Она смотрит, как загораются детские глаза, как светятся лица ребят, и сердце ее наполняется радостью. Ведь как здорово, когда тебя слушают с живым интересом! А школьники уже не первый год приглашают эту скромную женщину, и она рассказывает им о своем блокадном детстве. Она убеждена: нынешнее поколение должно знать о блокаде Ленинграда всё, чтобы этого больше никогда не повторилось. Победный май нашей страны – это и победа ленинградцев. Знакомьтесь: жительница блокадного Ленинграда и Сосновой Поляны Людмила Ильинична Васильева.
В уютной квартире мы перебираем фотографии, листаем дневник… Ее дневник… Людмила Ильинична уже несколько лет пишет свою летопись. Этим записям она придает большое значение, считая их ценными для своей семьи, для потомков. «Слово написанное обладает могуществом», – так сказал однажды Пауло Коэльо. Шелестят страницы ее рукописной тетради, и вдруг тишина, и голос, читающий эти строки. Ее голос, по-прежнему высокий и звонкий, несмотря на годы, ее строки:
«Студеный зимний день. День снятия блокады,
И драгоценный хлеб в руках дрожит, как нить,
Соединившая страну с голодным Ленинградом.
В разрухе, в голоде, в нужде взрослели мы…».
Да, читатель, моя сегодняшняя героиня пишет стихи. И вы их здесь еще услышите. Помните: «Слово написанное…».
Дворянские корни
Родилась Людмила Ильинична в 1937 году в Ленинграде. Улица Шкапина, Балтийский вокзал, Нарвские ворота, проспект Стачек, Обводный канал, «Красный треугольник» – это все ее родные места. Отец Илья Андреевич неохотно рассказывал о своем происхождении. А Людмила, повзрослев, имела свое представление: старинный парк, вычурные мостики через канавы и ручейки, пруд, чуть затянутый ряской, живописный холм. На холме маленький мальчик. Отсюда, с этого холма, было видно многое. Там, за прудом, была зеленая поляна, и за густыми кронами деревьев виднелась часть старинного дома.
Как вы уже догадались, этот мальчик – будущий отец нашей героини. Он был сыном дворянина и гувернантки. Мальчик воспитывался отдельно от господ – нравы в отношении социального неравенства в то время были жестокими. И все же дворянская семья помогла подросшему юноше получить образование. Повзрослев, он женился и жил с семьей в городе Остров, а город этот древний, известный с 1341 года. Сегодня он знаменит своими мостами ХIХ века над рекой Великой – единственными цепными транспортными мостами, сохранившимися в России.
Здесь и работал Илья Андреевич каким-то железнодорожным начальником. Но что-то пошло не так в судьбе отца: в 1933 году завистник позарился на его должность, пригрозил доносом, и он, забрав жену и троих сыновей (15 лет, 9 и 4 года), срочно уехал в Ленинград: там жила сестра Людмилиной мамы, Клавдии Ивановны, хотя нашей героини еще и в помине не было. Все жилье, которым удалось обзавестись этой семье, – темная восьмиметровая комната, где жили отец, мать и трое сыновей – их пятеро, а через четыре года появился и шестой человечек – маленькая Людочка, спавшая на двух сдвинутых, скрученных проволокой стульях.
Сразу после войны в этой крошечной комнатенке остались жить только двое: Клавдия Ивановна и Людмила. 1957 год. В это время Людмила Ильинична вышла замуж, в квартире поселился муж, а в 58-м у молодоженов родилась дочь. Четверо жильцов на восьми метрах. И опять новорожденная спала на сдвинутых стульях! И несмотря на эти мягко говоря некомфортные условия, семья жила дружно – без обид и разногласий. Моя собеседница и теперь рассказывает об этом с улыбкой: разве это главное, когда такое пережили?! Приоритет у нее один: только бы не повторилась блокада! Лишь в 1959 году жилищные условия были улучшены: Клавдия Ивановна получила приличную комнату, а в 1975-м – и квартиру в Сосновой Поляне.
Война. Блокада. Выжить!
Ее, четырехлетнюю, долго мучила эта картина: отцовские глаза, огромные, грустные, он хочет что-то сказать и не может. Глаза родного умирающего человека…
– Я помню эту фразу, она была на слуху у всех ленинградцев: «Немцы говорили: нам помогут голод и холод, и мы возьмем Ленинград голыми руками». Мама не пускала меня на улицу, опасаясь, что кто-то соблазнит меня котлеткой, и убьет: «Доченька, сейчас эти котлеты делают из людей, их нельзя есть!».
8 сентября немцы подошли вплотную к Ленинграду, началась блокада, а вместе с ней голод и холод. Страшная зима 1941–1942 года. У многих в комнатах нет ни одного стекла, окна забиты фанерой. Люди делятся фронтовыми новостями. Было страшно, было трудно, но была надежда. Вера и надежда на то, что прорвут блокаду, что ленинградцы дождутся, доживут.
– Шли постоянные бомбежки – все ночи напролет, днем чуть меньше. Одни самолеты прилетали, сбрасывали бомбы, затем прилетали другие и снова бомбили. Не было электричества, не было тепла, не было воды, за ней ленинградцы ходили на Неву, а мы – на Обводный канал, и вода там была грязная. – Воспоминания Людмилы Ильиничны прерывают рыдания, и это понятно: умирали ее самые близкие люди. – Вова, самый младший из трех братьев, остался с нами. Помню, как он выговаривал маме: «Люся такая маленькая, ей нужно меньше, а ты даешь нам поровну. Это несправедливо!». В феврале 42-го он умер от голода. Мы с мамой остались вдвоем. Было очень страшно. Люди умирали ежедневно, особенно зимой. Погибали от обстрелов, бомбежек, от голода… трупы лежали на улицах, их увозили, а иногда некому было их убрать. Люди шли по улице, падали и умирали. Не дай Бог никому такое пережить. И этого нельзя забыть! Каждый вечер мама подходила к иконе и молилась. Эта реликвия до сих пор со мной.
