Первый, четвертый, пятый.
Вместо тебя распятый.
Вместо тебя ушедший.
Вместо тебя воскресший.
Виктор Лозицкий, неподвижно стоял перед обелиском погибшим в Великой отечественной войне. Обелиск был самым обычным: памятник с пятиконечной звездой вверху и табличкой с именами павших воинов, внизу. Виктор, стоял перед ним уже два часа и не мог уйти, словно тот, зачем-то удерживал его. Каждый год, девятого мая, Виктор приезжал на это место, чтобы отдать долг памяти погибшим, среди которых был и его дед. На улице было дождливо, но Виктор не обращал внимания на дождь. Наоборот, он казался ему необходимым как символ скорби по погибшим воинам.
Виктор был невысокого роста, темноволосый, с карими глазами. Он производил серьезное впечатление на людей своим жестким взглядом и выходившей наружу, внутренней силой.
В городе гремели праздничные мероприятия, но Виктор в них не участвовал. Теперь он по-новому смотрел на девятое мая. Чувство радости от победы постепенно исчезло и заменилось горечью. Он видел, как уходят ветераны этой войны и к победе примазываются люди, не имеющие к ней никакого отношения. Особенно возмущали его холеные чиновницы с бриллиантовыми кольцами, поздравлявшие ветеранов дешевыми подарками и фальшивыми улыбками. Он хорошо знал их махинации с бюджетными деньгами и патологическую лживость.
Но даже не это возмущало его. Виктор не мог смириться с тем, что плоды великой победы были бездарно профуканы и сданы их незадачливыми отпрысками.
Они воевали за огромную и единую страну СССР, а их потомки допустили ее разрушение.
Они воевали за социальное равенство, чтобы не быть ничьими рабами, а их потомки допустили появление новых господ.
Они воевали за дружбу между народами, а их потомки сделали так, что народы стали враждовать друг с другом.
Несмотря на чувство внутренней неудовлетворенности, Виктор всегда был сдержан и спокоен. Единственный, кто вызывал у него ярость и негодование был бывший президент Ельцин. Он разрушил не только его страну, но и армию, которой Виктор отдал более тридцати лет.
Однажды он даже приснился ему. Во сне он увидел пустую комнату и стол, на котором стояла бутылка виски «Джонни Уокер». Внезапно, из бутылки, паровой струйкой материализовался сам Ельцин. Пробка от виски вылетела с таким шумом, словно открыли шампанское, предварительно хорошенько взболтав. Одет Ельцин был в штаны и куртку звездно-полосатого цвета. Виктору, мучительно хотелось пристрелить его, но оружия в комнате не было. Алкогольный джинн Ельцин понял мысли Виктора и хитро ему подмигнул. Затем он раскатистым баском произнес: «Ну что, всех вас я обманул, доверчивые лохи. И на троллейбусе ездил. И в районную поликлинику пешочком ходил. Взамен, вы подарили мне власть. Партийные привилегии, я отменил. Зато беспартийные узаконил. Такие, что вам и не снились. Работайте теперь на меня трудяги и не квакайте. Вот такая она непростая штука жизнь, понимаш.» После этого спича из бутылки выплеснулся целый сонм бесенят, который возглавил самый шустрый и вертлявый, рыжеволосый чертенок. Он держал в руке ваучер, на котором были намалеваны две ржавые «Волги». Бесенята, начали кружить вокруг Виктора, громко хихикать и плевать ему в лицо.
Виктор, стал искать в комнате камень, чтобы запустить в этот хоровод и…проснулся. К счастью, больше Ельцин его не беспокоил.
Но сейчас он не думал ни о Ельцине, ни о вороватых чиновницах. Он думал о вине своего поколения перед победителями. Ему было нестерпимо стыдно, словно именно он являлся главным виновником профуканной победы.
Чтобы унять чувство стыда он решил попросить у погибших прощения. Прощения за все подлое и глупое, что сделало его поколение.
