Впервые услышал я о нем, читая дневник Вернадского в эвакуации. Шла война, и все ученые в тылу собирали лекарственные травы, сушили их даже в библиотеках и гербариях, чтобы лечить раненых. Старому ученому тоже хорошо помогали травки, такие как адонис, они укрепляли его сердце. В природе я адонис не видел. Но вот как-то переезжая из северной сибирской области в южную в поезде, за Новосибирском я увидел картину, которую не могу забыть до сих пор. Май, яркое солнце. Над насыпью, за окном поезда, поднималась бурая каменистая гора с изумрудными потеками ложбин, и вся она была усыпана огромными золотыми звездами. Что это за растение я не знал, оно казалось для таежного жителя нереальным, а когда попал в поселок, где ждала меня новая школа, удивился еще больше. Все опушки березняков были усеяны золотыми растениями.
- Это стародубки, - объясняли старожилы, - раньше их еще больше было, заготавливали мешками и сдавали в аптеку. Сегодня не принимают, как построили завод, все травки стали почти ядовитыми.
Адонис, горицвет, желтоцвет, черногорка и … множество еще имен у незнакомого растения, но что такое стародубка? Это имя меня тревожило.
Как ни странно, слово «стародубка» у сибирских писателей не упоминается, разве что у Виктора Астафьева, но его первая повесть называлась «Стародуб». Это слово для меня еще более неприятно, что-то вроде сибирского говора, «женихова литра», например. Но чтение этой повести тоже не слишком приятное занятие, как и все у писателя-фронтовика. Наверное, он считал человека несостоявшимся проектом природы, зло и жестокость победили в нем добро. Как объяснить жестокость войны? В последних романах Астафьева вы найдете такие сцены, которые невозможно представить у других писателей-фронтовиков. Жестоко было детство самого Астафьева и жестоки жители таежного поселка, которые стали героями повести. Возле поселка на реке потерпел крушение плот. Выжил только один мальчик, и его, искалеченного и окровавленного, таежное общество решило снова отправит на маленьком плоту в реку, чтобы предоставить судьбе. Чужой, не наш. Чудом спасенный, мальчик учился таежной жизни у охотника, и для него главным растением в природе стал адонис, стародуб, воплощение доброты, справедливости и силы. Он мог смотреть на него часами, не мигая, и впитывать силы тайги, когда он умер, в руках его был адонис, а любимая женщина хранила сухую траву за образами. Наверное, Астафьев, написав повесть, и сам заразился любовью к золотому растению. Он рисовал его в письмах и посылал в конвертах веточки адониса, а когда создавал библиотеку в родной Овсянке, попросил, чтобы эмблемой библиотеки стала стародубка. Так и произошло, но стали ли счастливее жители села и прониклись ли они силой природы?
А ведь слово «стародубка» совсем не сибирское. Оно звучало сотни лет назад в сердце России, там и я когда-то ночевал в Тульской области у костра на опушке столетней дубравы. Может в этом разгадка тайны имени – растение с опушки старой дубравы? Ушли мужики в Сибирь в поисках земли обетованной и унесли с собой имена любимых трав. Кто из нас помнит, что за человек был такой Адонис. А может и не человек, а бог. И кто читает сегодня строфы Сафо, которые с античных времен называют адоническими. А вот слово стародубка известно всем сибирякам. Его даже юные любители растений узнают намного раньше, чем слово ботаника.
И вот странно, когда приходит весна и зацветает стародубка, не знаешь, радоваться или печалиться. Больно напоминают эти неестественно яркие звезды майские рынки с искусственными цветами на духов день. Радоваться или печалиться золоту в изумруде и лазури? И еще странно, исчезают в окрестностях поселка красивые растения – сон-трава и саранка, огоньки и касатики, а стародубка блаженствует. Может, напоминает она сибирякам, что земля обетованная, осталась за Камнем, их родина, где еще сохранились дубравы, а стародубки в Красных Книгах!? Хорошее все-таки слово «стародубка», хорошо и само растение с многочисленными тычинками и пестиками, закрученными в спирали. Пусть они вечно украшают нашу Сибирь.