Однажды родились у Звёздной Матери Иоланты три дочери. Это были маленькие искрящиеся звёздочки, которых назвали Аделаида, Фиорентина и Адажио.
Когда дочери выросли и их сияние стало особенно прекрасным, Звёздная Мать показала им дальнюю часть неба и сказала:
-Видите? Там совсем нет звёзд и поэтому особенно темно. Летите туда, мои милые дочери. Там будет ваш дом и там вы обретёте своё счастье.
Аделаида, Фиорентина и Адажио послушно поклонились матери. Сборы и прощание с родными много времени не заняли.
-Летим, сестрицы! - воскликнула Адажио, сорвавшись с места.
-Летим, летим! - ответили ей Фиорентина и Аделаида и все трое низринулись в небесную бездну.
Они летели и пели:
Мы звёздочки-сестрицы,
Дружней подружек нет,
Порхаем будто птицы,
И дарим миру свет!
Путь оказался неблизким и, пролетая мимо Земли, сёстры решили немного отдохнуть, чтобы восстановить силы и восполнить красоту своего сияния.
Ночью они опустились в старинном городе Шляпсвальде, что стоял в широкой лесистой долине, окружённой высокими снежными горами, уселись на карнизе одного из домов и принялись беспечно смеяться, петь и болтать ногами.
Тут-то они и были схвачены, выскочившими из-за дымоходов, тремя старыми гномами Ульфрадом, Марвином и Крэбсом, жившими по соседству на чердаке, заброшенном настолько, что даже летучие мыши облетали тот чердак стороной.
Эти гномы были старыми холостяками и отъявленными прохиндеями. Они гранили драгоценные камни, которые продавали проезжим купцам, воровали и пили церковное вино, дрались с городскими крысами, ночами рыскали по домам добропорядочных шляпсвальдцев, пачкали золой стены и двери их квартир, гасили огонь в каминах и печах и мечтали найти себе прекрасных жён, чтобы все в городе стали им завидовать и при встречах на три пальца приподнимать в приветствии шляпы и цилиндры и низко кланяться. За гномов никто не хотел выходить замуж, ведь они запросто могли учинить любое непотребство, бросить камень в чьё-нибудь окно, подпереть чужую дверь палкой так, чтобы её невозможно было открыть изнутри, натолкать тряпья в дымоход или подвесить на хвост соседскому коту связку медных бубенцов.
Увидев отдыхающих на крыше сестёр, гномы решили, что это как раз то, что им нужно и заточили несчастных на самом дне сундука, окованного толстым железом.
Аделаида, Фиорентина и Адажио категорически отказались выходить за гномов и тогда старые разбойники придумали для пленниц ещё большую гадость.
Из кристаллов горного хрусталя гномы выточили три футляра, похожие на грецкие орехи, упрятали в них бедных звёзд, а хрустальные скорлупки опутали серебряной филигранью и заперли на золотые замки. Эти футляры гномы рассовали по карманам своих камзолов. Они ухмылялись и то и дело похлопывали себя по бокам, проверяя, на месте ли добыча. Каждый из них втайне считал, что самая красивая звезда конечно же досталась именно ему.
-Хорошенько пораскиньте мозгами, - сердито прорычал Ульфрад звёздам, ковыряя спичкой в зубах.
-Если они у вас есть! - съязвил Марвин, облизывая свой огромный кулак и пританцовывая так, будто ему приспичило.
-Мы даём вам на раздумье пятьсот лет, - Крэбс смачно плюнул на пол и растёр плевок сапогом.
Не знаю, триста лет минуло с той поры или больше, а только время бежало себе потихоньку. Гномы продолжали бедокурить, звёзды томились в своих хрустальных темницах и, может быть, оно и дальше продолжалось так весь отмеренный срок, но однажды настала пора, когда в Шляпсвальде жил да поживал трубочист по имени Боре.
Этот трубочист был добрый малый лет двадцати, этак, пяти. Он ходил по городу в чёрном костюме и чёрной пилотке набекрень, всегда с широкой улыбкой на чумазом лице.
На одном плече он носил длинную узкую лестницу, а на другом - тяжёлое свинцовое ядро на длинной медной проволоке, да ещё жёсткий банник из конского волоса. Это были его орудия труда.
Все шляпсвальдцы при встрече здоровались с Боре, а дети и незамужние девушки норовили ещё и дотронуться ладонью до одежды трубочиста или до его свинцового ядра, потому что в городе считалось, что такое прикосновение приносит удачу.