Виктор встал на колени. Земля была влажная и скользкая. Он начал громко бормотать слова покаяния. Слова его были бессвязны, но очень искренни. Они выходили без какого-либо усилия, сами собой. Он почувствовал, будто их произносит не он, а некая неведомая сила, разгадавшая его желание и помогающая ему. Виктор, даже на мгновение утратил чувство реальности. Хотя кто его знает? Может быть это и была подлинная реальность?
Когда слова закончились, Виктор встал с колен. Ему стало намного легче. Виктору показалось, что его непутевое поколение и его лично, простили. Но простили с брезгливым состраданием и сожалением. Так, сильный человек прощает слабейшего, понимая, что последний слишком слабоволен, чтобы поступить иначе.
Кто его простил? Он не задавал себе этот вопрос, понимая, что любые объяснения могут убить полученное им душевное облегчение. Возможно, это был коллективный дух погибших предков. Действующий, но невидимый. А возможно и нет.
Он постоял еще немного перед обелиском и направился к машине.
Когда он подошел к ней, ему в голову пришли слова старого римского воина Гая Мария: «Чем, славнее жизнь предков, тем позорнее нерадивость потомков; она не оставляет во тьме ни их достоинств, ни их пороков.» Эти слова, прочитанные еще в военном училище, так понравились ему, что он заучил их наизусть.
«А ведь так оно и есть. Время идет, а ничего не меняется. По-прежнему есть и славные предки, и нерадивые потомки. И не важно Рим это или Россия», —подумал он.
Виктор, тяжело вздохнул, завел машину и поехал домой.
Через двадцать минут он был дома. Ему очень захотелось поделиться с женой своими переживаниями.
Она встретила его очень приветливо. Жена была еще не старой, миловидной женщиной, с большими, голубыми глазами. Она улыбнулась ему и сказала:
—Я уже стол накрыла. Давай праздник отметим вместе.
—Давай. Дочь конечно не приедет?
—Нет. Она занята по дому. У них сегодня гости.
—Занята. Один день могла бы для такого праздника выделить. Ладно. Я уже привык.
Он переоделся, помыл руки и сел за стол. Стол был отлично сервирован: немецкий фарфор, серебряные рюмки, белоснежные салфетки. На столе стояла бутылка армянского коньяка.
Виктор открыл бутылку и разлил коньяк по рюмкам. Затем он громко произнес:
—Помянем всех погибших. Сколько их легло в нашу и чужую землю! Они заслужили, чтобы о них помнили.
Они выпили коньяк не чокаясь.
Виктор помолчал несколько минут, затем опять разлил коньяк и произнес:
—А теперь за выпьем за прощение. За прощение моего поколения, упустившего плоды победы.
—Что ты имеешь ввиду?
Он рассказал жене все, что произошло с ним перед обелиском.
Жена недовольно хмыкнула и сказала:
—Вечно ты что-то выдумываешь. Причем здесь ты и твое поколение. Сегодня у нас праздник и не нужно его портить высокопарными словами. Мы живем очень хорошо, лично у нас есть все: отличная квартира, машина, большие денежные сбережения. Наша дочка имеет отличную работу и ее двигают по службе.
—Зачем я тебе это рассказал! В надежде на то, что ты поймешь меня? Ты уже давно меня не понимаешь. Причем здесь деньги? Жизнь начинается с денег, но не заканчивается ими. Да в девяностые годы я пахал на двух работах и вытянул тебя с дочерью. Вы ни в чем не нуждались. Не у всех моих сослуживцев это получилось. Они, отдавшие свое здоровье защите СССР были вышвырнуты на улицу как бездомные собаки. Человека с ружьем заменил человек с баулом. Торговец стал выше воина. Кто-то из офицеров спился. Кто-то сгинул в бандитских разборках. Все идеалы были тогда оплеваны, и мы начинали жизнь заново. Тебе еще раз напомнить, что тогда было? Напоминаю: сгоревшие вклады, закрытые предприятия, барахолочное море, массовая безработица, бандитизм, проституция, серость, безнадега, задержка зарплат и пенсий, алкоголизм, нищета, массовое воровство, наркомания, ножки Буша, беспризорники. Этого тебе достаточно, Наталья?
—Ты все преувеличиваешь. Есть люди, которые Ельцина поддерживали.
