Хлеб трогает Водку, спрашивает:
-Что ты? Дура что ли? Прекрати!
Гладит по головке, целует в щёку:
-Мы же родственники!
-Что ты?! Й-ели! - отвечает Водка.
-Прекратите, Хлеб!
В нашей ли воле дни после лет?*
За неделю до отъезда говорю Семёну:
-В город поеду.
-Я с тобой.
-Если ты насчет “продукта”, то я возьму.
-Мне к Белым надо, перетереть кое-какие вопросы…
Нехорошее предчувствие пощекотало кончик носа. Выездная сессия к магазинам всегда заканчивалась одинаково – выпадением генетической памяти. Ох, не кончится это добром, думаю. Только кто и когда на подобные сантименты внимание обращает…
Ильича взяли водителем. Надо заметить, Ильич – водитель-ас. Из-за руля почти не видно, личико детское, но машину чувствует как себя. По всем колдобинам, ямам, камням проедет мягко, аккуратно. На шоссе за 130 выжимал из моего транспортного средства. Этому не научишь – талант.
У Ильича, между прочим, приличный водительский стаж – за рулем лет с десяти. С отцом на тракторе сено убирал. Ильич на тракторе, Семён – на граблях. Штука такая цепляется к трактору – сено сгребать. По соседству у них фермер образовался из Питера. Взял кредит – техникой обзавёлся, коровник построил, баню (в ней и жил), телят прикупил… Так вот, каждую страду – все на уборку сена. Даже я помогал. А Ильич так тот по двенадцать часов из трактора не вылезал. Кеду, что на газ давил, до дырки протер.
О, кей, поехали.
Вышли в поле свинки,
Стали делать ноги.
Получалось очень,
Выходило вроде.
А внутри у свинок
Очень даже недра,
Плещущие силы
Через край на небо.
К этим самым свинкам
Подошёл цветок,
Он втоптал их в землю,
Ссыпал в узелок,
Чтоб в дороге дальней
В стороне чужой
Вспомнить о любимой,
О стране родной.*
Действующего Цветка в нашей постановке не было. Он присутствовал, как некий вечный символ хрупкой и прекрасной Жизни, вершащей своё хрупкое правосудие. Зато со свинками в пьесе был полный порядок. И недра были, и плещущих сил чрез край, хоть отбавляй.
К Белым подъехали с полным боекомплектом – с рюкзаком водки. Белый – это фамилия, и ничего более. Крепкий хозяин. Большой каменный дом, две машины, шикарная баня, сад-огород. Жена работает в местной администрации, сын дальнобойщик – все монету рубят. Сам – дела делает, какие – понятия не имею, но делает их грамотно. Всё у мужика функционирует, во всём разбирается. В моём транспортном средстве клапана на раз отрегулировал. В наши края приезжает охотиться. В общем, ладный мужик – не художник.
А тут мы – художники. От одного томлением духа за версту несёт; другой – натурально художеством светится. Какие там Семён вопросы перетирал (и были ли они вообще эти вопросы?), – не помню, но то, что мы завелись с пол-оборота – очевидно. А тут ещё Белый младший из рейса вернулся…
Короче, пошёл у меня злополучный пунктир. Стакан – провал – вспышка – стакан – провал – вспышка. Сначала пили у бани вчетвером: два Белых и мы с Семёном. Потом у озера, тоже вчетвером: Белый поехал на своей машине с женой; нас доставил Ильич. Помню ещё, Семен стал орать на сына. Он всегда по пьяни на него орёт... Всё. Больше ничего не помню. Все эти заплывы так безобразно походили один на другой. Но плещущие силы через край на небо – присутствовали в избытке.
А дальше – чудеса в решете! В каких местах я только не просыпался! За многолетний стаж моего пития, где только не настигало меня пробуждение. И в постели с незнакомкой, и на непонятных квартирах и чужих дачах, и в пустой холодной электричке в Можайске, и на крашеных охрой ментовских нарах. Но тут…
Сознание вернулось ко мне и застало такую картинку: я еду САМ чудесным образом за рулём своей машины. Как садился, включил движок, – не помню. Просто уже сам собою еду. В полной темноте. Впереди выхваченная светом фар несётся на меня дорога. Явно не шоссе: колдобины, лужи, камни. Газ, тормоз, поворот – всё делается само. Я просто лечу в рай по световой дорожке. Кто же ведет машину? Уж не ангел ли хранитель шоферит? Бах! Трах! – валун скрежещет по днищу… Ничего, проскочил… кусты! за ними обрыв! Господи, спаси, сохрани! Руль выворачиваю… мотает, заносит, трясет…
Ё-о-о-о!!!
