Это немного смущало — мудрость всех времен и народов имела совершенно затрапезный вид: потрепанный по краям листок со сгибами в нескольких местах. Его явно таскали в кармане. Полстраницы печатного текста, составленного по канонам полицейского уведомления при задержании. Кажется, какая-то методическая разработка для бесед с подростками о вреде наркомании. Не помню ничего, кроме первого пункта, ставшего в тот момент альфой и омегой, концентрацией всех священных текстов вместе взятых. Пять слов пронзали прямо в сердце: «Вы имеете право сказать нет».
Мне было 30 лет. Я радостно спешила забирать дочь из садика. Ах, отпустили с работы пораньше и свободный вечер удлинился на пару часов, как здорово! В раздевалке ко мне подошла воспитательница. Мне нравилась эта спокойная, доброжелательная женщина. Она протянула бумагу и попросила поставить родительскую подпись, чтобы одну девочку из группы перевели в специализированный садик.
Девочка немного выделялась, у нее было покорно-простодушное лицо, наверное, что-то с умственной отсталостью. Однажды я наблюдала как её мама, одевая дочь, учила с ней стихотворение. Она старательно и послушно повторяла — так трогательно и мило. Я была уверена, что её присутствие в группе важно, что важно уметь находить общий язык и с такими детьми. Я абсолютно точно знала, что не хочу подписывать. И я его подписала. В тот короткий миг я не смогла придумать как оправдать перед воспитательницей свое несогласие. И мне нет оправдания.
В кинематографе есть такой художественный приём: посреди цветного фильма резко включается черно-белое изображение. Типа мир для героя стал серым и безрадостным. Это было еще хуже. Не пройдя и пары метров от садика, голос внутри меня со спокойной неумолимостью констатировал – я в полном дерьме. И ничего не исправить. И я сделала это сама. И я себя никогда не прощу. Ужас. Безысходность. Отчаяние. Тщетны были попытки обесценить, что моя подпись ничего не решает или переложить ответственность и обвинить воспитателя. Становилось только поганей. Вина была так очевидна: я бросила камень в беззащитного.
Переживание под пафосным названием «муки совести» хороши в произведениях Достоевского, но проживать их — врагу не пожелаешь, омерзительно. Как смириться с такой нелепостью — одно движение руки в несколько секунд привело к таким сокрушительным последствиям? Или это был кумулятивный эффект, а росчерк был всего лишь послужил детонатором? Я не сказала никому, боясь не столько осуждения, сколько снисходительного утешения, что ничего страшного не произошло. Мне отчаянно хотелось уравновесить себя, за преступлением должно следовать хоть какое-нибудь наказание и через пару месяцев мне диагностировали воспаление легких. Ха! Это у меня-то, кто не болела дольше одного вечера. Это был уход, а не выход.
Моё спасение было послано в словах помятого листа: три буквы и право ничего не объяснять. Сказать «нет». Это была надежда. Что произошло уже никак не исправить, но у меня есть возможность избежать повторения. И когда я сталкивалась перед жизненным выбором, как бы мне не было отчаянно неудобно, бесконечно страшно и, вообще, так обычно не поступают, я выбирала из двух зол меньшее: говорила «нет», защищая поначалу свои убеждения, а потом - себя. Встретиться вновь с неумолимым голосом было много хуже. Я там уже была, у меня нет иллюзий, что я никогда-никогда так не поступлю, но не дай Бог.
Нет – острое оружие. Было сложно решиться взять его в руки и научиться им пользоваться. Мое нет браку растянулось на пару лет, всегда ж надо с чего-то начинать. Я прошла неизбежный этап головокружения от владения оружием и разила «нет» всё подряд, нагородив заборов благоглупостей.
Зато как прекрасна уверенность, когда "нет" становится частью личности. И до сих пор мне открываются грани этого слова. Оно может быть не только категоричным и резким, но и аккуратным и уважительным. И несмотря на цену, которую я заплатила за владение таким оружием, я рада что всё так случилось и у меня есть право сказать нет.