—В нашем городе, Ельцина и его шайку, поддерживала только бабка самогонщица. У нее на стенке дома как мне рассказывали, до сих пор висит его портрет. По утрам, она кланяется ему в пояс, да приговаривает: «Спасибо тебе отец родной за хлебушек да с маслицем. Чего раньше запрещали, теперь разрешили». Сейчас, она думает расширить бизнес, хочет травку выращивать и наркоманам продавать. Глядишь, столбовой дворянкой и станет. Вот такие отравители, Ельцина и поддерживали.
—Ты живешь прошлым. А нужно жить настоящим. Сейчас у нас подрастают внуки. Нужно помочь дочери и зятю. Неплохо, было бы купить домик в Испании, чтобы все мы могли отдохнуть у моря. А с виной поколений и плодами победы, пускай власти разбираются.
—Наталья, неужели твоя жизнь—это только поиск вещей и денег? Зачем они тебе если они у тебя есть? А.. тебе их мало… Но их всегда будет мало. Я хочу понимания, а не разговоров о деньгах. Если деньги действительно понадобятся я всегда смогу их заработать. Ты это знаешь.
—Считай, что они понадобились. Дочке и зятю нужно помочь купить дом за границей.
Виктор резко встал из-за стола и взволнованно заходил по комнате. Правильные черты его лица стали волевыми и резкими. Он сказал командным голосом:
—Пускай сами себе зарабатывают! Они и так работают по моей протекции в банке на хлебных должностях. Если бы я не был там начальником службы безопасности, сидел бы твой зять охранником на автостоянке, а дочь кассиршей в обменном пункте. Домик в Испании… А, дворец во Флориде они не хотят?
—Не хотят. Но все может быть. Человек должен всегда чего-то хотеть. Чем больше он хочет, тем лучше.
Виктор понял, что его желание поделиться с женой самым сокровенным было глупым и наивным. Однако ничего удивительного в непонимании жены не было. После замужества дочери и ее ухода из дома они жили вместе скорее по привычке, чем по любви. Он давно хотел разойтись с ней, но никак не решался. Внезапно, его осенило: жить дальше с женой, значит обманывать себя и идти против своей совести. Ему вспомнилась старуха из пушкинской «Сказки о рыбаке и рыбке». Жена Виктора и была этой старухой. Жадной и неисправимой.
Виктор, спокойным, но твердым голосом произнес, глядя жене в глаза:
—Что меня удивляет в тебе за тридцать прожитых вместе лет, так это твоя наглость. Ты никогда меня не понимала и не хотела понимать. Нет у нас с тобой ничего общего. Я, это понимал и раньше, но не мог уйти, бросить вас с дочкой. Я был на крючке семейной ответственности. И ты всегда этим пользовалась.
—А любовь? Разве у нас ее не было?
— Была. Но ее давно нет. Теперь ты любишь вещи, а не меня. С вещами и оставайся. Не волнуйся, эту квартиру я оставляю тебе. На развод я подам сам.
Лицо жены Виктора стало красным. Вся ее миловидная приветливость слетела как осенние листья под сильным ветром. Она истерично закричала:
—Ты что с ума сошел? Из-за какой-то фантазии с предками разрушить нашу семью?
—Нашу семью ты разрушила. Причем уже давно.
—Виктор, что это? Десять минут темного разговора и конец нашим тридцатилетним отношениям! Это поступок мальчишки!
— Лучше быть мальчишкой, чем лицемером.
—Ты думаешь только о себе! Мне пятьдесят лет! Кому я теперь нужна? Что я теперь делать буду?
—Работать будешь. Тебе уже давно пора узнать все тяготы и лишения жизни, от которых я тебя всегда защищал. А жалеть о разводе нечего. Гнилые нитки прочными не бывают.
Виктор одел куртку и вышел из квартиры под негодующие крики жены.
На улице было солнечно, резво играли дети и веселились взрослые. Виктор, неторопливо шел по улице и понимал, что теперь он будет жить по-новому в полном ладу со своей совестью. Предстояло множество хлопот, связанных с разводом, но Виктора это не пугало.
Главное, уже свершилось.
Он обрел прощение.
Он обрел свободу.