Данный текст примыкает к текстам "Зачем Булгакову понадобился трамвай".
Коль скоро при обсуждении вопроса о том, почему Булгаков избрал Берлиозу казнь посредством трамвая, "всплыло" имя Льва Николаевича Толстого, то следует упомянуть и ещё одну немаловажную деталь, имеющую уже отношение не к способу, а к месту казни вышеназванного персонажа.
Патриаршие Пруды, рядом с которыми Михаил Афанасьевич своей авторской волей пустил трамвай, упоминаются и в творчестве его великого предшественника. Здесь в начале 20-го века (как и сейчас) был благоустроенный каток, куда писатель, живший неподалёку, водил кататься своих дочерей, и здесь же, на катке, он устроил встречу Левина с Кити в «Анне Карениной».
А ещё у Толстого есть рассказ «Святочная ночь» (другие названия «Бал и бордель», «Как гибнет любовь»), написанный им ещё в 1853 году, в период военной службы на Кавказе и работы над «Отрочеством». Рассказ остался незаконченным и при жизни писателя не публиковался. Впервые он был опубликован только в 1928 году в книге: Лев Толстой. «Неизданные художественные произведения». М., 1928, под заглавием «Как гибнет любовь». В 1935 году он вошёл в 3-й том Полного собрания сочинений Л.Н. Толстого в оригинальной орфографии и уже под названием «Святочная ночь».
Трудно представить, чтобы публикация ранее не издававшихся произведений Толстого и соответственно рассказ "Святочная ночь" прошёл мимо внимания Булгакова.
Толстой описывает поездку героя – невинного 18-ти летнего юноши (имя его меняется – с Сережи-Сержа на Сашеньку-Александра), после праздничного святочного бала к цыганам. Инициатором поездки выступил Генерал, немолодой, женатый человек, знакомство с которым льстило тщеславию неопытного Александра.
Герой по-юношески, наивно-романтически влюблён в одну замужнюю женщину. На святочном праздничном балу ему посчастливилось танцевать с ней, и по дороге он предавался фантазиям о любви.
«Глупыя – отрадныя мечты. Глупыя по несбыточности, отрадныя по поэтическому чувству, которымъ исполнены. Пускай он; не сбываются – не могутъ сбываться; но почему не увлекаться ими, ежели одно увлеченіе это доставляетъ чистое и высокое наслажденіе? Сашиньк; въ эту минуту и въ мысль не приходило задать себ; вопросъ: какимъ образомъ женщина эта будетъ его женою, тогда какъ она за мужемъ, и, ежели бы это было возможно, хорошо-ли бы это было, т. е. нравственно ли? и какимъ бы образомъ онъ въ такомъ случа; устроилъ свою жизнь? Кром; минутъ любви и увлеченія онъ не воображалъ себ; другой жизни. Истинная любовь сама въ себ; чувствуетъ столько святости, невинности, силы, предпріимчивости и самостоятельности, что для нея не существуетъ ни преступленія, ни препятствій, ни всей прозаической стороны жизни» (Не за такую ли любовь поздний Толстой покарает Анну Каренину?!)
И вот в разгар этих мечтаний «вдруг сани остановились… Налево от него виднелось большое для города пустое, занесённое снегом место и несколько голых деревьев… «Что, мы за городом? — спросил он у кучера. — Никак нет, евто Патриарши пруды, коли изволите знать, что подле Козихи».
История Патриарших Прудов хорошо расписана знатоками "Мастера и Маргариты". Поэтому всем, кто интересуется этим романом, известно, что на их месте когда-то, ещё при Иване Грозном, было так называемое Козье болото, рядом с которым пасли коз. По одной из версий здесь находился Козий двор, поставлявший шерсть к царскому, а впоследствии и к патриаршему (когда это место стало владением Патриарха) дворам. Когда болото было осушено, этот район стали называть Козихой.
Но Булгаков – не коренной москвич. Он приехал в Москву только осенью 1922 года. Не исключено, что он заинтересовался Патриаршими Прудами благодаря знакомству с ранним рассказом Толстого. Булгаков был не просто читателем, он сознательно учился у великих мастеров слова, и, конечно же, знал об особой значимости даже малейших деталей у Толстого. Поэтому упоминание о Патриарших Прудах и Козихе в толстовском тексте не могло не вызвать с его стороны особого внимания.
