Глава 14-Таинственный символ власти

   
  Михаил почти сутки безрезультатно бился над последними страницами таинственного дневника покойного генерала Ракова, пытаясь выжать из них еще хоть одно слово, хоть один новый факт о преступной деятельности Ахмеда Рехван-Заде, но ранее использованный им способ раскодирования здесь уже не годился, потому что буквы заменили цифры и символы, никак не желающие укладываться в понятные и желанные строчки. Ковальчук снова и снова пытался применить разные методики, но всё было бесполезно.
- Хитёр, подонок, -произнёс наш герой, в очередной раз вспомнив плюгавый образ Ракова, сумевшего через свои влиятельные связи пробиться почти на самую вершину власти, -Ладно, оставим ненужные эмоции и будем думать, хотя что-то мне подсказывает, что последние страницы дневника, по всей видимости, касаются того периода жизни, когда Руслан занимал должность «зампреда». Это раз. Времени для зашифровки своих мыслей в этот период у него было достаточно, а значит Раков мог использовать что-то более мудрёное, чем те «формулы», которые выдаёт интернет. Это два. А вот три заключается в том, что расшифровать последние страницы этого проклятого дневника-не только повинность, но и твоя святая обязанность, товарищ Михаил…
    Ковальчук тяжело вздохнул, встал, прошёлся по кабинету и остановился у приоткрытого окна. Вдохнув полной грудью воздух, пьянящий своей весенней свежестью, он хотел уже вернуться за рабочий стол и продолжить свои изыскания, как вдруг из соседнего подъезда, который хорошо просматривался из окон его кабинета, орущей на все голоса ватагой выскочила средняя группа местного детского сада и заполонила собой всю детскую площадку.
    Ярко светило солнышко, монотонно скрипели детские качели, а возле полуразвалившейся песочницы двое ребятишек смешно делили между собой очередность игры с небольшим игрушечным самосвалом, кузов которого они пытались использовать в качестве формы для мокрого песка. Михаил смотрел на них и искренне улыбался, вспоминая своих повзрослевших детей, когда они были ещё маленькими. Это умиление наверное бы так и продолжалось, если бы форма песочницы и правила детской игры неожиданно не навели Михаила на мысль о довольно простом, но весьма эффективном шифре под кодовым названием «Квадрат Полибия». Чтобы читателю стало хоть немного понятно, о чём сейчас пойдёт речь, поясним эту ситуацию так: данный шифр был известен еще со времён древней Греции и представлял собой кодировочную «сетку» в форме квадрата пять на пять, столбцы и строки которого нумеровали от 1 до 5. В каждую клетку квадрата записывалась одна буква, в результате чего каждой букве соответствовала пара чисел (или цифровых координат), а шифрованное сообщение превращалось в последовательность таких пар, которые, в некоторых случаях, с успехом могли заменить и символы.
    Детально осмыслив свою догадку, Ковальчук быстро подошёл к рабочему столу, пристально взглянул на ещё нерасшифрованные страницы известного «дневника и с нескрываемым удовлетворением понял, что он на правильном пути. Остальное было уже делом техники и времени. На поиск «правильного» языка, учитывая периодически использованные Русланом символы и отдельные буквы, ушло ещё дня два, но по их истечению перед Михаилом лежало то, к чему он стремился всю последнюю неделю: полная расшифровка давно спрятанной тайны.
    Одним из первых слов, которые наконец-то расшифровал Михаил в содержании последних страниц, было непонятное и почти магическое «Аненербе». Не скроем, что Ковальчук и ранее слышал о таком тайном фашистском обществе, но никогда не подозревал, что когда-то придётся читать о нём в личном дневнике целого зам. председателя влиятельной спецслужбы.
     Наш герой вытер со лба неожиданно выступивший пот, устало вздохнул, но его шариковая ручка неустанно побежала от края до края по белому листу бумаги, оставляя на нём всё более «чудаковатые» и непостижимые записи. Даже их предварительное изучение показывало, что Руслан Раков, сам того, вероятно, не понимая, снова довольно подробно документировал противоправные действия Ахмеда Рехван-Заде, о которых он в той или иной мере был осведомлен. В результате из вновь расшифрованных страниц выходило следующее: за последние пять лет, предшествовавших самоубийству Ракова, он не менее десяти раз встречался с Ахмедом Рехван-Заде в самых разных уголках мира, включая Тунис, Египет, Германию, Польшу и даже Малайзию. В ходе этих встреч Ахмед и посвятил Руслана в свои планы по завозу в Россию через территорию Украины крупной партии героина и ампул с новейшим боевым вирусом, способным вызвать массовую смерть среди населения, и, как следствие, всеобщую панику. За содействие в этой акции «Реванши» обещал выплатить Ракову крупную денежную сумму, аванс с которой заранее положил на тайный счёт Руслана в одном из немецких банков. После того, когда «акция устрашения» будет завершена, на счёт Ракова должна будет поступить оставшаяся сумма, а сам он с семьёй получит въехать в Германию для получения немецкого гражданства, если, конечно, в этом возникнет необходимость или появится желание.