Едем… еду.
Доехал.
Когда встал, оказалось не один я, – Ильич притаился рядом. Ну, блин, дела…
-А где Семён?
-Вылез.
-А почему не ты за рулем?
-Ты что, не помнишь, сам же требовал руль!
-Ну…
-Отец меня из-за руля и выгнал…
-Зачем?
-Вот его и спроси – зачем!
-А мы такие послушные дети…
-Да ну вас обоих в болото!!
Интересное кино. Что же он с нами-то не остался, с судьбой поиграть? Ладно. Доехали и, слава богу! Я всегда подозревал: есть силы небесные, оберегающие пьяных. О, кей. Вылезли на участке Артуровой фазенды. То есть приехали туда, куда надо. Мы здесь всегда машину оставляли. У Артура крайний дом в селе. Дальше тёмный лес и тропа на Побежалово.
Идти-то всего два километра, однако земля уплывала у меня из-под ног, и я абсолютно ничего не видел. Я и трезвый ночью не ориентируюсь – полный мрак. “Куриная слепота” называется. Еще рюкзак, набитый жратвой и водкой. Ильич, настоящий товарищ, надел рюкзак на себя, меня подбадривает, мол, ничего, прорвёмся. Да уж, думаю, теперь прорвёмся, коли, в овраге навечно не успокоились. Я прицепился сзади за ремешок. Так и шёл, как слепой кур, за мальчиком-поводырём. Или, как козёл на поводке.
Действие второе развернулось уже в Семёновой избе. Он странным образом оказался на месте. Страшно нам обрадовался.
Пьесу так и назовём:
РОДСТВЕННИКИ
Действующие лица:
Водка.
Хлеб.
Семён – хозяин.
Ольга – дочь хозяина.
Николай (он же Ильич) – сын хозяина.
Ю.Ю. – родственник хозяина.
Гости – мужчины, женщины, дети.
Домашние животные – козы, куры, собаки, кошки.
Сцена первая
Сцена погружена во мрак. В центре – стол, освёщенный двумя свечами. На столе Водка и Хлеб. За столом Хозяин, его дочь Ольга и гости. Слышны бессвязные речи, хохот, звуки гитары. Тени мечутся в четырёх стенах.
Хлеб. – Что ты делаешь, Водка! Ну же! Прекрати! Мы же родственники.
Водка. – Бросьте, й-ейли! Всё пустое, Хлеб. В нашей ли воле дни после лет?
Те же. Входят сын хозяина – Ильич и Ю. Ю.
Семён: О, Ю. Ю. явились…
Гости: Притомились, уморились! Явились, не запылились!
Ольга: Ха-ха-ха! Ха-ха-ха! Я сегодня – без ума!
Сцена вторая
Полночь. Все спят. Ю.Ю. подходит к Ольге. Семён бдит: подбегает к Ю. Ю. и бьёт в глаз. Ю. Ю. падает на пол. Ольга в смятении выбегает из избы, забирается на чердак к брату, безутешно рыдает.
Ольга: Все кончено. Жить нету больше сил!
Ильич: Случилось что?!
Ольга: Отец Ю.Ю. убил!
Сцена третья
Вечер следующего дня. Ольга склоняется над постелью раненого Ю. Ю., пристально вглядывается в знакомые черты. Обнаруживает под глазом чёрный синяк. Скорбит безмерно. Ю.Ю. мучительно прорывается из мира грёз на поверхность, – пробуждается, наконец. Видит Ольгу.
Ольга: Проснулся? мой бес… мой ангел кроткий…
Ю. Ю.: Прости… прощай… я умираю… водки!
Ольга приносит водку. Ю.Ю. выпивает и вновь проваливается в мир грёз.
Хлеб: Ну, что довольна или нет?
Водка: В нашей ли воле дни после лет!
Занавес.
Отрывок из романа “У Христа за пазухой”
*Григорий Чекотин