В мои преклонные годы, с болезнями, с которыми уже не справиться, лучше или даже таким, каким бывал прежде, быть не могу, а хуже быть не желаю. Пора бы мне уйти, не окунувшись в ещё больший позор разрушительной старости, о чём и прошу Бога со всем смирением и покаянием. И со страхом. Всё-таки смерть есть смерть.
Утешение одно: хорошее чтение и письмо. То и другое отвлекает и отдаляет от реальнсти. Может быть, искусство всё-таки – не наваждение и блазнящая иллюзия, а «магический кристалл», сквозь который вещий глаз различает то, что скрыто от поверхностного взора. Если бы вся жизнь была таким утешением и исцелением. Но, увы…
Дела мои, наверное, не так плохи, как представляются нетерпеливому воображению, но и не хороши. И эту записку можно рассматривать как литературное упражнение пополам с искренним отчаянием.
Можно ли мне сетовать на Бога, что Он не торопит мою кончину? Нет. Он в меру милостив. Силы мои падают с каждый днём. Всё идёт своим чередом. Так что нет причин роптать. Я приближаюсь к концу в своём темпе, ни быстро, ни медленно. На последнем отрезке пути мне открывается то, чего я не сознавал раньше. Самое важное мы понимаем поздно. Почему я такой, какой есть, почему прожил жизнь так, что теперь кое о чём жалею? Сложись по-другому обстоятельства, что-то могло бы измениться в лучшую сторону. Многое заложено в младенчестве: и характер, и судьба. А то и другое на 90% от наследственности. генетику невозможно изменить воспитанием, усилиями, моральными правилами. Но что-то поправить было можно. И в этом свете много мне стало понятно. Я стал проще смотреть на жизнь. Она – не произведение литературы со своими героями и злодеями. Надо было понять это раньше. А, впрочем, может быть, это и был мой путь, предначертанный от рождения и до рождения.
Я никогда не спрашивал, знаю ли я себя. А теперь спросил – и оказалось, не знаю. Я знаю много, но не себя. Это самая трудная наука. И первые буквы из этой книги мы с удивлением узнаём только к концу жизни. Человек живёт чувством, а не умом.
Не всё было так уж плохо в моей жизни. Я был весёлый, любил игры, умел дружить. Ценил красоту, музыку, хорошо пел, лучше всех в родном переулке играл в футбол, быстро бегал, был первым мушкетёром в ребячьих поединках, отстаивая честь двора. Нравился девочкам. Имел успех у женщин. Но не знал любви семейной, родительской. И не встретил или не разглядел свою Единственную. Да и есть ли она? Браки не заключаются на небесах. Выше всего ценил свободу. Быть самим собой и лучше себя – моя задача и цель жизни. В литературе это называется красивым словом перфекционизм. Оставил благодарный след в памяти студентов и некоторых моих читателей. Может быть, я был чрезмерно самолюбив. Но кто не самолюбив, особенно в наши дни? «Мы почитаем всех нулями, а единицами себя».
Мечтал о славе великого писателя. Долго был молодым и красивым. Не лишён и некоторых других талантов. Это не всем нравилось, и своих чувств они не скрывали. Но на всех не угодишь. А всякая бесцеремонность действует на меня болезненно. Я не мимоза, а просто человек с ранимой душой. Меня раздражает и оскорбляет, когда меня рассматривают, как дикого зверя, как будто у меня рога на лбу или третий глаз. Я тоже сморю на людей, даже слишком внимательно, но не замечал, чтобы это кого-то коробило. Может быть, кому-то это тоже не нравится, но я об этом не думаю.
Меня упрекают в эгоизме, будто бы все мне чем-то обязаны. Но за собой недостатков не замечаешь. . Я привык думать, что все люди братья и сёстры и не могут не помогать друг другу. Так и бывает, но не всегда. Раньше люди были бесхитростнее и бескорыстнее. Теперь они сильно изменились. И я уткнулся лбом в стену. Смотри внимательно на тех, кому веришь, говорил Омар Хайям – и увидишь, что те, кто прикидываются друзьями, могут оказаться врагами. У меня была подруга, которой я верил, как себе, а она предала меня в тяжёлый момент жизни, и даже совесть в ней не шевельнулась. Как выяснилось впоследствии, насчёт всеобщего предательства я поторопился во мраке паники. Моя подруга тяжело переживала всё случившееся со мной. И другие меня не забыли, Просто у них свои заботы. Недавно был корреспондент. Сделал ещё одну запись для радио.
И опять-таки я не сбрасываю вину на чужие плечи. Наверное, я и сам в чём-нибудь виноват. Бог нам всем судья. Быть белой вороной – участь не такая уж завидная.
Я не настолько нескромен, чтобы утверждать, что был праведником, но могу сказать, что мне приходилось делать и добрые дела.
Не был чужд ни покаянию, ни любви, ни прошению.
Да, я был честолюбив. Мечтал о славе великого писателя. Мечта не сбылась. Искренне считал себя лучше многих.
Я не настолько нескромен, чтобы утверждать, что был праведником, но могу сказать, что мне приходилось делать и добрые дела.
Я не был чужд ни покаянию, ни любви, ни прошению.Никого не подсиживал. Не умел интриговать. Плохо защищался от наглых наговоров. Отвечал презрение, за что и прослыл гордецом.
В общем был неплохим человеком. А, впрочем, наверное, вправду болезни и кручины посылаются за грехи. Всё в руке Божьей. Надо только немного подождать.
Может быть, в последние годы я стал хуже. Сердце моё ожесточилось. Не знаю.Наверное. мне и в самом деле не хватает любви. В этом - источник моих мучений.Но любовь не вынешь просто так из кармана. Всё даётся по благодати. При одной этой мысли мне становится легче. Но есть и сомнения. Что если дело не только в этом, а корни уходят на ещё большую глубину? Я не кощунствую, а пытаюсь докопаться до правды, если это вообще возможно.
Надеюсь, однако, что найдутся люди, которые вспомнят обо мне что-то хорошее.
А не вспомнят, что ж! Тёмная река будет по-прежнему плыть в своих берегах.
Она смоет всё, что несли её воды, и поплывёт дальше.
Оглядываюсь на написанное и думаю, что сказал не всё. Сделал себя чуть ли не святым. Не назвал главного греха: гордыни. А в чём её истоки? Наследственное ли она качество или у неё есть свои причины? Может быть, она происходит от чувства или сознания какой-то внутренней неполноты, на которую набрасывается мантия самоуверенности? За этим грехом идут все остальные в виде самовлюблённости превознесения над другими. За этим грехом идут все остальные. Длинна ли их цепочка, не знаю, но она тянется. И, вероятно, следует признать, что я жил, не как должно. За это и расплата. А как жить должно, никто не знает. Всё-таки есть силы, которые управляют нами, а не мы ими. В оправдание же могу сказать, что совесть я всё-таки не потерял.