Из воспоминаний Николая Устинова, КТуркВО 1977-79
Готов ли боец отдать жизнь за офицера
В армии пить нельзя. И даже по праздникам. Это мы знали. Но вот лежу в госпитале. Через день Новый Год. В соседней палате лежит офицер Николай Нуритдинов. Мой ровесник. Вечерами солдаты готовили поесть после ужина. Были связи со складскими товарищами, так что было что приготовить, и готовил один узбек получше, чем нас потчевали в обязательном порядке.
Так что вечерами мы наслаждались вторым ужином. И он к нам на аромат подходил. Офицера не выгонишь. И он, чтобы не быть «халявщиком» за ужином проводил с нами политзанятия. Вот и спрашивает у меня, как Новый встречать будем? Говорю ему, что про закуску вы уже все поняли, а вот с напитками беда. Хотя и деньги мы собрали.
Офицер деньги взял и сказал, что договорится со своими товарищами, так что отметим, как положено. Тогда он не знал, что всех офицеров на Новый Год отпустят из госпиталя домой. Для него и для нас это было неожиданностью.
Офицер ушёл, а деньги-то у него? Через шесть часов пробьют куранты, а у нас даже «Чемена» нет. В воздухе висит мрачное настроение. Спрашивать с меня будут, а что ответить?
И вот за час до Нового Года из другого угла нашего отделения прибегает испуганный боец и говорит, что какой-то майор Устинова требует. Бегу. Он мне в окно протягивает два огромных портфеля и говорит, что их потом Нуритдинов заберёт. И ушёл. А мы достали оттуда портвейн и приступили к празднованию.
К концу праздника поклялись, что за такими офицерами пойдем в огонь и воду, и если надо будет, отдадим жизнь. Как только проспимся. Но это о том, что были в Кизыл-Арвате офицеры, хоть и требовательные, но давали возможность «разрядиться» от однообразной службы.
Доверяй, но проверяй
В первый же день службы в Кизыл-Арвате на утренней пробежке получил замечание от взводного. Почему прибежал впереди взвода? Суть его претензии я не понял и оправдываюсь: «Так это я пример подавал?!» «Никаких примеров, бежать ты должен последним и ремнём подгонять отстающих!» На следующий день обратил внимание, что все сержанты так и делали. А ведь я тоже сержант. Перенял опыт.
И вот, однажды прибывает с инспекцией генерал-лейтенант. Весь полк на плацу. В центре генерал, раздаёт команды. По его приказу полковники-подполковники бегом несутся раздавать указания следующим. Дисциплина!
Этот случай вспомнил на дне рождения своего двоюродного брата, полковника, заместителя Воронежского военного училища. Ему подарили кружку с надписью «Александр Борисович! Живите спокойно. Не бегайте. Бегущий полковник в мирное время вызывает смех, в военное – панику».
Так вот смотр закончился приказом пробежать пятикилометровый кросс перед обедом. Не помню, весь полк помчался, либо выборочно, но наша рота бежала точно. На финише генерала возмутило то, что первыми прибежали рядовые и последними сержанты. Совсем зажрались! Уже и шевелиться не могут! И приказал рядовых отправить на обед, а сержантам повторить забег. И не дай бог не уложатся во времени.
Ни один офицер не объяснил, почему так произошло. Мы стали крайними, но приказ есть приказ. Побежали. Отбежали на два километра, остановились. Старослужащие задали вопрос: «Кто хочет жрать? Никто! Тогда заляжем в овраг и отоспимся, пока тот не уедет?». На губу всех не посадят, а посадят, так ничего страшного. Что мы и сделали.
Вернулись в полк за полчаса до ежедневного развода. Ротный на нас орет за то, что генерал два! часа взад-перёд ходил по плацу, не понимая, куда делись сержанты. Метал громы и молнии по поводу физподготовки. Потом уехал. По идее нам должны объявить наряд, но нам и так сегодня заступать.
Мне светил внутренний караул. Это когда начкаром идет ротный. Я был всегда у него замом. Он всю ночь по делам, по бабам, и к восьми возвращался на место. Ему с 8 до 12 спать положено. Устав нарушать нельзя. Ну, а у меня, традиционно, сутки без сна. Хоть бы раз с собой взял. Разнарядку, кто что делает, я всегда за него писал.
И тут, разобиженный до слёз, ещё бы, без обеда, сплошная беготня, да снова на сутки без отдыха, да ещё и его работу выполняй, себя и старослужащих сержантов расставил караульными на «вышки» (это когда караулишь не на земле, а с высоты), молодых сержантов разводящими. Кого вместо себя подсунул, не помню. Всучил ротному «бумагу» на плацу. Ему времени осталось только расписаться.
И вот он докладывает дежурному, протягивает разнарядку (не помню, как сей документ по военному называется). Дежурный по полку пробегает взглядом по разнарядке и, улыбнувшись, возвращает ротному со словами: «Сегодня я спокоен. Никуда ты с территории не слиняешь. Одним словом, служить будешь добросовестно. И в следующий раз разнарядку сам заполнять будешь!»
