Сестра Раевская проснулась под мокрым, заплатанным шатром. Дикий, холодный ветер носился по влажной, утонувшей под туманами болгарской равнине, кружился вокруг шатра, врывался под его полотнища, трепетавшего точно от испуга, и обдавал сыростью и стужей лица н скольких девушек, лежавших здесь на прогнившей насквозь от осенних ливней соломе. В шатре слышалось тяжелое дыхание, чей-то бред, стон во сне.
Раевская на мгновение остановила болезненный взгляд своих потускневших глаз на грязном фонаре, качавшемся от ветра под пологом шатра. Еще недавно это была русоволосая девушка с чистым, свежим, ярким личиком. Куда делись её волосы? Отчего поблекло её личико, все в синих пятнах каких-то, осунувшееся? Ей страшно теперь и взглянуть в зеркало. Это не она, совсем не она. Еще на днях её знакомый шел мимо неё. Видалась она часто с ним в Петербурге.
– Здравствуйте! – улыбнулась она ему.
Он с недоумением приподнял фуражку.
– Виноват... С кем имею честь...
– Неужели вы не узнаете меня?... Раевская!
Тот вспыхнул, крепко пожал ей руку. Помолчал нерешительно.
– Что, я очень переменилась?
– Да... – просто ответил он. – Что с вами было?
– Два тифа выдержала... Да и работа у нас, сами знаете, какая...
– Ольга Петровна, уезжайте скорее... Вы сделали уже слишком много, будет с вас. Спасайтесь сами теперь... Ради Бога!...
– Меня и то посылают в Россию... Говорят еще два месяца и я умру здесь.
– Как легко вы говорите это!...
– Притерпелась...
Да!... И она, и все эти её подруги... Подвиг их незаметен; только солдат унесет воспоминание о нем в свою глухую, далекую деревушку, – солдат, которых выходили они, отвоевали у смерти... Они стали действительными сестрами народу, – они, отовсюду собравшиеся на поле сражения с грязных улиц больших городов и из золоченых гостиных, с одинаковою целью – возлюбить своего ближнего больше себя, послужить ему и умереть за него, если понадобится. Сколько могил выросло посреди болгарских пустырей над замучившимися на работе сестрами! Сколько сотен их стоят теперь, ожидая смерти, истомленный, бледные, чахлые, но не опускающие своих рук, не теряющие бодрости и веры!
– Сестра Раевская! Вы назначены в Pocсию, назад, – улыбается ей молодой врач. – Потрудились, будет!
– Да, я знаю...
– Собирайтесь... Завтра надо выезжать. Я с вами буду говорить серьезно: вам надо долго поправляться... А главное – не в Петербурге. Уезжайте куда-нибудь на далекий юг. Вы женщина богатая, вам ничего не значит дорога. Я бы вам советовал в Алжир...
Сестры тоже прощались с нею, глядя на нее с завистью. Теплые и сухие комнаты, свежая постель, горячая пища снились и грезились им, захолодавшим здесь, как невесть какое счастье...
– Только бы с неделечку отогреться и тогда, пожалуй, опять назад! – говорили они.
Раевская стала укладываться. Окончив со своим сундуком, она села на него и задумалась. Еще вчера получила она от кузины письмо и не успела ответить на него. Та была замужем за одним из наших консулов за границей и давно звала к себе Ольгу Петровну. Машинально она вытащила из кармана измятый листок и стала перечитывать его. «Тут у нас хорошо, несмотря на ноябрь, солнце греет и небо безоблачно... С утра до вечера мы на балкон и любуемся прозрачным заливом и синим Капри вдали... Приезжай сюда скорее и я ручаюсь, что ты оправишься месяца в два совершенно!» Она закрыла глаза.
–Сестра!.. Степанов умирает!... Бедный... у него уже бред начался.
Разом точно не стало этих призраков... Точно унесло их куда-то нежданным порывом ветра. Ольга Петровна даже уронила письмо.
– Как умирает?... Да ведь он оправлялся?
– Разве можно оправиться от этой гнили?... И думать смешно!... Не увезли его во время – ну, теперь простая, легкая рана и обратилась в гангрену... Доктор приказал вынести его к тем... знаешь, что в антоновом огне...
– Надо пойти к нему... Он так радовался, так жить хотел...
– Ты едешь в Россию!... Тебе нельзя... Пожалуйста, оставайся у себя... без тебя найдутся!... Там зараза ведь... Еще сама заболеешь...
Но Раевская уже не слышала.
В стороне шалаш из хвороста. Сюда сносили всех, кого отметила гангрена своею страшною печатью. Отсюда был один только выход – в могилу. Сестра Раевская шла сюда. Она не боялась заразы и сидела над умирающими целые дни и ночи. Она говорила умирающим о далекой родине, писала им письма домой и своей кроткой улыбкой, своим примиряющим спокойствием умела влить в их страждущие души надежду и мир... Люди, умирая на её руках, в последние мгновения слышали её ободряющий и ласковый голос... И, к удивлению других, на их устах, вместо отпечатка страданий и мучительной боли, лежал тих отсвет какого-то невыразимого счастья.
– Ну что, Степанов? – спросила Раевская, входя в шалаш.
Метавшийся на соломе раненый дико взглянул на нее. Она положила ему на голову свою худую и бледную руку... Мало-помалу бред больного стал стихать... На лице мелькнул луч сознания...
– Сестра... голубушка... родимая!... Все бросили... все ушли – ты одна со мною... Спаси тебя Бог... Дай Он тебе...
–Ну, полно, полно... Кто же тебя бросил. Видят, что тебе лучше, пошли к другим, кому потяжелее... А я сюда зашла отдохнуть, поболтать с тобою...
– Вот, вот спасибо!... – веселел солдат. – Вот спасибо, мать ты наша родненькая... Измаялась с нами и ты, голубушка...
– Теперь недолго... вместе в Россию поедем.
– Как вместе?
– Так... тебя назначили назад; дома выздоровеешь...
– Дома?!... – и точно солнце бросило свой прощальный свет на черневшее лицо его. – Дома-то, слава-те, Господи... У нас семья хорошая, большая; живем, сестра, зажиточно: одних коров три держим, четыре лошади. Вот как у нас! Мать ты наша, чистая голубка! – И он уже не отрывал от неё своего просиявшего взгляда.
– Только ты не уходи! – молил он ее. – Потому без тебя пропадать станем... Ты меня не брось...
– Нет, нет, не брошу!
Усталая рука её осталась на его горячем лбу. Она не переставала улыбаться умирающему и долго-долго говорила ему о родимой стороне, о далекой семье, которая ждет, не дождется его... Слушая ее Степанов отходил счастливый и улыбающийся. Сестра закрыла глаза умершему, перекрестила его...
«Все бросили, все ушли, – ты одна со мною!..»: припомнились ей слова Степанова, который ей так часто случалось слышать от раненых и больных. Неужели же она теперь бросит их и уйдет! Неужели же то горячее солнце, то синее небо, те счастливые люди заставить ее забыть этот мир скорби и мук, где она была ангелом-хранителем, где одно её появление заставляло утихать злые страдания и замирать болезненные стоны!...
– Нет, я не брошу вас... не уйду... я останусь с вами! – вся в слезах, умиленная, повторяла она.
И она не ушла, отказавшись от всего... Она не ушла к голубому морю, к дорогим людям... Но она не ушла также и от смерти, давно сторожившей мученицу.
Азбука ве5ры, праволсавная энциклопедия.