    Кроме того, со слов Руслана, после успешного завершения «акции» Ахмед обещал навсегда забыть о нём, вернув компрометирующую его фотографию и расписку о негласном сотрудничестве, полученную от Ракова, точнее Аслана Байракова, в период нахождения в плену у «моджахедов». На том они и сошлись.
    Дойдя до этого места, Михаил даже не стал материться, как делал это неоднократно на протяжении последних дней, расшифровывая таинственный дневник, а просто тяжело вздохнул, пригубил бокал коньяка, который ещё с утра стоял недопитым у него на рабочем столе, и размял занемевшие пальцы правой руки. Теперь он как никогда ранее понимал всю серьёзность слов Игоря Николаевича о необходимости сохранения в тайне содержания переданного ему блокнота, отчего на душе стало ещё тревожней и пакостнее.
- Главное успеть всё тщательно расшифровать, - подумал вслух не на шутку разволновавшийся Михаил, -и передать все записи Игорю Николаевичу, а ещё лучше сразу генералу Вершинину. Кого-кого, а его дневник точно заинтригует, и, наверное, это именно то, что я искал, то, что мне сейчас очень необходимо, чтобы получить надёжного «союзника». Хотя, конечно, эту возможную передачу надо будет обязательно согласовать с тем, от кого я получил этот блокнот-с Игорем Николаевичем…
    Немного передохнув, Ковальчук снова продолжил расшифровку, вытаскивая на свет всё новые и новые тайны, методично заполнявшие «белые» пятна давно проведённой спецоперации, архивное дело по которой уже многие годы скромно пылилось в архиве, обосновавшемся в незаметном здании на одной из центральных улиц украинской столицы.
    Из расшифровки следующих страниц Михаил узнал, что Ахмед был тесно связан с некоторыми немецкими (или австрийскими) учёными, которые в годы войны вынуждены были работать в тайном обществе «Аненербе». О их конкретной деятельности в этой зловещей структуре Раков не указывал, но в одном месте он отметил, что в интересах этих лиц нашёл и передал Ахмеду чертежи каких-то зданий, расположенных в N-ске, причём не в Луганской, а в Харьковской области. В причины такого интереса Ахмед Ракова не посвящал, но однажды обмолвился, что в этом захолустном городишке в годы немецкой оккупации располагалась секретная немецкая лаборатория, работавшая в интересах «Аненербе».
- Ни хрена себе, -только и произнёс вслух Ковальчук, закончив расшифровку страницы, где содержалась эта информация, -Да, вот это «бомба», вот это поворот. Ай да Раков, ай да «молодца». Сдал своего Ахмеда со всеми потрохами…
    От напряжения Михаил залпом допил остатки коньяка и закурил, долго наслаждаясь приятным ароматом новых сигарет.
    Две последних страницы дневника говорили о том, что Руслан чувствовал приближение своего неминуемого конца. Он писал о смысле жизни, о готовности уйти в мир иной, чтобы избежать своего разоблачения и позора. Писал он и о человеческой трусости, проявив которую однажды, человек входит в это состояние навсегда. Последней фразой, которую успел записать в своём дневнике Раков, был адрес некого Альберта Вейцмана, работающего в Харьковском институте микробиологии и иммунологии.
    На этом записи обрывались, давая возможность для простора оперативных версий, полёта свободолюбивой мысли и нестандартных решений именно тех задач, которые в последние недели терзали не только Михаила, но и его возможных «союзников», о существовании которых он сейчас даже и не догадывался…
    Генерал Вершинин был в Мюнхене впервые. Дорога из аэропорта до центра города была неблизкой, и пока юркая малолитражка весело катила на встречу с Вольфганом, Юрий Иванович наслаждался необычной архитектурой Баварской столицы, её парками, размеренно прогуливающимися по просторным тротуарам бюргерами и их спутницами, а также бесконечными красочными вывесками пивных баров, ресторанов и кафе. В одном из них в назначенное время они и встретились с давнишним товарищем Алексея Валентиновича, молодость которого прошла в небезызвестной восточногерманской контрразведке «Штази».