Рассказывали, что, к примеру, стоило Урсулле - дочке кузнеца, дотронуться до заветного шара, как тут же и на тебе, сын помощника бургомистра через неделю сватов прислал!
-Здравствуй, Боре! - кричали трубочисту встречные. - Привет, Боре! Что-то тяга в печи ослабла, зашёл бы, Боре! Камин чадит, Боре, по всему, дымоход засорился, выбери время, посмотри!
Так Боре целыми днями бродил по улицам Шляпсвальда и прочищал печные трубы и каминные дымоходы.
Жил наш трубочист в небольшом домишке с синим фасадом и белыми наличниками на узкой извилистой улочке без названия, протянувшейся от Ивового моста к Крестовой площади. В нижнем этаже там была устроена столовая с камином. В комнате стояли стол, три стула, буфет с посудой и съестными припасами, а в углу громоздились котёл, вертел и треножник для приготовления пищи в камине. С их помощью Боре мог варить борщи, супы и бульоны, жарить и печь мясо или картошку, кипятить кофе, чай или запаривать травяные настои.
Рядом с камином на стене висели сковороды, противни и кастрюли, а под ними на полу были сложены несколько охапок берёзовых поленьев и два больших чувала с углем.
Из столовой узкая и крутая винтовая лестница вела наверх в маленькую спальню. Здесь стояли кровать и прикроватный столик с масляной лампой под стеклянным матовым колпаком. В углу прятался гардероб с одеждой и постельными принадлежностями. Да ещё на подоконнике стоял глиняный кувшин с водой и лежала толстая зачитанная книжка с популярным рыцарским романом. А больше в спальне ничего не было.
И надо же было так случиться, что в самую високосную ночь очередного високосного года, а именно - двадцать девятого февраля, над Шляпсвальдом разразилась сильная гроза. Да, да, не удивляйся, читатель, в этих краях грозы могут случиться даже в последний зимний день, а тем более - в високосный. Правда, вместо дождевой капели суматошный ветер швырял на город горсти обледенелых снежинок, но в остальном эта беспутная февральская кутерьма слепила, оглушала и с треском вспарывала ночь подстать майским грозам, а то даже и пострашнее.
Тридцать первая молния угодила в трубу на крыше домика Боре и разнесла её по кирпичику. Как на грех в этот самый момент под трубой проходили три гнома Ульфрад, Марвин и Крэбс. Шатаясь и наступая на собственные языки, гномы возвращались из винного погреба преподобного пастора Порфирия Порциуса, где они на дармовщинку баловались сладким церковным вином, заедая его вяленым изюмом и пасторскими просфорами, приготовленными для добропорядочных прихожан.
Возвращаясь на свой чердак не разбирая дороги, пьяные гномы плелись по крыше трубочистова дома да и провалились все трое один за другим в разрушенный дымоход.
Гномы угодили прямо в погасший камин, да так, что содержимое их карманов разлетелось по сторонам.
Принялись гномы чихать, чертыхаться и шарить в золе, чтобы подобрать свои курительные трубки, ключи от разных замков, кожаные кисеты с табаком, золотые самородки, оловянную чайную ложечку, сделанную по малоизвестному рисунку знаменитого Бартоломью да Реймси и пропавшую семьдесят три года назад из особняка леди Валетты, что жила в Сиреневом переулке, зубы пещерного кобольда, пробку от "Шато Паскаль Леруа" урожая 1498 года, морскую дудку боцмана с корвета "Неустрашимый" и, конечно же, хрустальные орехи со спрятанными в них звёздами-невестами.
И показалось Крэбсу с пьяных глаз, что Ульфрад норовит его хрусталь себе прибрать, а ему свой орех подсовывает. То же самое Ульфрад про Марвина решил, а Марвин - про Крэбса.
Стали гномы хрустальные шарики друг у друга из рук тянуть да выхватывать. Поначалу только шипели и ругались, потом толкаться начали, а там скоро и кулаки в ход пошли. Тузят друг дружку гномы, что есть мочи глотки дерут, про всё на свете позабывали.
Так разбушевались, что разбудили таки мирно спавшего трубочиста.
Поднялся Боре с постели, запалил свою масляную лампу под стеклянным колпаком да и пошёл поглядеть, кто это там не спит среди ночи и в его доме хулиганит.
Боре стал спускаться по винтовой лестнице и увидел трёх гномов, яростно дерущихся в камине.
