Сейчас, когда я доживаю последние годы и дни, ко мне часто приходит, то или иное понимание через какое-либо памятование событий бывших в моей жизни; людей, жизнь которых была мне непонятна или просто не входила в привычно возникающие поведенческие рамки…
Вот, например, сегодня с утра явился образ человека, жившего в самом конце нашего переулка. Я не припомню такого момента в его жизни, чтобы он с кем-то заговаривал или кому-то выкрикнул что-либо, хотя бы то же привычное слово:
-Здравствуйте!
Если столкнёшься с ним лицом к лицу, в переулке или на улице, где ездил маршрутный автобус, то скажешь из мальчишеского приличия:
-Здравствуйте! – а он буркнет что-то нечленораздельное в ответ да идёт себе дальше.
Его жена наоборот, была слишком разговорчива – она, как бы компенсировала его неразговорчивость.
Была ли его молчаливость природной или возникла вследствие какой-нибудь детской травмы, кто знает?..
Мы, уличные мальчишки и девчонки, даже спрашивали у его детей Маши и Вити:
-А что ваш отец и дома такой молчаливый?
-Да,- отвечали они.
-Что? всегда такой и никогда вас не ругает? – удивлялись мы.
-Всегда. Нет, но, бывает, что-то скажет по делу, но это – редко.
Так он и остался в моей памяти, как всегда молчащий человек.
Работал он грузчиком на хлебозаводе и, возвращаясь, после смены домой, нёс сетку с несколькими булками хлеба. Это была его законная норма, которую выдавали на хлебозаводе рабочим; и неудивительно, что в их домашнем хозяйстве содержались свиньи: он молчаливо за ними ухаживал и содержал в должном порядке. Были в его хозяйстве и собака, и две кошки; и за ними он, как хозяин, приглядывал и как-то развивал их.
При редком воспоминании о нём я краем памяти делал один и тот же вывод:
«И так вся жизнь человека прошла в его тихом служении членам семьи и созданиям земным…»
Кроме этой мысли моя память о нём не имела никакого дальнейшего развития; и только, когда я вошёл в ряды воинов Христовых, то есть, стал членом Православной Апостольской Церкви – только тогда память о молчаливом человеке обрела молитвенное направление.
И вот, сегодня открылось мне новое осмысление его жизни: какое удивительное безропотное служение людям и животным проявлял этот молчаливый человек. Наверняка случалось так, что приходилось ему терпеть от людей насмешки и оскорбления; наверняка и от животных и зверей имел он какие-либо досаждения, но никому не сказал в ответ никакого злого слова; даже не понимая своего подвига, он старался жить по слову аввы Дорофея:
«Пусть пострадает дело, но сохранится мир».
Апрель, 2024