Только бумаге нынче нужна моя жизнь. Я глубоко одинокий человек и романтик, это ужаснейшее сочетание, которое может быть на свете, потому я начал вести дневниковые записки. Посвящаю их тому, кто найдёт их спустя годы после моей погибели.
13 декабря, 1939 год.
Лондонский паб. Атмосфера напряжённая, началась война, пусть она пока и далека от самого Лондона. Все пытаются отвлечься, как могут. Бармен уговаривает юношу за барной стойкой выйти на сцену и спеть. По всей видимости, с парнем он знаком. Должно быть, певец часто бывает в пабе. Юноша симпатичен и удивительно молод, на вид ему около восемнадцати, угольно чёрные пряди, светлые серые глаза и строгие угловатые черты лица, однако всё это не придаёт грозный вид, совсем наоборот. Кудри, слегка прикрывающие лицо, делают его похожим на греческого бога. То, что юноша всё-таки человек, даёт понять его уставший и измученный вид. Он одет во всё чёрное. На фоне костюма с теряющемся на нём галстуком с еле заметными атласными блестящими полосками юноша выглядит особенно бледным. Он всегда в чёрном. Но когда спрашивают, носит ли он по кому-то траур, парень всегда отвечает одно: "да, его по своей юности".
Молодой человек соглашается на уговоры бармена, встаёт у микрофона и начинает петь с еле заметным грубоватым акцентом. Должно быть, шотландец.
"Чарли Малкольм, удивительный талант, жаль, что родился в такое время. Десятилетием ранее ему бы цены не было", - сказал мой знакомый, с коим я сидел за барной стойкой. Я глядел на певца. В музыке я смыслил мало, так что мог сказать лишь одно: пел он красиво. Но в чувствах понимал я много. И по глазам Чарли, пустому, чуть опущенному в пол взгляду я мог понять, что за его спокойным выражением лица и неприкосновенной молодостью прячется тяжесть прожитых лет. И мне захотелось узнать, что именно пришлось пережить ему.
Мне нравилось заводить знакомства. Как писатель, я находил вдохновение в них, а в людях - новых героев моих романов. Про себя я могу сказать совершенно так же, как и мой друг сказал о Чарли: жаль, что я родился не в то время. Ныне искусство мало кого волнует. Люди видят в нём лишь средство для отвлечения от действительности. Единственной моей надеждой была мечта об Америке. Говорят, та часть света столь далека от войны, что ни капли не изменилась. Значит, именно туда мне нужно ехать в погоню за своим призванием.
21 декабря, 1939 года.
Снова лондонский паб. Тот же. Бываю в нём почти каждый день. Неделю назад я заговорил с Чарли Малкольмом. За эти семь дней я едва ли составил преставление о его характере, но одно я понял точно. Он не британец. Европеец, но в соедин;нном королевстве он чужой. Вероятно, русский либо немец. Возможно, имя вымышленное. Неудивительно для нашего времени носить чь;-нибудь имя и не упоминать своего.
Вчера встретился со Смитом - моим давним знакомым редактором. Он сказал, что есть шанс урвать билет до штатов ближе к середине января. Святейший человек. Быть может, именно ему суждено спасти мою никому не нужную здесь жизнь. В Англии я не смогу много издаваться, мои работы не берут. Если я перестану писать, то погибну душою, а вскоре и телом от голода.
24 декабря, 1939 года.
Нужно уезжать из Лондона. Говорят, что скоро начнут бомбить. Родительский антикварный сервис и листы с сочинениями в старинных шкафах - последнее, что у меня осталось. Я не перенесу, если всё это будет похоронено под обломками. Уж лучше я уеду и никогда не стану свидетелем этой картины.
Узнал, что Чарли учился музыке с детства. Это видно. Ему нужно в свет. Война губит таланты. Он такой же, как я. Тоже умрёт без искусства. Бармен платит ему и даёт еду. Но, если начнутся бомб;жки, музыка перестанет быть нужной, и он пропадёт. Чарли тоже нужно в Америку.
5 января, 1939 года.
Сегодня хороший день. Зимний, но солнечный. Я будто и позабыл, что идёт война. Говорил с Чарли о штатах. Оказывается, он тоже ищет билет.
Чарли немец и ему ровно восемнадцать. Окончил "Гитлерюгенд". Настоящее имя - Маркус Леманн. Он его ненавидит и всегда злится, когда слышит. Чарли бежал за день до своего Дня рождения, выкрасил волосы в попытке скрыть арийские черты. Он непременно талантлив. Талант обладает удивительной силой, божественной. Небеса берегут его. Иначе Чарли не сбежал бы. В Германии у него отец-военный, мать и десятилетняя сестра, должно быть, он погубил их всех, но я не вправе винить его. В наше время виноватых нет.
7 января, 1939 год.