Последнюю фразу ротный принял как приказ. И впоследствии я всегда у него был замом, если он попадал во внутренний караул. Ну, а мне в те сутки удалось отоспаться. Всё как по уставу.
Как мы со старшиной кожвендиспансера выполняли функции министерства обороны
Не все, конечно, а только обеспечивали гарнизонный госпиталь лекарствами. Вроде бы в армии должно быть всё, как в Греции. Но оказалось, что некоторые лекарства в госпиталь не поставлялись, а в городской поликлинике были. И именно ими хотели лечить офицеров. Но это всё я ещё не знал.
Через два-три месяца по прибытии в Кизыл-Арват я попал в госпиталь. Псориаз. Вообще он у меня был к тому времени уже три года. И тут я узнал, что благодаря этой болячке вообще не должен был оказаться в армии. Сподличали врачи медкомиссии. Промазали меня гидрокортизоном, а месяц все высыпания исчезли.
Я тоже почти поверил, что вылечился. Но как попал в армию, всё восстановилось. Приготовился к комиссованию, да начальник отделения Реус успокоил. Тебе год осталось. Потерпишь. Никто из-за этого заморачиваться не будет.
От скуки со старшиной отделения Лёхой (больше ничего не помню) стал делать наглядную агитацию для отделения. Сотворили электрифицированную доску распоряжений, когда начальник вкладывал «бумажку» в кармашек и включал подсветку, чтобы медсестра была в курсе, за что хвататься. После этого слава о нас разлетелась не то что по госпиталю, но и до городской поликлиники.
Её заведующий Аман Нурыев даже специально пришёл посмотреть, и ушёл шептаться с начмедом. Начмед, капитан, отличный человек, приказал делать стенды для горполиклиники. Дизайн на наше усмотрение. Как потом выяснилось, в обмен на лекарства для офицеров.
Это разобидело нас с Лёхой. Кому лекарство, те пусть сами и делают. Мы не рабы, бастовать хотели, но никуда не денешься. Привезли первые четыре стенда. Аман Нурыевич был в восторге: «А ещё сделаете?!» Леха не постеснялся: «Про лекарства мы в курсе, а нам-то что?»
Аман вынул из холодильника поллитровую бутылку медицинского спирта, непочатую. Леха забрал, сдержанно поблагодарил и стал прощаться. Заведующий спросил, когда ждать следующие. Леха ответил: «Спасибо, не надо!» Тот достал ещё одну. Сторговались на бутылку за два щита. Тут Леха пообещал, что задержек не будет.
Всего мы поставили шестнадцать стендов. В поллитры сами переводите. А что? Старшина организовал внутреннюю дезинфекцию личного состава вверенного ему подразделения. И министерство обороны должно быть довольно, на его бюджете не сказалось. И личный состав был нам признателен, вечерами, за вторым ужином.
Офицеры тоже люди или как я стал другом чеченского народа
Эта народность оказалась самой многочисленной и сплочённой на момент моей службы. А раз так, на новобранца из Чечено-Ингушетии общие правила не распространялись. Они по службе из коммунальных работ ничего не выполняли.
Как-то раз группу таких товарищей сумел заставить поработать тот самый мастер спорта. Физической силы у двухметрового гиганта оказалось достаточно. Но ночью он уже не смог одолеть дикую дивизию из полусотни голов. На помощь ему пришёл замполит нашей роты. Молодой, но смелый лейтенант.
Пяти минут поединка оказалось достаточным, чтобы они попали в хирургическое отделение с сотрясением мозга. Каждый своего. Так что последнюю неделю госпиталя мы провели вместе. Каждый в своём отделении. Все детали того происшествия мне известны с их слов, но в нём я не принимал участия, вот и не описываю. Только свое.
У меня было проще. Наше отделение, как самое здоровое, ни тебе переломов, ни сердечно-сосудистых, только кожно-венерическое, в субботу притаскивало в свой коридор киномеханику. Здесь «казали» фильму для всего госпиталя. Наши ряды первые, как у хозяев положения.
В очередной раз к нам подошли два бойца и приказали двум моим товарищам валить отсюда. Товарищи встали и ушли. Я этим двум наглецам предложил самим валить. Они ушли, знаками показываю своим вернуться на место. Те мотают головами. Мой сосед шепчет, ты что идиот, это чеченцы. Кто это такие, я ещё не знал.
После фильма гуляли на улице, и я зашёл в уличный туалет. Открывается дверь и мне в лицо наносят удар сапогом. Как ни низко я сидел орлом, задом чуть не ушёл в «очко». Сапог скользнул по голове, упёрся в стену и лёг мне на плечо.
Я вскочил. Нападающий был не Волочковой, шпагат делать не мог и откинулся на спину. Во что можно откинуться около уличного туалета? В то он и упал. Такое смывается только кровью. По мне лупят в четыре ноги и четыре руки. Я, стреноженный как лошадь, прижался задом к задней стене и только уворачиваюсь корпусом и отбиваюсь двумя руками.
