Мой папа, родившийся в 1910 году (я поздний ребенок от второго брака, папа мне в дедушки годился), был из самых первых пионеров. С восьми лет, после смерти его отца в Гражданскую войну от тифа, он воспитывался в Витебском детском доме, в котором то ли в 1922, то ли в 1923 организовали пионерский отряд. От этого периода (пионерского) у папы моего остались самые светлые воспоминания: с едой, правда, лучше не стало, зато как стало весело и интересно жить, когда они из детдомовцев (по старому - сирот) превратились в пионеров. Он пытался мне рассказывать о том времени, но папа, даром, что был участником судьбоносных событий, рассказчиком был неважным. Мне было неинтересно про то, как они ходили строем и пели революционные песни. Читать "Педагогическую поэму" Макаренко, "Республику ШКИД" Пантелеева и Белых и "Дорогу в жизнь" Фриды Вигдоровой было не в пример занимательнее. Из папиных историй в память врезался почему-то рассказ о том, что пионерам нельзя было лузгать подсолнечные семечки (а семечки, между прочим, заглушали голод, который постоянно их преследовал). Тогда я так и не поняла до конца, в чем там было дело, кажется, в бескультурье. Папа сказал, что это считалось мещанством: мещане отличались от остальных жителей города тем, что все поголовно грызли семечки и плевались шелухой. "Мещанство" - это было тогда ругательное слово, так же как слово "обыватель", которое я узнала позже, из романов Ильфа и Петрова.
Так что, когда пришла моя пора вступать в пионеры, я не очень-то обрадовалась: я как раз обожала лузгать семечки, особенно когда читала книги (а читала я каждую свободную минуту). Может, не стоит мне вступать в пионеры, думала я. Но папа мне объяснил, что в пионеры вступать придется, без этого никак, иначе я буду изгоем. И папа доходчиво объяснил мне, что это такое - быть изгоем. Кстати, с одной такой девочкой я была знакома, её родители были баптисты и не разрешили дочке стать пионеркой, потому что считали, что пионеры - антихристы. Она и от комсомола тоже умудрилась увильнуть, но в изгоя это её не превратило: была она очень весёлой и красивой, с шикарной косой, хорошо училась, так что многие, особенно мальчики, почитали за честь с ней дружить.
Ничего особенного в моей жизни от того, что я стала пионеркой, не произошло. Ни плохого, ни хорошего. Ну да, заставляли собирать металлолом и макулатуру, чего раньше от нас не требовали. Но это было несложно. Макулатурой меня обеспечивала мама, работавшая машинисткой, а металлолома в городе было полно, валялся в оврагах, главное было - дотащить до школы какую-нибудь ржавую кровать с продавленной сеткой, что для девочек было проблематично, это обычно делали мальчики, всем скопом, да ещё и с привлечением родителей. Про семечки вообще никто речи не заводил, время было другое, это было уже не актуально. Но и удовольствия особого у меня от пионерского детства тоже не было. Я даже ни разу не побывала в пионерском лагере: во всякие "Артеки" и "Орлёнки" ездили только дети начальства и торговых работников, а местного пионерлагеря, куда ездили мои подружки, мама боялась, как черт ладана. Она была уверена, что я там завшивею, а может, за месяц и вообще умру от истощения, потому что кормят там плохо, а я и так ем очень мало. Да я туда не особо и рвалась, в каникулы мне и дома было хорошо.
Но одна проблема у меня всё-таки была: пионерский галстук. Галстуки были штапельные; придя из школы, детям следовало галстуки развязать и погладить, потому что они страшно мялись. Мятый же галстук, завязанный повторно, выглядел, сами знаете, как. Это был непосильный труд для меня - каждый день гладить галстук. Но я приспособилась: вместо того, чтобы завязывать его каждый день на шее, как удавку, раз в неделю я его стирала, гладила и завязывала на груди, так, что в образовавшуюся петлю свободно пролезала голова, и теперь снимать и надевать его можно было, не развязывая. Подружка Валентина, которая регулярно списывала у меня задания по арифметике, помогала мне: перед началом уроков тянула за тупой угол галстука, который был на спине, и на какое-то время создавалось впечатление, что галстук завязан правильно, что его узел находится под воротником. Конечно, за время урока узел опять сползал на грудь, но на перемене, благодаря Валентине, галстук снова оказывался на месте. Главное - нельзя было с галстуком в виде петли попадаться на глаза пионервожатой: та сразу замечала непорядок, и я получала нагоняй.
Весь четвертый класс я так боролась с галстуком, но в пятом папа меня пристыдил: взрослая девица, 12 лет, а такую проблему создаю на пустом месте. И я устыдилась: начала каждый день гладить галстук. Правда, у меня ни с того ни с сего возникла новая проблема: появилась привычка грызть у галстука концы. Понемногу, незаметно, но бывало, задумавшись, я могла отхватить и приличный кусок.
Я прятала обкусанные концы галстука за фартук, а когда они укорачивались до такой степени, что преступление уже не удавалось скрыть, шла на поклон к папе: "Мне нужен новый галстук, старый истрепался..." Папа каждый раз изумлялся: "Да ведь мы совсем недавно покупали тебе новый галстук!" Я только пожимала плечами.
Кончилось тем, что тётка, сестра мамы, подарила мне ярко-алый галстук необычайной красоты из ацетатного шелка. Новый галстук мне категорически не понравился, он был жестким и на вкус отдавал какой-то химией. Пришлось оставить попытки обгрызть его. Он сохранился в целости до 8 класса, и там наконец я с ним распрощалась: меня приняли в комсомол.