Продолжаем рассмотрение изречения «То самое, что громко вопиет во мне о бессмертии, раньше всего во мне и погибнет», начатое в репортаже «Жизнь с выхухолем и без», http://proza.ru/2025/02/04/727.
Зачем продолжаем? Потому как изречение это – знаковое, и недаром оно принадлежит не лирикам, а физикам.
Но чтобы на появившиеся вопросы взглянуть не просто своим умственным багажом, а как бы сверху, повыше того, что предлагает разумение / разум, их придётся раз-обрать, то есть разложить на образы. Иначе это будет только взгляд текучего текущего ума, ведь только без ума получается подниматься да восхищаться… Тем более, когда вопросы чувствительные: о бытии, которое у нас связано с понятием «жизнь» и не-бытии, заключённом в понятии «смерть».
Вот мне один раз то ли приснилось, то ли привиделось, как я стал подниматься на какую-то гору, и я всё думал: вот оттуда я увижу, что там дальше, и если не будет ничего интересного, то вернусь назад.
Увидел дальше ещё одну гору и разглядел, как на ней красиво и хорошо, пусть и выше придётся подниматься.
Поднялся и на неё, и увидел зарю над полями, услышал шелест ветра в листве, и послышался мне ропот волн на берегу, но моря я не видел.
Захотелось дальше идти, и пошёл налегке, даже побежал, а ведь до этого уже еле двигался! Чудо прямо, и уже даже не помню о том, что надо возвращаться туда, где покормят и где есть кровать… Чтобы продолжать свою прежнюю жизнь… Да ладно?! Разве то жизнь?
И тут же я почувствовал себя та-а-а-ким особенным! Это же со мной приключилось такое освобождающее чудо!
И тут же после того предшествующего «тут же», я, весь такой преображённый, вышедший из мрака для того, чтобы продлиться в свете и гармонии, увидел себя та-а-а-ким старым и обрыдлым… Вот она, моя нынешняя субстанция!
Воистину «нельзя не впасть к концу, как в ересь, в неслыханную простоту»… И в пустоту тоже, хотя пусто – не всегда просто, и наоборот…
Откуда столь мудрые слова? – Борис Пастернак, стихотворение «Волны».
Да, вся жизнь – как волны… Почему «как»?! Даже наука уже доказала, что волны. А поэт поймал образ, и лирика сравнялась с физикой.
«Передо мною волны моря.
Их много. Им немыслим счёт.
…Весь берег, как скотом, исшмыган.
Их тьма, их выгнал небосвод.
…Во весь разгон моей тоски
Ко мне бегут мои поступки,
Испытанного гребешки.
Их тьма, им нет числа и сметы,
Их смысл досель ещё не полн…
Здесь будет спор живых достоинств,
И их борьба, и их закат…
Здесь будет облик гор в покое.
Обман безмолвья, гул во рву;
Их тишь; стеснённое, крутое
Волненье наших рандеву.
…и невозможно, их изведав,
Не кончить полной немотой.
В родстве со всем, что есть, уверясь
И знаясь с будущим в быту,
Нельзя не впасть к концу, как в ересь,
В неслыханную простоту.
Но мы пощажены не будем,
Когда её не утаим.
Она всего нужнее людям,
Но сложное понятней им».
Посмотрим, не «сверху», ибо оттуда пока что не можем, а со стороны, что нам показывает «понимающий» ум.
А он показывает (когда понимает, что не всегда бывает), что исчезают и чередуются формы и состояния, под которыми мы воспринимаем материю, и мы считаем, что они «погибают». Но при этом мы ведь не знаем, каким реальностям отвечают эти явления!
Что касается ухода (либо в небытие, либо куда-то ТУДА), то есть ещё одно «но»: вступаем ли мы в реальность вещей, несомненно существующих «по ту сторону», или же только тутошние явления перестают существовать для нас?
Вообще-то то обстоятельство, что после смерти всё пребывает как было, и ничто не погибает, меня как-то мало интересует. Мне важна судьба МОЕГО сознания, продолжится ли МОЁ существование в каком-то виде, в какой-то форме. И буду ли Я тем же, или же буду ещё каким-то другим, изменённым.
