«... во многой мудрости много печали...»
< Коhэлет >
Шаббат, - подумал Штирлиц
Бейт-Авот – Дом Отцов - понятие своеобразное.
Это не древнееврейский Синедрион, не индейский Совет Старейшин, но и далеко не диккенсовская богадельня.
Хотя бы потому
что стариком в те времена
был беззубый сгорбленный сорокапятилетний.
Пациент Бейт-Авот скорей – одна из «птиц-дедушек» Пратчетта.
бодрый ветеран под сто лет
жемчужные дуги вставных челюстей
в ящике тумбочки – орденские планки и ломкие серые фотографии
тетрадка воспоминаний, исписанная нетвердой рукой
дважды в неделю - цигун с тренером
раз в месяц – лекция о здоровом питании
кроссоворды с неожиданными звонками детям:
-- Нюся, срочно: как звали жену Одиссея?
-- Папа, я на конференции...
-- Если б не спорила, уже успела бы ответить...
По вечерам рассказывает ровесницам анекдоты с бородой. Все смеются от души
кто-то рад услышать знакомую шуточку
кого-то радует новизна –
как говаривал Губерман, каждый вечер новый анекдот
смех полезен – это знают все
и безопасен - потому что все в подгузниках.
В лобби – споры пикейных жилетов, в которые вовлечены скрюченные седые эфиопы, скрюченные седые арабы всех конфессий (различия в фесках-шарфах-шароварах), скрюченные седые ашкеназы. Сефардов почти нет, но если есть хоть один, он тоже там – размахивает руками и кричит на франко-арабском суржике.
что поразительно – все всех понимают
и если бы спикер Кнессета дал себе труд
прислушаться к потокам речи
возможно вся внешняя политика Страны
стала бы стройной и последовательной
и все флаги в гости к нам устремились.
* * *
Дядя Додик ходит из угла в угол, бормочет под нос, застывает у окна, трибунно жестикулируя правой рукой. Вдруг подрывается и бежит к дежурной нянечке.
нянечка Абир – крепенькая друзка
веселая большеглазка
с нежнейшим цветом лица
кровавыми когтями
и рисованными бровями немыслимой густоты –
как у Карабас-Барабаса
или незабвенного Леонида Ильича.
Нянечки в Бейт-Авот владеют русским языком на «голубином» уровне. Могут осуществить простую вербальную интеракцию: сказать ласковое слово, напомнить про обед, включить нужный канал на телевизоре, сменить подгузник, позвать дежурного врача. Интеракция с дядей Додиком вышла комом: он долго говорил, требовал, нянечка что-то ворковала в ответ, руками развела - и побежала к Ане.
Аня как раз своему отцу толкует, что там в новостях. На экране - репортаж о демонстрации протеста. Каждое второе слово – «рхов Каплан», улица в Тель-Авиве, синоним движения сикариев. Анин папа под вечер теряет остроту восприятия, ему кажется – там сейчас поймали Фанни Каплан и отдали на растерзание толпе. Он переживает, Аня тоскует. Отец был всегда таким быстро-сообразительным, острым на язык. А сейчас запутался во временах и событиях, и саму Аню иногда зовет маминым именем. Плакать при нем – ни-ни, Аня отводит глаза - и встречается взглядом с Абир.
-- Хана, помоги, пожалуйста, - говорит нянечка, - дьядья Дудик просит что-то сложное, не могу понять что.
Аня наскоро чмокает озабоченного папу, бежит к Додику.
-- Дядя Додик, дорогой, что случилось?
-- Анна Семеновна, добрый вечер, - начинает издалека дядя Додик, - я сегодня Давид Моисеевич.
-- Конечно, простите невольную фамильярность, буду рада вам помочь, Давид Моисеевич.
Давид Моисеевич легким жестом прощает невольную фамильярность:
-- Вы здесь всюду вхожи, проводите меня немедленно в партком.
-- ??? ...
-- Лично к парторгу, у меня к нему срочное дело, - поднимает градус дядя Додик и краснеет ушами и лбом, - а эти секретутки – небрежный кивок в сторону Абир, - имеют приказ отделить руководство от народа – и показывает длинным желтым пальцем, как страшно далек от народа узкий круг партийного руководства.
Абир глаз не сводит с Додика –
воды ли принести
или сразу бежать за врачом
потому что на прошлой неделе
вспышка активности
перешла в гипертонический криз.
Аня теряется. Она у папы каждый день и тоже знает про гипертонию дяди Додика.
Вот что делать человеку в театре абсурда, где смешаны времена и понятия, и тебя из партера вдруг призвали на сцену.
Анин папа видит растерянность единственной дочки, Нюсенька в опасности, побледнела, ручки дрожат. Надо спасать девочку! Тень вечернего морока уходит из глаз. Опираясь на четырехлапую палку, встает во весь рост мудрый Семен Исаакович, быстро-сообразительный, острый на язык Нюсин отец.
-- Почтеннейший Давид Моисеевич, позвольте вам заметить: о каком парткоме может идти речь? Ведь сегодня шаббат.
Дядя Додик замолкает. Тень вечернего морока уходит из его глаз.
-- Разумеется, как я мог забыть. Благодарю вас, почтеннейший Семен Исаакович, шаббат шалом, уважаемые – и благосклонно кивает застывшим Абир и Ане.