    Приветливо похлопав друг друга по плечу и обменявшись иными любезностями, положенными в таких случаях, собеседники заказали по пинте пива, порции добротных баварских сосисок и под это традиционное угощение повели серьёзный деловой разговор, ради которого Вершинин и приехал в далёкий Мюнхен.
    Кратко изложив историю создания «Аненербе», которую, к слову, Юрий Иванович и так знал в подробнейших деталях, но не подал виду, дабы не обидеть своего «визави», Вольфган также кратко поведал обстоятельства, при которых его отец оказался сотрудником одного из пятидесяти научных институтов общества «Наследие предков», среди которых были не только те, которые занимались изучением древнегерманской истории и всего, что было с ней связано. В составе «Аненербе» были подразделения, проводившие генетические исследования животных и растений, изучавшие карстовые отложения и пещеры, занимавшиеся геофизическими, оккультными, уфологическими, астрологическими исследованиями и даже анализом культур стран Ближнего востока, Средней Азии, Африки и Латинской Америки. Особое внимание руководство тайного общества уделяло проблемам вирусологии, онкологических и других тяжелых заболеваний, а через них поиску лекарств и методик продления человеческой жизни. Наиболее перспективными в этой области были работы профессора Хирта и некого Отто Вейцмана, которым покровительствовал лично Гимлер…
    Под хороший и весьма интересный разговор пиво с сосисками закончилось почему-то очень быстро, поэтому увлеченные беседой Вершинин и Вольфган немного освежились на живописной веранде, примыкавшей к кафе, перекурили, повторили свой заказ и снова вернулись за столик, чтобы продолжить свою содержательную беседу.
- Деятельность «Аненербе» была столь многогранна и многопланова, -повторил Вольфган, освежив «тезис», на котором они остановились, чтобы немного отдохнуть и перекурить, - что именно из его недр вышли наработки, которые уже потом легли в основу американского и советского ядерных проектов. Всевозможные «дисколёты» или как их ещё называют «летающие тарелки», не говоря уже о всевозможных  ракетах, иных образцах ранее невиданного оружия, о которых сейчас пишут все, кому не лень, тоже были наработками тайного общества и его институтов. Но я понимаю, Юрий Иванович, что Вас больше интересуют аспекты вирусологии в деятельности «Аненербе», потому на них более подробней и остановимся. И начну я с экспедиций в Тибет, о которых Вам, насколько меня заранее проинформировал Алексей Валентинович, всё в деталях известно, кроме одного-смерть большинства членов одной из наших (в смысле, нацистских, сразу поправился Вольфган) экспедиций не была случайной. Их, по всей видимости, умышленно заразили тогда каким-то неизвестным, но убийственным вирусом. Вероятно, таким образом кто-то что-то пытался скрыть. И это бесспорный факт. Мне о нём говорил мой отец. Подозрение тогда пало на одного из проводников, его имя Абу, но времени разбираться в ситуации у руководства «Аненербе» не было и инцидент просто замяли. Много позже выяснилось, что у этого самого Абу есть брат близнец, который стал учёным, вирусологом. Конечно, без труда можно было сразу же связать эти два факта и наказать потенциального виновного или виновных, но время уже было другое: начиналась пресловутая и бессмысленная гонка вооружений, в которой создание бактериологического, биологического и других «экзотических» видов оружия занимало не самое последнее место. Именно поэтому сначала Абу, а потом и его брату-близнецу наши коллеги из западногерманской разведки простили прошлые промахи и привлекли не кого-то одного, а сразу обоих к тайным исследованиям. Просто, известного вам Абу они использовали «втёмную», а второму создали все необходимые условия: официальная лаборатория, персонал, средства. Примечательно и то, что Абу, в отличие от своего брата, занимался продвижением не биологического, а совсем иного вида оружия, основанного на принципах телепортации, квантового магнетизма и биоэлектроники, знание о которых он, якобы, получил от посвящённых мудрецов из Шамбалы. Я не совсем разбираюсь в этой теме, но от отца мне известно, что Абу весьма далеко продвинулся в своих исследованиях, а некоторые свои наработки даже с успехом демонстрировал представителям германской разведки. Однако, всё закончилось так, как вы и осведомлены, то есть плачевно. Видимо «Советы» прознали про исследования брата Абу и предприняли всё, чтобы лабораторию ликвидировали. Бесследно пропал и брат Абу…
- Сет, -кратко пояснил Вершинин, -его звали Сет.
