АНЕКДОТЫ ИЗ ЖИЗНИ ЗАМЕЧАТЕЛЬНЫХ ЛЮДЕЙ
http://proza.ru/2023/03/27/322
ВЛАСТЬ И ПИСАТЕЛЬ. СОЦИАЛЬНЫЙ ЗАКАЗ
Екатерина II в 1774 г, в разгар пугачевского бунта принимала у себя Дидро. И ставила столик между собой и модным философом, ибо -- не подумайте чего не того -- тот так отчаянно жестикулировал при разговоре, что подвергал своего собеседника риску физического контакта.
-- Государыня, -- восклицал экспансивный француз, -- вы такая просвещенная (клейма ставить некуда -- Прим. ред.), на вас смотрит вся Европа. Освободите крестьян.
-- Если я это сделаю, -- якобы сказала она ему однажды, -- помещики задушат меня прежде, чем освобожденные мною крестьяне успеют прибежать на помощь.
Интересно, Екатерина II купила у Дидро, вечно нуждавшегося несмотря на свою всеевропейскую славу, его библиотеку и оставила ее у философа, еще и приплачивая ему как хранителю. Было бы это возможно, если бы не дармовые деньги, выжатые из тех же самых несчастных крестьян, о судьбе которых недальновидный философ так пекся?
Однажды вечером Дидро высказал мысль, с которой, как известно, одновременно носилась и Екатерина, -- именно о необходимости приступить к освобождению русских крестьян. Княгиня Дашкова старалась разъяснить ему невыгодные для самих крестьян стороны этой реформы. Она сравнила их со слепорожденным, стоящим на скале среди глубоких пропастей. Внезапно врач возвращает ему зрение, и он вдруг видит опасности, которыми он окружен; он не знает, как себе помочь, и в цвете лет становится жертвою отчаяния. Это сравнение, к которому прибегла княгиня, чтобы нагляднее пояснить свою мысль человеку, незнакомому с русскими условиями, глубоко поразило Дидро. Он вскочил с места, начал быстро бегать по комнате, затем с яростью плюнул на паркет и воскликнул: "Что вы за женщина! В одну секунду вы поколебали идеи, с которыми я носился в течение двадцати лет!" Так этот случай передают екатерининские вельможи. В своих же письмах к С. Воллан Дидро зло издевается над императорской мудростью, резонно замечая, что быть свободным в рабстве не научишься
ЛИЧНАЯ ЖИЗНЬ ПИСАТЕЛЯ
Дюма построил себе в окрестностях Парижа прекрасный замок. И жил там на широкую ногу. Разумеется, друзей у него было не счесть.
-- Сегодня, -- говаривал он бывало управляющему, -- я пригласил на обед 8 человек. Накройте, пожалуйста, стол на 50 персон.
Само собой разумеется, при таком образе жизни он быстро разорился. Гостеприимство -- вещь хорошая, но меру нужно знать.
В 1773 году в Россию приехал знаменитый французский философ Дени Дидро. Случай свел его с одним из лучших проповедников того времени Митрополитом Московским Платоном (Левшиным). Француз сказал архиерею:
-- Иисус Христос ходил пешком, а вы ездите в карете шестерней. Митрополит ему отвечал:
-- Господь наш Иисус Христос действительно ходил по Святой Земле пешком, и ученики его шли за Ним: А я за своей паствой и на шести лошадях не могу угнаться.
ПСИХОЛОГИЯ ТВОРЧЕСТВА. ОРГАНИЗАЦИЯ ТВОРЧЕСКОГО ПРОЦЕССА
Вольтер написал много, очень много. При этом он часто повторялся. Друзья указывали Вольтеру на эти повторения. "Да, да, -- отвечал он, -- повторяюсь и буду повторяться, пока люди не исправятся"
Вольтер явился в гости к английскому драматургу Конгриву, и заявил с порога, что он де хочет побеседовать с ним о современной драматургии
-- Вы ошиблись, -- сказал Конгрив, -- я не столько драматург, сколько дворянин.
-- Будь вы всего лишь дворянином, -- сказал Вольтер, -- я бы не стал тратить время на поездку к вам.
И все же ошибся Вольтер. Они проговорили несколько часов, остались очень довольны друг другом, но Конгрив почти ничего не говорил о театре, зато рассыпал массу анекдотов, сплетен, случаев из жизни аристобщества Англии. Скучен писатель, если у него нет другой темы, как его писательство.