В том виде, в каком я себя ощущаю, я пытаюсь обо всём этом помыслить, пытаюсь что-то узнать, что-то выяснить. Ответы отовсюду сыпятся, но нет никакой возможности в них удостоверится. Можно только верить.
Но кому/чему верить, если ничего достоверного нет? Для меня достоверное – это принятое умом за достоверное, а если ум – это мозг, который «был – и вот нет его», – то что в нём может надёжно удостоверяться?!
Да и что вообще может быть достоверным, если и тело, и дух суть не что иное, как волны, протекающие и постоянно возобновляющиеся? Наука сие достоверно узнала, но пока ещё ни с чем не связала…
В каббале, одной из самых древних духовных традиций, «я» – это «точка в сердце». Точка, которая не может быть ни формой, ни субстанцией, а значит и жизнью, составляющей причину или следствие этой формы и этой субстанции.
Я сам не могу ни определить, ни указать, где моё (вроде бы моё) «я» обитает. Желая его найти, обретаю лишь цепь воспоминаний, парочку довольно смутных и изменчивых идей, какой-то ряд привычек своей чувствительности, сознательных или бессознательных воздействий на окружающее, а чаще всего – тупо реагирования на внешние раздражители. И этим собственно и обретаюсь.
Если при этом вспомнить сведения ещё из начальной школы про аналогичные деяния амёбы или инфузории туфельки, то впору грустно ухмыльнуться. Но не обольщаться, что эта ухмылка на что-то повлияет… Зато поможет определить, что наиболее твёрдой точкой среди всей умственной туманности является память.
Копаясь глубжее, при том я при-поминаю, что и память выступает способностью довольно внешней и второстепенной, во всяком случае, одной из наиболее шатких, – из тех, обитающих в мозге, которые всего скорее исчезают при малейшем нарушении общего здоровья или частного самочувствия…
Ох уж это вечно будоражимое и будоражащее «я»… Нечто неведомое, неуловимое, столь мелькающее и до такой степени являющееся центром всего и так исключительно меня занимающее… И как будто мной руководящее, а на самом деле… На самом-то деле – только реагирующее, подстраивающееся и устраивающееся в желаемые самооценки…
А смерть как крот подрывает сеть всех этих реакций, и воспоминаний, которые привязывают неведомо к какому «центру», к какой точке, относительно которой я чувствую, что «это – я».
А если они отделятся от меня и понесутся, и унесутся в пространстве и времени? Ведь все возникающие явления существуют для меня лишь с условием, что они мои.
Да и этот мир – его явления принимают для меня реальность лишь постольку, поскольку они во мне отражены и восприняты…
Но мне не столь ВОЛНИТЕЛЬНО (вспоминаем про то, что всё – это волны), будет ли в вечности какая-то моя субстанция претерпевать великолепные и отрадные преображения, сделается ли она, как сказано, подобной ангелам: «Ибо, когда из мертвых воскреснут, тогда… будут, как Ангелы на небесах».
Мне все равно, будут ли вечно жить и блистать среди высшего блаженства самые высокие, свободные, прекрасные части моего духа – я же их не знаю…
Несколько ВОЛНИТЕЛЬНО то, будет ли она испытывать «всякое блаженство», – а это уже не что иное, как тщеславие – от тщетного, которое к вечности не имеет никакого отношения…
Инстинкт – он отдельно от разума, и он убеждён, что небытие не доставит ни малейшего удовольствия, не вернёт тебя к себе самому, разве только тебя не будет сопровождать память (и становиться свидетельницей этих невообразимых радостей).
Таким образом, жажда безсмертия, по мере того как мы с ней разбираемся, как бы подмачивается, ибо оказывается, что весь интерес относительно жизни ТАМ мы строим на одной из второстепенных и наиболее неустойчивых составных частей жизни вообще.
Может поэтому теперь по правилам пишется «бессмертие», хотя правильнее будет БЕЗсмертие? «Бес»-то – он и в Африке бес…
Продолжение - http://proza.ru/2025/02/10/374