- Да-да, -кивнул головой Вольфган, -его действительно звали Сет. Странно, но Абу ваша «контора» тогда не тронула. Возможно, просто не была в полном объёме осведомлена об истиной цели его исследований, а может помогло то, что именно Абу был в своё время основным проводником экспедиции НКВД, которую в 1920-х годах организовал в Гималаи на поиски Шамбалы сам Глеб Бокий. Насколько я знаю от отца, экспедиция тогда была успешной и позволила «Советам» получить какие-то новые технологии, на использование которых сразу же наложили «табу». В той экспедиции, кстати, принимал участие ваш известный парапсихолог и окультист Барченко, не говоря уже об известном Вам художнике и философе. Вот и судите теперь о реальных возможностях и познаниях этого самого Абу, если даже НКВД доверило ему жизнь своих сотрудников на пути в Лхасу. Вопрос только в том, найдёте ли вы сейчас хоть какое-то подтверждение участия Абу в этой экспедиции в своих архивах. Если честно, Юрий, то я в этом очень сильно сомневаюсь, но за свои слова я отвечаю. Так, пожалуйста, и передайте моему дорогому Алексею, когда будете ему докладывать о нашем с Вами разговоре.
    Вольфган сделал паузу, пригубил вкусное и сытное пиво, после чего несколько раз тяжело вздохнул и продолжил свой рассказ, который, как видимо, давался ему очень нелегко:
- С Абу западногерманская разведка прекратила все контакты сразу же после внезапного исчезновения его брата, судьба которого так и не была установлена. Вероятно, наши «коллеги» просто испугались, а может не верили в потенциал Абу, но мои источники однозначно отмечали, что контакты, которые и так были минимальными, с ликвидацией лаборатории Сета, в которую были вложены немыслимые средства,  совсем прекратились, а о самом учёном с таким именем постарались как можно быстрее забыть. Поэтому, кто стоит за вашим Ахмедом, который смог прибрать к своим рукам опыты Абу, я не знаю, так как эту информацию мы больше не отслеживали. А потом рухнула Берлинская стена, начался полный бедлам и всё полетело, как у вас говорят, к полным чертям.
    Вольфган грустно рассмеялся, допил остатки своего пива и попросил официанта минут через двадцать подать кофе.
- Спешу, Юрий, бизнес, но тему мы с Вами обязательно договорим, только давайте перейдём на свежий воздух, где уже и весной пахнет и лишних ушей поменьше.
    Когда оба собеседника вышли на веранду, расположились в уютных креслах и закурили, Вольфган продолжил:
- Всё, что касается исследований в области вирусологии, которые проводило «Аненербе», это один из самых болезненных вопросов. Особо на этом направлении отличился Зигмунд Ришер, который стоял за бесчеловечными опытами над людьми в Аушвице, Освенциме и других не менее печальных лагерях смерти.
    При этих словах Вольфган внезапно остановился, нервно затушил недокуренную сигарету и отвернулся в сторону, вероятно что-то вспомнив сугубо личное и болезненное. В какой-то момент Юрию Ивановичу даже показалось, что по щеке его собеседника покатилась скупая слеза, но эта неловкая ситуация продолжалось всего мгновение, потому что уже через минуту Вольфган фон Браун снова стал улыбчивым и непринужденно сказал:
- Воспоминания-вещь сложная, но я всё-таки постараюсь пересказать Вам всё то, что рассказывал мне мой отец. Так вот, применительно к вашей зоне оперативного интереса необходимо отметить, что в районах, прилегающих к Виннице, Львову, Луганску, и Харькову, «Аненербе» были оборудованы тайные лаборатории, которые при отступлении немецко-фашистских войск были не уничтожены, а законсервированы, что наглядно свидетельствует о том, что найти их сегодня, а тем более в них попасть, будет весьма непросто. Во всяком случае, сделать это будет намного сложнее, чем попасть в те лаборатории, которые «подручные» дяди Сэма «разбросали» вдоль сегодняшних ваших границ.
