Нина Петровна вошла в спальню. Андрей Викторович, отчим Кирюши, статный мужчина с военной выправкой, с нежной улыбкой посмотрел на жену.
— Как там наша целеустремлённая дочка?
— Занимается и занимается, — вздохнула мама, присаживаясь на край кровати.
Поглаживая усы, Андрей Викторович крепко обнял жену:
— Не переживай. Скоро ей четырнадцать. Я уверен, что через три года она поступит в МГУ.
Нина Петровна взглянула с благодарностью, но тревога не уходила из ее глаз.
— Андрюш, давай ты ей... скажешь. Она тебя слушает, как никто.
Андрей Викторович нахмурился, чувствуя тяжесть предстоящей лжи.
— Да, — кивнул он. — Легенда такая: мы уезжаем во Вьетнам. Контракт на год в госпитале. И маму свою предупреди, чтобы не проговорилась. Никакого слова про... настоящую командировку.
Мама облегченно выдохнула, но в глазах оставалась вина.
Спустя пару часов, довольная решенными задачами, Кирюша вышла на кухню. На столе под салфеткой ждали ее любимые блинчики.
— Обожаю! — весело улыбнулась она, усаживаясь и накладывая себе целую гору.
Тишину нарушил легкий кашель мамы.
— Тут такое дело... — начала она, бросая взгляд на мужа.
Отчим, сидевший напротив, кивнул и сказал твердо, глядя куда-то мимо Кирюши:
— Мы с мамой уезжаем. Во Вьетнам.
Ложка в руке девочки замерла на полпути ко рту. Она тут же перевела взгляд на отчима, ища в глазах подвох, шутку. Но нашла только твёрдую решимость.
— Надолго? — выдохнула она, чувствуя, как в горле встает ком.
— На год, — коротко ответил Андрей Викторович.
Тишина заполнила кухню. Казалось, даже часы на стене замедлили ход.
— Но... почему? — наконец выдавила Кирюша, обращаясь только к нему.
Он вздохнул, начав рассказывать про уникальный опыт и возможности в зарубежном госпитале. Каждое слово этой красивой сказки больно ранило. Он её никогда не обманывал. До сегодняшнего дня.
— А я? — вырвалось у Кирюши, и в этом вопросе был упрек, обращенный прямо в его сердце.
Андрей Викторович посмотрел на неё, и в его взгляде, полном тепла, читалась непоколебимая решимость и та самая непроговоренное правда.
— Я не могу отказаться, — отчеканил отчим. — Поедешь к бабушке. Мы будем звонить...
Кирюша молчала, чувствуя, как предательство разливается ледяной волной. Блины стали безвкусными, а уютная кухня — враждебной. Её мир рухнул, потому что рухнул её главный ориентир.
— Не хочу в Подольск! — вдруг крикнула Кирюша, швыряя вилку на стол. Звон заставил всех вздрогнуть.
Отчим глубоко вздохнул:
— Есть второй вариант — школа-интернат в Москве. Что скажешь?
— Сами ананасы будете лопать, — проговорила сквозь слёзы Кирюша, глядя прямо на него. — А я... как сирота. Вы меня бросаете.
Андрей Викторович пристально посмотрел на падчерицу, и его сердце сжалось.
— Котёнок, мы должны ехать. Такой шанс. И деньги... — он запнулся.
— А мне почему нельзя? — вырвалось у Кирюши.
Андрей Викторович посмотрел на неё, и в его взгляде, полном тепла, читалась непоколебимая решимость и та самая непроговоренное правда. Он наклонился к ней, понизив голос, словно доверяя самый большой секрет:
— Там, во Вьетнаме... климат тяжелый. Комары, мошки, всякие тропические букашки... Риск малярии. Детям нельзя. Это правило. — Он сказал это так убедительно, что на мгновение она поверила. Кирюша невольно передернулась. Одно только слово «букашки» вызывало мурашки.
В глазах отчима читалась непреклонность.
— Кирюш, — начал он мягче, и в его голосе появилась неподдельная нежность. — Это всего лишь на время. Мы вернёмся.
— Калькулятор привезём, — встряла мама ласково, пытаясь сгладить ситуацию, но это прозвучало фальшиво.
— Калькулятор? — Кирюша почувствовала, как боль перерастает в ярость. Она ждала, что отчим остановит маму, скажет что-то настоящее. Но он лишь молча смотрел в тарелку.
Нина Петровна подошла ближе и коснулась ее плеча:
— Прости нас, солнышко. А весной Ромка вернётся из армии, и тогда...
— И тогда что? — резко перебила её Кирюша, не сдерживая слёз, обращенных к обоим, но в большей степени — к нему.
Андрей Викторович молчал, не находя слов.
— Мы обязательно вернёмся. Ты справишься. Ты сильная, — нашел он в себе силы сказать.
Кирюша вытерла слёзы тыльной стороной ладони, потом достала из кармана платок, высморкалась и топнула ногой:
— Никуда я не поеду!
Внутри всё кипело. Андрей — её главная опора — подвёл. И это было хуже всего. Правда об Афганистане, которую он унес с собой в молчаливом взгляде, была слишком страшной, чтобы делиться ею. Её мир, только что такой сладкий и послушный формулам, рухнул. Исчез, как последняя конфета с подноса.
***
Подмосковный городок утопал в зелени. За окном «Волги» мелькали дома, деревья, люди...
«Стыдоба. Как дура себя вела, — Кирюша грустно смотрела в окно, облокотившись о прохладное стекло. — Конечно, поживу у бабушки. Кто ж от поездки во Вьетнам откажется? Он же врач, его командируют... И калькулятор привезут. Наверное...»
Машина замедлила ход у перекрёстка, и она увидела их: у входа в парк два парня танцевали брейк-данс под музыку из магнитофона. Их движения были не просто плавными — они были дерзкими, свободными, полными такой уверенной силы, которой ей сейчас так не хватало.
Отчим молчал, сосредоточенно глядя на дорогу, но Кирюша заметила, как он украдкой взглянул на нее в зеркало заднего вида.
— Андрей, смотри... — вырвалось у неё тихо, хотя она уже не могла смотреть на танцоров. Она смотрела на его отражение в зеркале. Ей всё ещё до боли хотелось разделить с ним впечатление, найти ниточку, которая их связывает. — Ромка тоже так умел, а я... я никогда не смогу.
— Кирюш, — его голос вновь стал мягким, каким она его любила, и от этого в горле снова встал ком. — И не с такими проблемами танцуют. У тебя всё получится. Я в тебе уверен.
Он сказал это так искренне, с той же непоколебимой верой, с какой говорил ей о важных вещах. И она, как всегда, на миг поверила. Это было рефлексом — доверять ему.
— Правда?
— Правда.
Машина тронулась с места, увозя её от парка, от танцующих мальчишек, от этого всплеска жизни. Кирюша прижалась лбом к стеклу, провожая их взглядом, но уже не видя их. Она чувствовала странную смесь — жгучую обиду и цепкую, как лиана, надежду на его слова. Они снова стали ей опорой. Даже сейчас. Даже после всего.