Просто дуракам Дугину, Суркову, Кириенко посвящается
- Желудь скрипичный - налим необычный !
Охаживал с плеча и ноги сбежавшийся доброхотный люд ловкий прасол Мушрум Горбатыч, небрежно накинув серенький пиджачок на одно лишь правое плечо, отчего вид приобрел залихватский, так что бросился к трактиру ярмарочному будошник, громко бряцая ржавой алебардой. В трактире, разумеется, бурно пировали гусары, потому стоял их Изюмский полк недалеко на зимних квартирах, а что еще делать гусарам, чем себя занять в отсутствие любой привычной их образу жизни войны ? Смешно и говорить. Поэтому будошник, аккуратно поставив алебарду в угол заведения, запел.
- Горит и кружится планета ...
- Глохни, - взмолился тогда гусарский ротмистр, трогательно складывая руки на своей груди патриота, а был он несомненным патриотом, из времен старобывалошних, до иудобольшевицкого эксперимента, после коего попами стали мусора, а казаками - участковые.
Будошник послушно глох, хорошо осязая сгущающуюся субординацию горбом, по которому неистово колотил стулом молоденький корнет с еле пробивающимися усиками под вздорно вздернутым носом. Он искательно оглядывался на бравого ротмистра, чьи огромные пушистые усы с первого дня появления полка свели с ума всех провинциальных дам, даже дородная в солидность протопопица громко вздыхала, укладываясь под гладкий бок протопопа, коему понятия не велели ростить усы, но лишь бороду, могутную и сивую бороду, небрежно вьющуюся аж до самого до паха, также заросшего густым и крайне вонючим волосом.
- Е...ни под вздох ! - руководил процессом восстановления субординации какой - то коротконогий смуглый человек, болтая ногами с подоконника. - Кумполом, кумполом накерни.
Корнет отступал спиной вперед к двери трактира, бычком склонял свой упрямый лоб и, разбежавшись отчаянно, врезался макушкой головы в живот охающего от внушения будошника.
- Вот так, - удовлетворенно крякал ротмистр, оставляя последнее слово за собой. - Ты, Пошкин, не суетись покудова, помни, что твоего благодетеля и нашего полкового командира нету тута.
- Завсегда он тута, - бросился в спор, закрыв от страха глаза, юный корнет, еще в Павловском кавалерийском прекрасно обучившись цуками и тырчками старшекурсных чести полка и мундира, шикарного доломаном, расписного ментиком, высоченным кивером позволяющим подпирать небрежно небосвод, - в сердцах наших.
- И на языке моем, - поддержал юнца Пошкин, спрыгивая с подоконника. - Вот, к примеру.
Он деревянно прошагал к будошнику, сшиб его кулаком на пол и, поставив ногу в нарядном сапожке на шею павшего, продекламировал.
- Скажи - ка, Бурцев, ведь не просто
Вошел в культуру ты как ера ?
Ты ссал и срал на перспективы роста,
Всегда и всюду затевая ссору.
А как ты въехал на коне
К папане - губернатору вумат бухим ?!
Что ни история - никто не верит мне,
А было ведь ...
- Было ! - заорал, багровея, ротмистр, пристукнув палашом в щелястый пол трактира. - Сам видал ! Я тогда еще как вот ты был, - дружески подмигнул он отстоявшему честь полка корнету, - молодым и малосознательным в плане баб. Все воевал с бутылкой, пока наш батюшка Денис Василич не сводил меня в бордель, мы тогда в Малопольше стояли. Ну, скажу я вам, братцы, - кричал он собравшимся вокруг него гусарам, - полячки - что конфетки, куда там француженкам или италийкам, глянет раз - и сердце из тебя вон, глянет второй - а уж ты раб ее. Паны на саблюках бьются за одну улыбку прелестницы, а фижмы да шлейф - шурьх, шурьх, только и думаешь : а что у нее под шелками ?
Гусары одобрительно загудели, вертя усы и звеня шпорами, пока не заметил наблюдательный Пошкин зардевшегося корнета.
- Ничего, - вполголоса сказал пиит, угощая корнета папироской, - сегодня вот в ночь я тебя самолично к веселым девицам свожу, только они покруче будут полячек, потому фембои.
Он принялся нашептывать на ухо корнету, показывая рыбацкими жестами то ли размеры пойманной рыбы, то ли еще кому, смущая и соблазняя, пока будошник, восстав с пола, не сказал о причинах своего появления в трактире.
- Там эта, - докладывал почтительно будошник ротмистру, - прасол торгует налимов, шуткует, конечно, как это заведено у прасолов и офень, но пиджачишко вот надел он не по чину.
Шустрый Пошкин, подбежав к окну, высмотрел прасола и скоро вернулся к гусарам.
- Ништо, - протягивая будошнику алебарду говорил он, смешно гримасничая, - это он в знак уважения к гусарским мундирам.
Успокоенный отсутствием нарушений приказов начальства будошник долго жал руку Пошкина, а затем, получив алтын на пропой души, шел к прасолу пить с ним вино, густо похохатывая над простодушием поэтов на Руси. Откуда знать - то гусарам и Пошкину, что никакой он не будошник, а офеня с Ярославля, вот уже лет десять пошатущий на пару с прасолом по ярмаркам и базарам, но что самое удивительное : всегда находятся добрые люди, не жалкующие алтына или штофа водки алой. Что ни говорите, но Русь жива тогда была. Пока не убили ее вместе с народом иудобольшевики.