Здесь надобно отметить одну отличительную особенность гномьей породы. Эти существа не переносят солнечного света и днём прячутся в горных пещерах и лабиринтах, а те, что живут в городах, укрываются от солнечных лучей в самых дальних углах самых глубоких подвалов, на дне сточных колодцев или в железных сундуках, забытых на заброшенных чердаках.
Свет луны или звёзд гномы переносят легче, но и его не особо жалуют.
Не боятся они каминного огня и свечного пламени, потому что их свет мерцает, а вот с масляными лампами под стеклянными матовыми колпаками для всех гномов - просто беда.
Гномы сторонятся людей, поэтому их трудно застать врасплох; любой гном чувствует приближение человека и всякий раз старается заблаговременно спрятаться, чтобы не попасться человеку на глаза. Но если на него вдруг упадёт свет масляной лампы под стеклянным матовым колпаком, тогда только держись - такой освещённый гном мгновенно тает и неизбежно растворяется в воздухе и возвращается в своё обычное состояние не раньше чем через сто пятьдесят лет.
Поэтому когда лампа осветила дерущихся Ульфрада, Марвина и Крэбса, гномы тут же растаяли, а изумлённый Боре подобрал из каминной золы три слабо светящихся хрустальных шарика и разложил их на столе, не представляя себе, что дальше с ними делать.
Боре попытался ножом открыть золотые замки, закрывающие створки, и разрезать серебряную паутину на скорлупе, чтобы взглянуть, что это там светится внутри. Но у него ничего не вышло, потому что на эти хрустальные темницы злые гномы предусмотрительно наложили магические чары в виде наговоров и заклинаний.
Боре не знал как ему поступить, но вдруг до него донеслось тихое пение. Это запели три сестры, томящиеся в гномьем узилище.
Бежали олени
По чёрному лесу,
Спешили к ручью,
Чтоб водицы напиться.
Это пели Аделаида, Фиорентина и Адажио. Так они хотели помочь Боре, потому что когда поют звёзды, гномьи чары теряют свою волшебную силу.
Но прямо на тропке
Им вырыли яму,
И вышло оленям
В неё провалиться.
Пока гномы здравствовали, сёстры петь вместе не могли. Они не слышали друг друга, потому что им мешали зловредные мысли и дурные наклонности гномов. Теперь же гномов не стало.
Открой нам темницу,
Пусти нас на волю,
Из чёрного леса
По звёздному полю.
Услышав это неземное пение, Боре, недолго думая, подхватил с пола своё свинцовое ядро для прочистки дымоходов и тремя сильными ударами разбил хрустальные орехи.
Он осторожно достал поющих пленниц и положил их себе на ладонь, прикрыв другой рукой, чтобы согреть.
Когда пение окрепло, Боре вышел на улицу и подбросил Аделаиду, Фиорентину и Адажио вверх. Звёзды закружились над головой Боре, потом поочерёдно коснулись его щеки и стремительно унеслись в высь, разогнав напоследок ходившие над Шляпсвальдом дождливые облака.
Когда звёзды улетели, Боре ещё долго стоял на улице. Держась за щеку, он пялился в ночное небо и хлопал глазами от удивления.
Через несколько лет над домом Боре в ночном небе неожиданно зажглись три звезды. Все горожане дивились на такое чудо, они собирались группами на улицах и громко судачили, указывая вверх пальцами, тростями и зонтиками. Удивляться и впрямь было чему, ведь в этой части неба раньше ни одной звезды никогда не было. Теперь же их сияло сразу три! И были они самыми прекрасными светилами на всём небосводе!
Но самое удивительное произошло потом. Оказалось, что эти три звезды в последний зимний день каждого високосного года светили не только ночью, но и всякий раз были хорошо видны днём даже при свете солнца. Тихое пение изливалось на Шляпсвальд с высоты. Так Аделаида, Фиорентина и Адажио благодарили своего спасителя. А их Звёздная Мать Иоланта всемерно заботилась о том, чтобы в это время над домом не проплывало ни единого облачка. Интересно, что в такие дни многие горожане частенько находили свои, казалось бы, давно потерянные вещи и радовались как дети.
Много воды утекло с той поры и давно уже нет на свете славного Боре. Но и теперь на старой безымянной улочке, что петляет от Ивового моста к Крестовой площади, сохранился старый дом с облупившимся, когда-то синим, фасадом и покосившейся крышей. Ясными ночами сияют над ним три прекрасные звезды. В Шляпсвальде все называют их Созвездием Трубочиста.