Старушка наряжает ёлку... Игрушки достаёт из квадратной картонной коробки с нарисованным на крышке праздничным набором: бутылка Советского шампанского, баночка чёрной икры и косой срез копчёной колбасы. Каждую игрушку держит двумя руками, чтобы не разбить, ибо жалко. Теперь всё больше из пластмассы делают, роняй не хочу. Да разве ж это правильно? Те стеклянные не просто так, к ним надо бережно, нежно, со вниманием, ровно с минутками. Уронишь, будто истратишь понапрасну - рассыплются в мелкую стеклянную крошку, так и будешь после собирать, роняя на осколки слёзы, давить кровь из пальцев и, окромя боли, не о чем будет вспомнить, потешить себя будет нечем.
Старушка наряжает ёлку... Неужто верит ещё в новогоднее чудо или то по привычке, потому что нельзя иначе? Если только для внуков... Ну, а коли их нет, не случилось, то кому? Неужто себе самой?
- Заходите на чай, пирогов напеку... - Из-за двери слышно, как старушка, выглянув на лестничную площадку, робко зазывает кого-то к себе в комнату, что давно уж не видала посторонних. И ставит из последней муки постное тесто, без яиц и молока. Дрожащей рукой шинкует заветрившуюся четвертушку капусты, обдаёт кипятком. Да не враз. Полный чайник ей давно уж не поднять с плиты. Так, наполняет водой где-то на треть, и поджидая, покуда вскипит, глядит в пыльное окошко кухни слезящимися глазами.
Старушка не любит нечистоты, но когда приходится выгадывать, что ей по силам - вымыться самой или подле, она выбирает самоё себя. Дабы не пристало к ней то, старушечье страшное, что некогда, в явно пригрезившемся детстве, не давало ей обнять как следует деда. Брезговала она им. А теперь вот и сама... дожила.
Коли не обманут и придут к ней на те скромные пироги с капустой, станет поминать про сей невиданный случай, сколь хватит жизни. С благодарностью и умилением от того, что отломили чуток от бескрайнего молодого времени для неё, старухи. Пожалели...
И не опасаясь за то, что её примут за лишившуюся ума, и не пугаясь своего голоса, будет толковать с мышью тёмными вечерами. Та за делом не перечит, знай себе грызёт под подоконником, обустраивается на зиму. Ну что ж, пусть себе. В комнату не полезет, дух пережившего свою немощь кота ещё витает в дому, бережёт старушку от мышиной напасти. А коли по соседству - то ничего.
И вот однажды, мальчишка, детдомовский, что снимал комнату через стенку, зашёл-таки с голодухи к бабусе. Думал - разом, на раз, перебиться только до стипендии, а пожевал постных пирогов, да и прикипел: и к печёному простому тесту, и к сладкому запаху земляничного мыла, что исходил от старушки, да ко взгляду и голосу её виноватому.
- Знать, повадился к тебе студент... - Завистливо судачили одинокие соседки. - Гляди, отравит, комнату твою себе заберёт.
- Да вроде как внучок он мне теперь... - Сердилась старушка в ответ, но держала в секрете про то, что давно уж отписала парнишке своё жилище.
«Молодой... - Думала она. - Пригодится ему мой подарок. Кто ж ещё пригреет сиротку, если не я...»
Старушка наряжает ёлку. С улыбкой развешивая по веткам стеклянные блестящие игрушки, роняет одну, но вместо того, чтобы сокрушаться, смеётся:
- Ничего, то к счастью, пустяки, новую купим, коли что.
Соловьи поют только на Родине Рассказы, новеллы и эссе /И. Сержантова. - Саратов: Амирит, 2023. - 128 с.\ISBN 978-5-00207-394-8