Слава богу, узкий дверной проём скорее мешал им при нанесении дружных ударов. Нападающие утомились и ушли. Я направился в душевую, изучать тело, есть ли ссадины. Если есть, надо давать показания, где упал, инфекцию заносить в себя обидно. Но кроме ушибов ничего не было.
Когда вышел, узнал, что те пришли меня добивать. Сослуживцы попрятались, обвинять их, учитывая нравы, не этично. Офицеров в тот день в отделении не было. Дежурная медсестра куда-то ушла. Но их не пропустил ко мне азербайджанец Асланов. Его избили и ушли.
Было страшно неудобно перед парнем, но он меня успокоил, если я бы вышел, то вдвоем мы бы с ними справились, но сейчас были бы уже трупами. За забором, что в пяти метах от нас, стройбат с немереным количеством чеченцев. Так что мы легко отделались.
И вот первая ходка в госпиталь закончилась. Заведующий отделением обратился с просьбой: «Впереди осень. Картошка нужна. Поможешь?» Спросил, сколько надо. Мешок картошки – неделя госпиталя. Возвращаюсь в роту. В аккурат зарплату выдают. Получил и мне на ухо шепчет Даукен: «Половину отдай Алику».
Выяснилось, это первогодок Висин – Гирей, если правильно. К тому же из моего взвода. С этим я ещё не сталкивался. Обложили данью, пока я лежал в госпитале. И ничего не поделаешь. Подхожу к нему и говорю: «В госпиталь хочешь?»
Тот выскочил из-за стола, вцепился мне «в грудки» и орет: «Да я тебя сам сейчас туда отправлю!» И к нему спешат его земляки. Объяснил, что я только что оттуда. Нужна картошка. И условия. Ночью отправились с ним на кухню.
У наряда он потребовал мешок картошки. Беспрекословно отдали, всё меньше самим чистить. Отнесли. Утром картошку и Висина представил заведующему. Через две недели тот вернулся в подразделение. Отдохнувший и довольный.
Почему через две недели? Так он ещё один мешок доставил. Я получил две благодарности, от него и от роты, что на две недели избавил от его присутствия.
Так вот, немногим ранее я направился в чайхану. В армии есть безошибочная примета: Если солдат идёт в чайхану, значит, у него есть деньги. Меня останавливают два чеченца и требуют денег. Лихорадочно соображаю, что лучше, деньги отдать или в госпиталь вернуться, к своему замполиту? Не успел сообразить, как мне на плечо легла чья-то рука, и голос: «Брат Алика!» Те смутились: «Брат! Извини, что ж ты сразу не сказал?» И ушли.
Когда я лёг в госпиталь во второй раз, нажил себе врага, узбека Фархада. Вечером к нам в палату зашёл какой-то узбек и спросил, кто тут Устинов. Я представился, он мне предложил пройти на выход. Вышел, а там Фархад и ещё три его товарища. Все впятером на меня набросились, я их сумел раскидать. Мелковатые узбеки попались.
Фархад убежал в отделение и вышел с огромным чеченцем. Этот чеченец целыми днями наяривал на скамеечке на балалайке. Вот такой музыкант. Этого мне не одолеть. А если и одолеть, за спиной за забором тьма его сородичей. Фархад объясняет, что этому надо набить морду. И показывает на меня.
Тот переспрашивает, кому это надо. Фархад уточняет, что ему лично это и надо. Чеченец: «Так набей!» Ободрённые узбеки снова на меня накинулись, но их остановил грозный окрик: «Я сказал, ты набей!» И мне: «Извини, брат, это всё, что я могу!» Развернулся и ушёл.
Те топчутся в смущении. Нападать всей толпой им запретили, Фархад понимает, что один он мне ничего не сделает. И тут они начали меня стыдить за неуважительное отношение к дедушке советской армии. Но это я пережил.
Больше с этой народностью у меня проблем не было. Как они передавали информацию о родственниках, до сих пор не понимаю. Спустя несколько месяцев в автопарке работаю с одним чеченцем, и тот не сваливает на меня всю работу, как они обычно делают. В процессе беседы он поинтересовался, из какого я селения. Ответил, что из Саратовской области.
Тот удивился, мол, как из Саратовской, ты же брат Алика! Объяснил, что я двоюродный. Вот жизнь и раскидала. Выходит я всю оставшуюся службу был под их покровительством. Только не догадывался.
А вот в том, что военные достижения медленно внедрялись в гражданское общество, был плюс. Говорят, что рэкет это достижение 80-х. В замкнутом армейском коллективе он начался раньше. Но с другой стороны, если бы офицерам не надо было кормить семьи, неизвестно чем бы всё закончилось.
Толяну Копаеву повезло больше. Как-то он стирал одежду двум «дедам». В умывалку зашёл какой-то чеченец. Они разговорились. Как только тот узнал, что «Копай» со Ставрополя приказал Толику привести тех двух дедов. Те пришли. Чеченец приказал Толику раздеться, а тем приказал выстирать и выгладить его форму. С этого момента Толик начал «борзеть». А «деды» относиться к нему с почтением.
Продолжение http://proza.ru/2024/03/18/640