Весна 1942 года принесла не только траву для «подножного» корма, но могла обернуться и страшной бедой. Под снегом сохранилось множество трупов, и это грозило массовой эпидемией. Все горожане, изможденные голодом женщины, старики, дети, очищали город. Но блокада продолжалась, и началась грандиозная подготовка к новой зиме. На топливо пошли все деревянные строения, а каждый клочок земли был использован под огороды. Ведь окрестных совхозов и деревень не было: там находились немцы. А в городе, где сейчас клумбы и скверы, росли репа, морковь, картофель. Огород был разбит даже на Исаакиевской площади – там выращивали капусту, а на площади Декабристов – картошку. В Летнем саду на грядках росли белокочанная и цветная капуста, морковь, свекла, картофель и укроп. Это был большой общественный огород, с которого никто не воровал.
Приближалась вторая блокадная зима. Фашисты, рассвирепевшие от стойкости ленинградцев, которых не удалось задушить голодом, продолжали тактику сравнивания города с землей. Не прекращались бомбежки и артобстрелы. Но если эти люди выстояли в голод, то какие бомбы?! Их уже было не сломить. Они перестали бояться. Город оживал: по улицам пошли трамваи, открылись школы… И пусть от холода замерзали чернила в чернильницах, и пусть писать приходилось на старой газетной бумаге. Пусть… Главное – выжить.
Надежда и Победа
В 1943-м после прорыва блокады мать и дочь эвакуировались. Людмиле уже около шести лет. Пересадка на какой-то станции. Она не помнит ни названия вокзала, ни суеты людской – ничего. Она помнит голод. И это:
– Мама оставляет меня на вокзале и просит: «Доченька, сиди здесь, никуда ни шагу. Жди меня. Я пойду получать паек». Через какое-то время она несет две круглые буханки хлеба. Я обомлела: «Мама, неужели это все нам?!». Мама улыбается: «Нам, доченька, нам! Ты только не ешь, я сама буду давать тебе понемногу. Если много съешь, умрешь». Спасибо ей за это грозное слово: она спасла меня, потому что в дороге, в поезде было все: и несварение, и заворот кишок, и выгруженные трупы. Моя мудрая мама сохранила мне жизнь и сама прожила до 80 лет.
Она открывает свой дневник и читает о своей маме. Читает сквозь слезы, давно уже ставшие привычными спутниками ее непростой жизни:
«Четыре сердца дорогих,
Без слез смотревшие куда-то,
Четыре сердца золотых,
Потерянных в блокаду.
Двое на кладбище большом,
Сын старшенький погиб в кошмаре,
А средний… До Берлина шёл
В семнадцать лет с боями.
А на руках дитя, пять лет,
С голодными глазами крошка –
Соломинка, не давшая сгореть…
И это всё от жизни её прошлой».
Ради этой соломинки Клавдия Ивановна, потерявшая мужа, старшего и младшего сыновей, не сломалась. Она должна была выжить, вырастить, помочь стать человеком маленькой девочке и дождаться с войны среднего сына. И вот, наконец, эвакуация. Здесь была непривычная тишина без воя бомб, без визга летящих снарядов. В колхозе за Барнаулом Клавдия Ивановна работала почтальоном (там ее называли письмоноской). А еще она была прекрасной портнихой. Помимо библии, иконы и документов она взяла с собой швейную машинку, по вечерам обшивала окрестных модниц и иногда с гордостью рассказывала сельчанкам о том, как с ней здоровался сам Репин, с почтением пожимая ей руку. В общем, жизнь налаживалась.
В мае 45-го вся страна ликовала – долгожданная Победа! И началась их мирная жизнь. Весной 1946 года мать и дочь вернулись в Ленинград, и в первый класс девятилетняя Люда пошла уже в родном городе. С орденами и медалями вернулся средний сын, дошедший до Берлина. Мама работала на швейной фабрике «Первомайская» (с 1964 года «Первомайская заря»), Люда училась. После школы она окончила Ленинградский физико-механический техникум (в 90-е годы он был переименован в Физико-механический инженерный колледж, а в настоящее время это Технический колледж управления и коммерции). Работала моя собеседница и лаборантом на «Красном треугольнике», и инженером на ЛЭМЗе, и заместителем начальника химического цеха на ТЭЦ-15. Жила-была, работала, старалась – как большинство горожан в непростое послевоенное время.
Сейчас у Людмилы Ильиничны все хорошо: у нее дочь, сын и четверо внуков, которых она очень любит. Она живет в отдельной квартире, которую купила для нее дочь. Ее приглашают в школу № 203, и она, рассказывая ребятам о своем блокадном детстве, убеждена: ее воспоминания важны для подрастающего поколения. А мне она с любовью говорит о чужих учениках, как о своих, с благодарностью вспоминает эту школу и директора Сергея Николаевича Карягина, который показал ей однажды всю красоту своего храма знаний, где учатся, созидают и отдыхают.
***
Сегодня… Мы живем себе день за днем – кто-то тихонько, кто-то громко. В общем, живем-поживаем и порой не замечаем, что вот эта наша будничная жизнь и есть действительность, которая когда-то станет историей. Энергичное Сегодня стремительно гонит утихомирившееся Вчера… Но помните, что рядом с этой действительностью и нашей суетой сверкают еще кристаллики. Люди, сохранившие чистоту души посреди ужасов той, для нас далекой, а для моей героини до сих пор близкой блокады. Вот такой он, сегодняшний привет из далекого прошлого…