньше нельзя – холодно, замерзнуть можно. Сибирь, она батенька Сибирь и есть.…С ней не считаться нельзя. Ну и позже тоже нельзя. Позже уже будет трудно идти. Снег волглый. Много талой воды. Уровень рек поднимется, болота оживут…
Так что где-то в конце марта и пойдешь. До Челябинска тебя внучка проведет, ну а дальше уж ты сам расстарайся.
Кстати об ориентирах: если мне не изменяет память, есть в Челябинске Кафедральный католический собор, построенный и освященный в честь Непорочного Зачатия Девы Марии.
На крыше собора, стоит беломраморный ангел. Вот под этого ангела ты и попробуй подогнать данные из своей карты. Которую кстати поспеши уничтожить.…Запомни юноша, иной за обладание этой картой по трупам пойдет…Золото оно всегда к слезам.…Кстати настоятелем в храме мой старинный приятель, ксендз Иосиф Сенвайтис…Прекрасный человек…Мы с ним в Сорбонне вместе на одном факультете латынь и право изучали.
Скажешь, что от меня, он тебе всячески поможет.
Старик внимательно посмотрел в глаза офицеру и вдруг широко улыбнувшись, поинтересовался.
- Ну, mon cher Иван, как она, княженика, не хуже, поди, вишни-то?
Профессор, было, поднялся, но заметив вопрошающий взгляд Веревкина, повременил.
- Скажите, Петр Григорьевич,
Офицер, глядя на свое ломаное отражение в ярко начищенном тулове самовара, старательно подбирал слова…
- Скажите, отчего ваша внучка на вас совсем не похожа? Она похожа на вашу жену или …
- Никаких или…
Сохатый начал набивать трубку, хотя в доме обычно не курил…
- Наташу я в Екатеринбурге у цыган за сотенную выкупил, когда девчонке еще трех лет не было. Вижу на вокзале среди цыган пляшет девочка, грязная, в рванье каком-то несусветном, но по рожице - явная русачка.…Украли должно где-то.…Вот я ее и выкупил.