Для литературной игры Светлой Ночки
http://proza.ru/2024/11/27/247
Тема 24 "Подарки"
Конец 1974 года запомнился мне ощущением какой-то безысходности, смешанной с бесприютностью. Вернулся из армии муж, прослуживший после окончания института два года лейтенантом в Сальских степях, это была радость, но на этом все радостные события заканчивались.
Муж нервничал. Работы для него не находилось. Когда я год назад приехала в Кишинёв и поселилась у родителей мужа, всё было не так: работы было полно, все вычислительные центры искали айтишников, так что на работу я устроилась с ходу. За год что-то изменилось, айтишников искали по-прежнему, но уже с опытом работы. Муж служил в ракетных войсках, но его опыт к опыту работы по специальности не приравнивался. Работу ему предлагали какую-то странную, которая к его специальности не имела отношения и к которой он не чувствовал никакого интереса: место начальника машиносчетной станции, плановика обувной фабрики, кадровика кожзавода. Завлекали премиями, наличием собственных пансионатов на Черном море и прочими плюшками. Он только отмахивался: разве ж это работа?
Была у нас и ещё одна проблема: нам негде было жить. Родители мужа занимали однокомнатную квартиру в четырехквартирном домике (кухня и комната, даже без прихожей) с "удобствами" в виде колонки с водой и дощатого туалета на улице. Наш сын спал в комнате с бабушкой и дедушкой, мы с мужем — на полу в кухне. Я стояла в очереди на жильё на своём ВЦ, но когда эта очередь подойдет, одному только богу было известно.
И вдруг что-то сдвинулось, какие-то шестеренки, вращающие колесо судьбы.
Сначала нашлось жильё. Его предложила соседка моей свекрови (мать мужа была портнихой, шила на дому, соседка была её давнишней клиенткой). Ничего особенного, так называемая времянка — пристройка к дому, состоящая из пятнадцатиметровой комнатки и крохотной проходной прихожей (она же кухня), из которой можно было попасть на хозяйскую половину (если шагнуть прямо) или в нашу комнату (налево). Отопления своего не было: хозяйкина печка выходила одним боком в нашу комнату, так что тепло у нас бывало, только когда хозяйка, Анна Михайловна, топила печку у себя. Вода, туалет — всё, как и у родителей, — на улице. В крохотной прихожей стояли колченогий стол и двухконфорочная плита с баллонным газом, там я готовила. У хозяйки была своя кухня. Стирать приходилось на улице, в сарайчике — в любую погоду. Но мы не роптали, молодые были, всё нипочем, и это было всё же лучше, чем не иметь своего угла и спать в кухне у родителей.
Так же неожиданно вдруг нашлась и работа. На ВЦ Молдавпотребсоюза, который находился буквально в десяти минутах ходьбы от нашего нового жилья, у проходной появилось объявление: искали постановщика задач. Муж сказал, что предпочел бы работать программистом, но на первое время сойдет и такая работа. Его взяли постановщиком, а через три месяца перевели в отдел программирования — всё, как он хотел.
Это всё преамбула. Главное, ради чего я затеяла это повествование, была база Молдавпотребсоюза, на территории которой и располагался вычислительный центр, куда устроился на работу мой муж. В те времена тотального дефицита там добывалось всё, если ты знал нужных людей. Были бы деньги. А деньги у нас в то время как раз были: у мужа, пока он служил в армии, накопилась приличная сумма, больше четырех тысяч рублей — по тем временам немало, ведь лейтенантский оклад был вдвое выше, чем у начинающего программиста, а тратить деньги было абсолютно некуда, он же был один, без нас. Мы отложили их на будущее в расчете на первый взнос за кооперативную квартиру, на государственную-то надежды не было. Потратили только небольшую часть — на новый телевизор и новую швейную машинку родителям да телевизор с холодильником себе.
Но в преддверии нового, 1975, года, мой муж расщедрился: праздник всё-таки! Он свел на базе знакомство с "человеком, который мог добыть всё" (во всяком случае, так его называли сотрудники ВЦ), и тридцать первого декабря приволок домой кучу подарков — целое богатство: два японских складных зонта — мне и матери, себе и отцу — по французской рубашке в тонкую полоску, огромный конструктор типа теперешних ЛЕГО ребенку, два немецких (ГДР-овских) набора елочных игрушек неописуемой красоты — нам и родителям... И под занавес, как фокусник, достал из недр мешка поллитровую банку черной икры для новогоднего стола.
Я просто онемела. Малыш же задумался, глядя на конструктор и почему-то не спеша его открывать, а потом спросил:
—Ты мой папа или Дед Мороз?
Он, не видевший папу два года, всё еще не был уверен, что этот невесть откуда взявшийся мужик — его папа. Папой он продолжал считать портрет на стене.
—Да папа я, папа! Если бы я был Дедом Морозом, то был бы дедушкой с белой бородой в красном колпаке и красном халате с воротником из ваты. И с палкой. А у меня ничего такого нет. Разве я похож на Деда Мороза?
—Нет, не похож.
—Ну, вот видишь.
—Но ты пришёл с подарками, как Дед Мороз! И у тебя мешок!
—А эти подарки — от Деда Мороза и есть, — из последних сил пытаясь выкрутиться, убеждал ребенка папа. — Он мне у калитки встретился, просил вам подарки занести. Ему некогда, он дальше побежал, к другим людям. Знаешь, сколько ему ещё подарков разнести надо!
—И к Шуре тоже побежал с подарками?
"Счастье, что ребенок ещё слишком мал, чтобы начать выяснять, каким образом Дед Мороз все эти подарки на себе волок; слава богу, его пока только Шура интересует!" — подумала я.
—Не знаю. Шуру завтра спросишь, получила она что от Деда Мороза или нет. Подарки же Дед Мороз только тем дарит, кто хорошо себя вел весь год. Ты вот хорошо себя вел, а Шура, может, плохо, мы же не знаем, — ответил муж.
Шура, трехлетняя подружка нашего сына, подарки, конечно, тоже получила. Правда, это были два обычных профкомовских кулька — с конфетами и мандаринами. Но для Шуры конфеты с мандаринами явно представляли бОльшую ценность, чем какой-то там конструктор.
Так что всё закончилось благополучно, папин обман не был раскрыт, и все остались довольны. Зонтик прослужил мне верой и правдой почти до отъезда, французскую рубашку муж обожал и берёг — на работу не носил, только на выход (до сих пор вспоминает, какое это было качество, теперь таких не делают), а с конструктором ребенок не расставался почти до школы, строя из него сначала что-то простое, а потом всё более сложное и фантастическое. Все игрушки ему быстро надоедали, не надоедал только конструктор, он мог играть с ним часами.
А икру мы ели долго. Её слишком выраженный рыбный вкус никому из нас не понравился, ну не привыкли мы к таким деликатесам! Красная — другое дело, красную любили все. Но пришлось есть черную. В конце концов мы её доели, не выбрасывать же.
Вообще же эта история припомнилась мне именно благодаря черной икре. Листая на прошлой неделе рекламный проспект какого-то из продовольственных магазинов, я среди деликатесов к Рождеству обнаружила вдруг стеклянные баночки с американской белужьей икрой. Изящные такие баночки, по цене 9,99 евро. За 10 граммов икры.
—А что, нормально,— сказал муж. — На два бутебродика или две тарталетки хватит. А больше и не надо. Как раз попробовать, чтобы потом гордо говорить: "Да ел я эту черную икру. Ничего особенного!".