Остановка на Патриарших становится поворотным моментом в истории «гибели любви» Александра. Несмотря на то, что Козиха была к середине 19-го уже обжитым районом, как можно понять из рассказа Толстого, районом она была, говоря современным языком, неблагополучным - здесь оставался незастроенный пустырь и где-то рядом обосновались цыгане. После пребывания у цыган подвыпившая и взбудораженная цыганскими песнями (Толстой делает в рассказе отступление о влиянии цыганской песни на русскую душу) компания направляется не по домам, а в бордель, который, судя по всему, тоже находился неподалёку, в районе Козихи. В борделе Александра познакомили с прелестной «дамой с камелиями», которая показалась ему очень похожей на его возлюбленную и тем более прелестной, что перед его воображением прошла вся история, рассказанная А.Дюма-сыном. История же самого Александра заканчивается тем, в то время, как Генерал думает, что он, сводничая, оказал ему услугу, сам Александр горько рыдает.
И в самом конце Толстой, сожалея о несостоявшейся любви, о погубленном невинном чувстве, задаётся вопросам, кто виноват в случившемся. В толстовском вопрошании о роли Генерала и активно соучаствующего во всём "мероприятии" некоего N.N есть и такая формулировка: «Эти люди, назначение которых делать зло, которые полезны, как искусители, придающие больше цены добру?» Толстой говорит о полезности зла для добра? А это «тепло, очень тепло» с точки зрения решения проблемы зла и добра в «Мастере и Маргарите». Сам Толстой отвечает на свой вопрос так – суть дела не в существовании зла (оно необходимо), а в том, его носители («искусители») в обществе (светском) становятся руководителями юношества. Мысль Толстого в этом рассказе, как и мысль Достоевского (особенно в «Бесах») замыкается на одном и том же итоговом выводе – на роли руководителей-учителей, точнее лжеучителей-губителей юных живых душ. Пусть и речь у Толстого в данном рассказе идёт о половой любви (но на каком фоне!), а у Достоевского – о идейно-мировоззренческих проблемах.
Рассказ «Святочная ночь» с полным правом мог бы быть назван также, как Толстой назвал свой другой, очень известный, рассказ - «После бала». Он построен автором на контрасте между сверкающей атмосферой светского бала и потёмками непрезентабельной Козихи, поэзией праздника и «прозы жизни», чистым чувством и пороком. И все эти противопоставления «вставлены» как в рамку, в ещё более фундаментальную противоположность – «резкую и жалкую противоположность» московской городской застройки «с блестящим, безграничным покровом Святочной ночи», покровом «темносинего высокого неба, усеянного пропадающими в пространстве звёздами».
Именно с этого описания противоположности «мира Божьего» и «мира человеческого» начинается его рассказ. А также с того, что с «поэтическими Святками» русские люди «с детства привыкли соединять какие-то смутные чувства – любви к заветным преданиям старины, темным народным обычаям и – ожидания чего-то таинственного, необыкновенного....»
Противоположность звёздного неба (с приданием звёздному небу религиозного смысла) и земной человеческой жизни– типично толстовская тема, которая уже дала о себе знать в «Белой гвардии» Булгакова. И вот теперь, в рассказе «Как гибнет любовь» («Святочная ночь»), Михаил Афанасьевич имел возможность познакомиться с самим её истоком в творчества Толстого. Она предстала как противоположность возвышенного чувства и низменной реальности Козихи, где «искусители» Генерал и N.N. погубили любовь Александра. Не также и Берлиоз, генерал от литературы (в «Мастере и Маргарите» один из писателей так и называет его – генералом), руководитель (учитель)-искуситель пытался погубить живую душу Ивана Бездомного?
И ещё. Нельзя не заметить парадоксальности того факта, что к практически одной и той же местности прилагались столь, казалось бы, противоположные наименования – «Патриаршие Пруды» и «Козиха». Тем более, что она соответствовала тому настроению «святочной ночи», которую задал в начале рассказа Лев Николаевич Толстой - ночи, в которой в единое целое слились христианская вера и народные языческие верования. Нет, такая парадоксальность не могла не «зацепить» сознания Булгакова. А заинтересовавшись историей Патриарших, он узнал, что это место и тогда, когда оно предназначалось для выпаса коз (и соответственно «бесовских» козлов), и когда оно стало владением Патриарха, служило местом казни, что напрямую было связано с «заветными преданиями старины», «тёмными народными обычаями».
* в 11 номере журнала «Красная новь» за 1928 год была помещена рецензия на это издание Т.Гриц.