Сестра Лебедева
В крепость Александрополь на Кавказе привезли раненого генерала Комарова. Уход был хорош, стал он понемногу поправляться, только рана на ноге не заживала. Доктора сказали, что надо взять кожи от живого человека и прирастить ее к больному месту. Своих сил у больного не хватало. Сестра милосердия Лебедева узнала про это и говорить докторам: «вырежьте у меня кожи сколько нужно». Доктора согласились и вырезали у неё восемнадцать маленьких кусочков кожи: девять кусочков на правой руке и девять – на левой. Пока резали, она не моргнула глазом. На другой день у неё сделалась лихорадка, а генерал скоро выздоровел и уехал в армию.
2. Сестра Васильева
Ночью разгорелась перестрелка. Турки пошли на наши укрепления, еще издали оглушая нас ружейной трескотней и гамом. Выдержанные в огне, солдаты наши спокойно ждали команды. Первый залп мы дали в упор, когда турки подошли шагов на двадцать-тридцать.
– Господи! Сколько смертей! Голубчики, болезные мои! – шептал сзади меня нужный голос.
– Зачем вы здесь, сестра? Сойдите! Нельзя, вас убьют.
Сестра меня не слушала. Схватилась руками за голову и шепчет молитву. Слышу, не за себя, а за нас. Турок мы отбили и прогнали. На другой день они, озлобленные, стреляли по каждому из тех, кто приподнимал голову над валом. За валом слышались громкие стоны.
– Что это? Кто стонет? – спрашивала меня сестра милосердия.
– Турки, что вчера на наше укрепление шли. Их ранили, а свои подобрать не успели.
– Что же с ними будет?
– Будут лежать, пока не умрут.
– Да, ведь, подобрать-то надо? Нельзя так, – ведь, они мучатся.
Я повел сестру к валу.
– Стоит только поднять голову над валом, как турки стрелять станут. Видите!
– Все-таки... Бог поможет. Братцы, ужели же им так и помирать?
Солдаты мялись. Кому охота на верную смерть идти?
– Душа-то в вас есть, голубчики! Православные, жаль ведь их!
– Жаль-то жаль, сестрица, да как выйти-то? Тут смертушка.
– Помогите, милые!
Один турецкий раненый, как нарочно метался, у самого вала.
– Коли вы не хотите, я сама пойду. – И прежде чем мы успели опомниться, сестра была уже за валом.
– Что ж это, братцы? Ужели же покинуть? – И старый унтер с георгиевским крестом, перескочил за вал. За ним еще перепрыгнули солдаты с носилками. Ад поднялся. Пули засвистали отовсюду.
Сестра, не обращая внимания, наклонялась над кустарниками, отыскивая раненых турок. На лицe ни малейшего страха, только побледнело оно и глаза блестят.
К чести турок, они, как только заметили, зачем сошли наши, опустили ружья и выставили головы над валом. Видимо, они были удивлены.
– Мать милосердная! – говорили про сестру солдаты.
– Это – сестра Васильева.
Совсем простое, худенькое, больное личико... Маленькая головка на тоненькой шейке, впалая грудь... Сутуловатая...Походка неуверенная... Руки – бессильные, страшно исхудалые... По блеклому личику кажется, что сестра совсем утомилась, погасла... Больно смотреть ей – больно двинуться... И дышала то она с натугой, точно ей трудно было вдыхать в себя воздух. Все только удивлялись ей.
– Откуда у вас столько силы берется?... Такая вы хилая, а работаете за троих.
– Я вовсе не хилая... Только вот, когда дела нет … У меня на это силы хватит... потому здесь ведь всякая рука на счету... и я тоже... полезна... ну, и стараюсь...
Началась Плевна. Стоянки в грязи, дни и ночи под дождем, утомительные переходы впроголодь, потери не от огня, а от беспримерной неурядицы и, наконец, неотразимый, ненасытный, всех подстерегающий тиф. Только и слышишь – умер, отправлен в Россию полумертвым... О сестре Васильевой я боялся спросить. Где ей, больной, худенькой, маленькой, с кашлем, с её хриплым дыханием, с её слабыми ногами и впалою грудью выдержать этот ад, в котором гибли тысячи сильных... Верно уже давно эти худенькие руки с костяшками крест-на-крест сложились на её груди, и сама она, заняв только часть большого для неё гроба, улеглась далеко, далеко, под сырую землю чуждого ей края... Поди, лежит она теперь и уже не бьется приветом и ласкою на чужое страдание большое сердце маленькой женщины... успокоилось... навыки замолкло не знавшее отдыха...Даже спрашивать не хотелось о ней... Так машинально сказалось только:
– А не знал ли, господа, кто из вас сестры Васильевой?..
