Город Ершов в конце пятидесятых – начале шестидесятых годов был маленьким, тихим, уютным, пыльным городишком, с присущей только ему своей аурой.
За Немецким прудом дома ещё не строились. За ним расстилалась полынная, ковыльная степь.
Городок состоял из саманных мазанок, сверху обмазанных саманным раствором. У более зажиточных жителей крыша мазанки покрывалась рубероидом (картон, пропитанный каменноугольной смолой), стены дома, по возможности, покрывались тарной дощечкой – хорошее дерево было редкостью. На домах самых «продвинутых» жителей Ершова стояла деревянная крыша, которая потом сменилась шиферной. Деревянных домов строилось мало.
Саманные дома делали сами будущие жители. Рядом с Немецким прудом копали круглую яму, а выкопанную глину использовали для приготовления саманных кирпичей.
Вот вкратце технология приготовления. Через канавку пускали воду из пруда. Постепенно добавлялась в яму солома, и мужики в трусах и бабы, подобрав подолы, месили раствор. Иногда в яму даже заводили лошадь.
При достижении необходимой густоты смеси соломы и глины она накладывалась вилами в деревянные формы, которые предварительно взбрызгивались веничком с водой.
Потом готовые кирпичи вытаскивались и сушились под горячим ершовским небом.
Кирпичи были большие и тяжелые, стандартные. Размером около 50х25х15 сантиметров, как помнится.Были и два раза меньше по ширине.
Таким образам, имея крепкое здоровье, житель сам мог построить себе
дом, используя в качестве раствора ту же глину с соломой.
Конечно, нужны были ещё и двери, окна и стропила, доски на потолок и пол – вот и все покупные материалы. А пол часто на первое время делался глинобитным, а потом уж застилался доской.
Наш дом был деревянный, из полубревен, дореволюционной постройки, привезенный из села Сулак. Его конфисковали у местного кулака, потом разобрали, привезли в Ершов и снова собрали.
Мы его купили в 1958 году, когда демобилизовался отец из армии. После капитального ремонта он стал одним из лучших в городе.
Дом был старый, в стенной основе своей хороший, но требовавший огромного капитального ремонта.
Нужно было заменить деревянную, замшелую, покоробленную и протекающую крышу. А также фундамент (из самана) на кирпично-бетонный.
Сделать дощатую обшивку дома снаружи.
Полностью перепланировать дом изнутри и построить летнюю кухню, сарай, поднять целинный, приусадебный участок.
Но купить дом – это значило отказаться от переезда на новое место, пустить здесь корни, на что отец категорически не соглашался. Да и средств на все это требовалось много, такие деньги у него отсутствовали.
Уж не знаю, как мать с бабушкой отца уговорили, но весной 1958 года бабушка продала свою мазанку тысяч за восемь, деньги отдала отцу, и уже отец уплатил за новый дом тридцать девять тысяч рублей. Сумму довольно приличную на то время, достаточно сказать, что врач получал несколько сотен рублей в месяц.
Мы переехали в новый дом осенью или зимой. Помню только огромное количество клопов, гнездившихся в многослойных стенных обоях, прикрепленных к стене, в основном, кнопками.
Они с радостью набросились на новых постояльцев – да, в первую зиму именно они были хозяевами дома, не помогала даже довольно холодная атмосфера дома.
Не содействовала обогреву дома и небольшая чугунная печка-буржуйка времен гражданской или отечественной войны, с железной трубой, выведенной в стоящую рядом, в центре дома, круглую, облицованную железом, печь-голландку.
Ее отопительные свойства, по-видимому, не удовлетворяли ожидания прежних жильцов – двух незамужних сестер в возрасте.
Дом был страшно запущен, не ремонтировался лет тридцать – чувствовалось отсутствие не только мужской руки, но и полное пренебрежение к собственному быту. Видимо сестры никак не могли решить, кому что делать по дому, так как дом составлял их совместную собственность.
Поэтому хозяйственные решения делались по принципу минимальной достаточности – зола из печки выносилась из дома по крутой лестнице из коридора прямо на «подлавку» – так у нас бабушка, а за ней и мы, называла внешнюю поверхность потолка дома под крышей.
Туда же выносились всевозможные ликероводочные и аптечные пузырьки, и другой хлам.
«Культурный слой» достигал более полуметра, хорошо потолочные поперечные балки (матки) и потолочные доски были прочные и толстые.
Аптечных пузырьков отец спустил вниз несколько конских ведер (отличаются от обычных повышенной емкостью – 15 литров). Мать их вымыла и, чтобы не пропадать добру, сдала их в местную аптечку, в которой такие емкости тогда были в большом дефиците.
Аптекарша еще долго при встречах многословно благодарила маму, прося возобновить поставку, но источник поступления оных иссяк вместе с отъездом прежних хозяев.
Однажды я слышал, как отец вполголоса, чтобы не услышал я в соседней комнате, рассказывая о творящемся ранее в доме ранее «раздрае» нашим гостям, говорил им о ведерке презервативов, найденных им на той же злополучной "подлавке".
Мы нашли там даже клад, мешочек с царскими (увы!) только медными деньгами.
Бабушка потом некоторым из этих монет нашла свое применение – она делала, так называемую, крепкую водку. Это было средство, заменяющее дефицитный, когда-то йод.
Рецепт этого лечебного средства сообщил ей когда-то аптекарь. Смешивалась в какой-то пропорции азотная и соляная кислота, потом туда добавлялась медь (!) и ртуть, и прореагировавшая смесь зеленоватого цвета разливалась в бутылочки.
При ранах на коже, достаточно было коснуться раны пробкой, смоченной оным эликсиром, как кровь тут же как бы закипала и превращалась в зеленовато-коричневую массу, после чего о всяческом нагноении можно было не думать.
Интересны дипломы и аттестаты, найденные на «подлавке», большие листы плотной бумаги желтого цвета, выданные при Николае II и Александре III, с «погрудными» портретами упомянутых императоров сверху. С таким интересным перечнем предметов обучения – закон божий, греческий язык и латынь, полученные ПРИ ПРИМЕРНОМ ПОВЕДЕНИИ. Видно, это документы касались классической гимназии.
Построен дом так называемым «Глаголем», т.е. в форме буквы Г.
Он состоял из основного дома, где располагались две проходных комнаты, две спальни и крохотная кухонька с плитой, столом, стульями и умывальником.
И "хозяйственной" части, которая состояла из коридора с двумя кладовыми.
Вход в кухню располагался сразу за входной дверью во входную комнату (справа), мы ее называли «зала». В кухне было маленькое оконце, которое выходило на двор нашего соседа Валентина Трушечкина, подпольного валяльщика, валенки которого мы до сих пор иногда надеваем с женой Таней в холодные снежные зимы.
По поводу окна с соседом велись постоянные разговоры о его недопустимости. В конце концов, перед этим окном мой отец поставил дощатую «загородку» на территории соседа.
В центре дома стояла круглая печь, покрытая железом, выкрашенным черным битумным лаком, которая обогревала весь дом. Она была построена так, что три части печки выходили в две комнаты и родительскую спальню.