Авторское самолюбие у авторов часто перевешивает доводы осторожности. Но авторское самолюбие оказалось сильнее осторожности. Едва вернувшись от Комартэна, у которого он опять гостил, Вольтер натолкнулся на шпиона, офицера Борегapa, притворявшегося его приятелем. В виде новости тот сообщает ему о ходящих по рукам латинских строчках. "Нравятся ли они публике?" -- интересуется Вольтер. "Их находят очень умными и приписывают иезуитам", -- отвечает собеседник. "Иезуиты рядятся в чужие перья", -- возражает Вольтер и сообщает шпиону о своем авторстве. Борегар притворяется, будто не верит: в 28 лет не пишут таких прекрасных вещей. Вольтер горячится и старательно доказывает, что пишут. Посаженный через несколько дней в Бастилию, он при допросах находит в руках начальства подробное изложение всего разговора
Вольтер не соглашался позировать скульптору Пигалю, уверяя, что раз у человека нет лица (от худобы), нельзя делать его статуи, и нарочно гримасничал и шевелился, едва гость принимался за работу. Но вот случайно зашла речь об отливке статуй, и Пигаль заметил, что эта операция требует довольно продолжительного времени. Такой аргумент против золотого тельца, на отливку которого, по мнению Пигаля, понадобилось бы полгода, так обрадовал Вольтера, что в благодарность он отдался в полное распоряжение художника, и модель статуи была благополучно окончена.
Богатый финансист предложил Дидро блестящие условия: готовое помещение, стол и 1500 франков в год. Дидро пробыл у финансиста три месяца и затем явился к нему с просьбою об увольнении. Тот ничего не понял. "Разве вам не хорошо? -- спросил он.- Может быть, вам стол не нравится? Прикажите повару готовить все, что вам угодно. Может быть, вам комната не по вкусу? Выбирайте любую в моей квартире. Или жалованья вам мало? Я его удвою. Словом, я готов сделать все, что в моих силах, чтобы вас удержать". Дидро ответил: "Мне так хорошо у вас в доме, что лучшего я и желать не могу: и комнатою, и столом я свыше всякой меры доволен. Денег у меня гораздо больше, чем мне нужно. Но взгляните на меня: на мне ведь лица нет. Я делаю из ваших ребят людей, но сам опускаюсь в умственном отношении, сам становлюсь ребенком. Я умираю у вас, а умереть я не хочу"
Под конец жизни Дюма очень болел, что для стариков дело крайне обычное. Писать он уже не мог: ему был прописан строгий постельный режим + всяческие диеты и все такое. Однажды утром сын, у которого он жил, застает его явно невыспавшимся.
-- В чем дело?
-- Прости, всю ночь читал. Мне ведь в свое время читать было некогда. А тут такая книга! Так и не смог оторваться.
-- И что же это за такая книга?
Дюма-отец поглядел на обложку:
-- "Три мушкетера".
Обычно в этом месте либо хохочут, либо посмеиваются. В зависимости от темперамента. А люди сведующие еще и хмыкнут: "Ну еще бы. Ведь за него всю жизнь писали рабы". А зря. Пишущий человек вам подскажет, что порой годами работая над книгой, ты ее даже и "не видишь". И нужно поистине "уйти в сторону", чтобы суметь оценить собственное произведение.
Удивительную историю рассказывал младший Дюма: "Однажды я застал отца на его любимой скамейке в цветнике. Нагнувшись и склонив голову на ладони, он горько плакал. Я подбежал к нему.
-- Папа, дорогой папа, что с тобой? Почему ты плачешь?
И он ответил:
-- Ах, мне жалко бедного доброго Портоса. Целая скала рухнула на его плечи, и он должен поддерживать ее. Боже мой, как ему было тяжело".
СЛАВА, УСПЕХ, ПОПУЛЯРНОСТЬ
Вольтера в Фернее навещало много гостей. Многих он принимал, но часто и отказывал. Иногда это стоило немалых трудов. Один англичанин хотел во что бы то ни стало встретиться с ним. "Скажите ему, что я умер", -- распорядился хозяин Фернея относительно одного англичанина, желавшего непременно видеть его, хотя бы и больного. Слуга возвратился с известием, что англичанин не хочет уйти, не поклонившись его телу. "Тело тотчас же после смерти унес дьявол",- велел передать Вольтер назойливому посетителю