– Ангела Божьяго! Как же не знать... мученицу!.. – И лицо офицера озарилось таким благодарным светом ,что нам всем точно стало теплее в этой холодной землянке.
– Давно умерла?
– Кто?
– Да она. Сестра Васильева!...
– Почему же умерла?... – уставился на меня с удивлением рассказчик.
– Неужели жива!...
– Еще третьего дня прощался с нею. Странное создание. Чем хуже кругом, чем труднее – тем больше сил у нее. Кажется, откуда бы – хилая. Кругом сестры валятся – а она выстояла до сих пор. Bедь ее подруги по общию частию вымерли, частию переболели – а она скрипит себе. Действительно, такое впечатление производит, как-будто накануне смерти... А кто более ее работает? Санитаров послали. Здоровенные парни, а с десятком больных управиться не могут. Их пять теперь за одну Васильеву отдать можно!... Когда она отдыхает – не знаю.
Стали другие рассказывать про Васильеву...
Привезли в госпиталь раненого солдата из благородных – разжалованный за растрату полковых денег офицер. Офицеры его дичились, солдаты тоже своим не считали... Он в огонь первым шел и уходил из боя последним... Стал без толку на каждую пулю соваться, а пули его щадили. Наконец, дождался. Посмотрел его доктор…
– Скажите правду, когда я умру?
– Недели через две.
– Благодарю вас …
Васильева как-то раз подсела к нему. С ней с одной разоткровенничался разжалованный... Сама плакала... С той поры исключительно им занялась. Доктор выговаривал ей:
– Займитесь вон тем, этот все равно умрет…
– Бог не скажет, кто умрет, а кто нет...
– Да что же вы к нему именно...
– А потому, что он несчастный... У других – только раны... тело болит, а у него вся душа измучилась... сердце кровью изошло... ему больше, чем кому другому, ласка нужна...
Какой-то офицер из молодых говорить ей: «ведь он чёрт знает что – вор...» – вся даже побелела...
– А вы в душу-то смотрели... Видали вы, как он плакал да каялся... Даром смерти искал, что ли? И не вор он, не преступник, а несчастный... Что вы больше Бога хотите быть... Бог милует – а вы осуждаете. А как в тюрьме сидел – он мало вынес. Как-то вы еще доживите...
А у самой крупный слезы так и падают, губы вздрагивают … Оскорблена – точно о ней дело идет. И давай изводиться над ним день и ночь, безотходно... От постоянного волнения даже румянец в лице заиграл... «Умрете»: говорят ей бывало. Что же вы думаете, не только сама не умерла – его еще спасла и не физически только... Из -под спины ему вынули пули. Выходила она его, выносила, как мать ребенка, а потом заставила нас сойтись с ним, полюбить его... Нравственно подняла, душу в нем спасла... Вот она какая – сестра Васильева.
Один доктор, отправляя разжалованного в Россию, обернулся к Васильевой, да и говорит: «Я думал, что чудес больше нет... а вы сделали чудо»... Солдаты те молятся на нее... Сколько раз, бывало, – стон стоит в палате, – войдет она, повернут они к ней головы с воспаленными от муки глазами и разом стихнут... точно им при одном виде этого ангела Божьего легче становилось... Как-то священника не случилось, а один солдат умирал. Сестру Васильеву потребовал: «Исповедуй, – говорит, – меня..."
– Я не смею... не могу...
– Ты святая... ты простишь и Бог простит.
– Что ж мне его так, с тяжелым сердцем, умирать оставить... Пусть лучше грех на мне...
Она и выслушала его и простила.
Мы собрались навестить кое-кого из товарищей и направились в ближайший госпиталь. Солдаты лежали в грязи на промокших снопах соломы, прикрытые своими сырыми шинелями, так что из под них выставлялись голые ноги... Холодно было в шатрах... Чугунная печка, поставленная по середине, давала очень мало тепла. Капало сверху, лужи стояли внизу. Проходившие по госпиталю сестры, санитары и врачи шлепали сапогами прямо в эти лужи, потому что сухого места не было, и брызги черной, липкой грязи летали в лица больных… Тут было царство тифа...