    Вольфган на мгновение замолчал, вероятно пытаясь что-то ещё вспомнить, после чего набрал побольше воздуха и почти полушёпотом повторил:
- Поверьте, Юра, тайные лаборатории «Аненербе», даже несмотря на то, что с момента окончания войны техническое оснащение шагнуло далеко вперёд, на порядок выше по своему значению, чем американские. В общем, когда вы сами их увидите, то поймёте, о чём я говорю. А пока предлагаю взять за основу моё утверждение и записи в дневнике моего отца, из которых явствует, что на территории Украины этими секретными объектами руководил некто Отто Вейцман, о котором я уже упоминал в своём рассказе. Насколько мне известно, этот Отто был лично награждён самим фюрером за исключительные заслуги перед «фатерляндом». Отец мой, кстати, характеризует его как очень талантливого, но безжалостного учёного, который для достижения целей в своих исследованиях не останавливался ни перед чем. И, как Вы понимаете, Юра, к своим «подопечным» из концлагерей, которые были и под Винницей, и под Луганском, и под Харьковом он относился ещё с большей жестокостью, чем к своим подчинённым. Отец даже говорил мне, что те зверства, которые устраивали японцы под руководством Соро Исии на территории Китая в своём лагере №731, были всего лишь «безобидным занятием» по сравнению с тем, что творил Вейцман. Сами лаборатории, по свидетельству моего отца, представляли из себя автономные бункеры со всем необходимым оборудованием и имуществом как для проведения таинственных исследований, так и для полноценной жизнедеятельности, в том числе в условиях артобстрелов и бомбёжки. Что в них непосредственно отрабатывалось, отцу доподлинно неизвестно, но незадолго до своей смерти он мне сказал, что Вейцман и его сотрудники стояли на пороге грандиозного открытия, которое могло изменить ход войны и уничтожить «Советы». Скорее всего, это был какой-то смертоносный вирус, но это только мои догадки и не более. Так что Вы, Юра, когда вскроете эти бункеры, будьте предельно аккуратны, потому что неизвестно, с каким «ящиком Пандоры» вам предстоит столкнуться. Возможно, там вирус «бессмертия», а скорее всего совсем наоборот…
    Вольфган впервые за всю беседу тяжело вздохнул и пригубил крепкий кофе в красивой фарфоровой чашечке, который только что подал к их столику проворный официант.
- На этом, пожалуй, и всё, что я могу рассказать, -подытожил фон Браун, непринужденно давая понять, что их многочасовая беседа подошла к концу.
    Вершинин искренне поблагодарил Вольфгана за возможность встретиться и весьма обстоятельный рассказ. Когда подъехало вызванное официантом такси, собеседники простились, а Вершинин поспешил в аэропорт на обратный рейс до Москвы, увозя с собой приятные воспоминания о некогда недоступном Мюнхене и увесистый презент для Алексея Валентиновича, который передал Вольфган.
- Скорее всего, хорошее баварское пиво, -подумал про себя Юрий Иванович, ощущая в своих руках, как в увесистом пакете что-то тяжело переливается, когда он садился в машину.
    Через час с небольшим генерал Вершинин был уже в аэропорту Мюнхена.
- Кажется успел, -громко и радостно произнёс вслух Юрий Иванович, посмотрев на табло и определив нужную стойку для регистрации. Пройдя её и зону досмотра, Вершинин позвонил Храмко, предупредил, что через час вылетает домой и попросил направить в аэропорт дежурную машину. Время в Москве будет уже за полночь, а потому из Шереметьево Вершинин намеревался направиться прямо к семье.
- Сегодня отдохну, высплюсь, -подумал генерал, -а завтра уже на доклад к директору. Обрадую ветерана и презентом, и полученной информацией. Картина, как говорится, проясняется, и все «шестерёнки» очень сложного механизма начинают постепенно занимать положенные им места. Дело осталось за малым: увидеть этот механизм целиком, чтобы потом абсолютно точно определить кому он принадлежит. И, скорее всего, если верить Вольфгану и его хорошо осведомленному, но уже покойному отцу, это будет далеко не могущественный и всесильный Ахмед Рехван-Заде. Для кого-то это будет несомненным потрясением, для других-облегчением. Для Юрия Ивановича это утверждение, впервые высказанное ещё Алексеем Валентиновичем, постепенно обретало формы неоспоримого факта, который становился ещё одной важной ступенькой на пути к реализации их сложного и опасного «проекта», который должен предотвратить очень и очень большие неприятности…