Я попросил за Чарли в редакции. Сказали, есть шанс достать два билета, но придётся подождать до лета. Мы подождём. Сообщил Чарли. В худшем случае под конец июля отбудем в Америку, объединим доходы и начнётся наша настоящая жизнь. Он будет петь, а я писать, а после, как пойдёт. И тогда будет по-другому, без войны, и всё станет хорошо. Мне хочется верить. Я уже верю.
10 июня, 1940 год.
Не писал с января, потому что мне было хорошо. Не думал, что во время войны можно радоваться прошедшим дням. Вот-вот будут билеты. Сегодня одолевает тоска и отвратительное чувство, что что-то может пойти не так. Во время войны всё может быть, каждый миг непредсказуем. Быть может, ровно в эту секунду начнётся бомбёжка и Лондон будет похоронен под руинами. Понятия не имею, как я так живу, как живут все люди в этом городе, на этой планете...и как я при этом ещё способен радоваться!
15 июня, 1940 год.
Вчера захватили Париж. Услышал об этом утром. Теперь трудно достать билеты. Смит раздобыл только один и вряд ли найдёт ещё. Уехать хотят все. Им страшно. И мне страшно. Из нас с Чарли Лондон покинет лишь один. Не знаю, как сказать ему об этом. Быть может, лучше вовсе ничего не говорить. Зачастую молчание бережёт от необдуманных поступков.
17 июня, 1940 год.
Если мои записки были бы художественным рассказом, то этот фрагмент был бы его кульминацией. Сегодня я совершил подвиг, хотя другие, быть может, посмеются надо мной и назовут идиотом. Но ведь подвиг есть жертва собой, что я и сделал, потому могу смело назвать себя героем.
Утром сегодняшнего дня я отправился в порт с Чарли. Вокруг было неимоверно большая и шумная толпа людей совершенно разных сортов, и почти каждый нагружен всякого рода сумками и чемоданами. У нас же с Чарли нет почти ничего. Недавно я собрал все свои сочинения в одном портфельчике и теперь всегда ношу его с собой. Это и есть мо; наиважнейшее сокровище. Билет был у Чарли - единственный наш билет в жизнь. Перед кораблём уже выстроилась длиннющая очередь таких же несчастных людей, как и мы. Лайнер был словно Ковчег, за который цеплялись, как за последнее спасение. Цеплялись и мы. А потом я добровольно отпустил, с горечью в сердце расставаясь со своей мечтой и жизнью... Билет был один, и по моей воле он был в руках у Чарли. Стоя в очереди рядом, я знал, что вижу его в последний раз. Я вспомнил, как увидел Чарли впервые. Тогда он показался мне похожим на греческого бога. Теперь это было не так. Чарли стал земным, когда я узнал о его жизни, ведь боги счастливы и не страдают.
Он поднялся на борт, я сказал занимать место и не ждать меня. Я пообещал, что сейчас же вернусь. Я обманул, но иначе Чарли бы не пошёл.
Корабль отчалил от палубы, а я стоял и смотрел на ещё тревожные лица людей, покидающих этот ад, из которого мне спасения не было. И я видел среди них Чарли. Я страдал не так много, как он, и потому из нас двоих именно Чарли больше заслуживает начать настоящую жизнь там, в Америке, где нет никакой войны... И мне казалось, что я видел в его светлых глазах блеснувшие под июньским солнцем сл;зы, но я был уверен, что он рад, ведь каждый на его месте был бы рад. И я тоже.
Однако же, быть может, вовсе не было там никаких сл;з, и я всё надумал!...
1 октября 1940 года.
Бросил дневник в июне. Я вообще больше ничего не пишу. Раньше я переставал вести дневник, когда мне было слишком хорошо, теперь я бросаю его, потому что мне невыносимо плохо. В сентябре начались бомбёжки. Я не считаю ночи налётов. Они будут вечны. Я погиб душой. Моё тело - лишь оболочка. И мне уже не страшно. Если этой ночью будут бомбить, я не пойду в убежище. 17 июня я добровольно расстался со своей жизнью, но не было ни дня, ни секунды, когда я жалел бы о том, что отдал свой билет тому, кому он был нужнее...
Эпилог
На "1 октября 1940 года" записи никому не известного лондонского писателя обрывались. 7 сентября 1940 года началась немецкая операция "Блиц". Её стартом стала бомбардировка Лондона, которая длилась пятьдесят семь ночей подряд. К концу мая 1941 года под обломками было похоронено более сорока тысяч мирных жителей, половина из них - жители Лондона. Большое количество домов столицы было разрушено или повреждено, поражено множество промышленных центров страны... Этот период Второй мировой войны навсегда останется чёрной страницей в истории Великобритании.
В августе 1946 года юный певец и восходящая нью-йоркская звезда Чарльз Малкольм получил стопку листов из Лондона от неизвестного ему человека по фамилии Смит. Это был весьма объ;мный роман и несколько небольших рассказов одного автора. Они так и не были ни разу изданы, но имя писателя Чарли было знакомо. Более всего привлекали внимание страницы с рукописным текстом, местами подпал;нные и испачканные пеплом. Первым предложением было: "Только бумаге нынче нужна моя жизнь."