Пахло тифом, дышали тифом, смотрели сквозь тифозные испарения, слышали бред тифозных больных... Острый запах, кислый, полный какого-то тонкого яда, просачивался в легкие, бил в нос. Казалось, здесь нельзя было безнаказанно провести и одного часу. Доктора быстро проходили мимо, санитары избегали этого тифозного царства... Отсюда была одна дорога – в могилу, и могила далеко не казалась ужасной, особенно в такие вечера, как этот, когда мы посетили сестру Васильеву...
Сестра Васильева еще бодрая... Масса её подруг уже угомонились в сырых могилах, умирали в госпиталях, едва-едва поправлялись в России – отправленные туда в свои семьи... Васильева – уцелела... уцелела и не устала. Ничто не могло убить её сил. Улыбаясь, она говорила:
– Я выдержу до замирения... А там, как только делу конец, и мне конец …
Она точно была возбуждена приемом сильно действующего средства. Глаза сияли оживлением, руки безустанно работали, то около одного, то около другого больного... Над одним возится – другого уже расспрашивает…
– Ангел Божий, святая ты наша, голубушка!... – приветствовали ее отовсюду. Только на нее смотрели здесь доверчиво. Только при её появлении стихали...
Мечется и бредет какой-нибудь горячечный, весь в жару, воспаленные глаза налились кровью, сквозь зубы пена проступает зловонная, волоса смокли... хрипло выкрикивает что-то... Прислушивается Васильева к нему
– Милый, болезный мой... Жутко тебе, больно... – положит руку на голову ему, сядет в грязь рядом. – Ну, успокойся... ну, помолчи, полежи, родной... Что не легче, голубчик ты мой?.. – возьмет за плечо и давай покачивать словно ребенка.
Глаза больного теряют свой острый блеск, гаснут. Тише и тише становятся крики. Судорожно метавшееся тело выпрямляется... легче дышется...
– Ну что, легче тебе, бедный мой? – шепчет ему на ухо, и до самого сердца проникает ему этот шёпот, потому что он уже сознательно начинает смотреть на нее... Память возвращается... Берет её руку...
– Милосердный Ангел... – шепчут больные ей вслед. И действительно, словно ангел проходить она в этой палате, сея мир и спокойствие, утишая страдания, отзываясь на каждую жалобу, чутко отзываясь... Шепчет больной, его бы и не услыхать, а у неё слух так привык, насторожился и шёпот ловить.
– Что ты, голубчик... чего хочешь?...
– Воды... горит... воды!... – стонет едва слышно умирающий.
– Сейчас... – берет кружку, там вода тоже тифом заражена: с каплями, что падают сверху в воду, и тиф проникает туда. Кажется, что эти капли сгустились от тифозных испарений. И не глядя на вьюгу, на дождь, что хлещут ей в лицо, на ветер, что хочет сбить с ног, бежит спотыкаясь сестра к колодцу...
Пришла другая сестра. Повела нас к себе Васильева.
– Вот тут я.
Уголок в палатке... Снопик под голову, серая рвань какая-то брошена на слякоть...
– Ни одеяла, ни подушки у вас …
– И одеяло, и подушку больным отдала, – отзывается доктор. -...Носилки принесли ей, в чем раненых таскают, и те сволокла в палатку: умирающего поместила на них. Сама в грязи спит... Я раз к ней зашел – холодно было, накрыться нечем: все, что было – снесла туда. Дрожит, сидя, и руки над фонарем греет... И что за натура! Несколько раз ее тиф захватывал. Придет отдохнуть – голова начинает кружиться, болеть, ноги не держут... Вот, вот сляжет – нет, позвали к больному – все как рукой снимет... опять бодрая, неутомимая...
Как-то нескольких умирающих от гангрены, вместе в одну землянку снесли... Воздух стоял такой там, что доктора только из-за дверей, отворачивая нос в сторону, спрашивали больных... Так бы, без помощи и ласки, умерли несчастные, если бы не случилось тут сестры Васильевой.
Она облегчала последние минуты их…
Один так и умер, не выпуская её руки... Так и закостенел... Едва освободили потом этого «ангела Божьего»...
Мы не могли отогнать от себя дивного образа этой маленькой женщины с большим сердцем, осилившей самую смерть, отважно вырывавшей у нее уже обреченные жертвы... Не сильнее ли нас эта маленькая женщина с большим сердцем?...
Православная энциклопедия Азбука веры.