ПОДГОТОВКА ВООРУЖЕННОГО ВОССТАНИЯ http://proza.ru/2025/04/04/211
ПОПЫТКА ПРАВИТЕЛЬСТВА ОСТАНОВИТЬ ВОССТАНИЕ
Разумеется, проницательные люди хорошо видели, что большевики ведут дело к государственному перевороту. Встревоженным министрам Керенский успокоительно заявлял, что он лично, очень даже рад предстоящему выступлению, так как оно даст ему возможность "окончательно разделаться с большевиками". "Я бы готов отслужить молебен, – отвечал глава правительства кадету Набокову, частому гостю Зимнего дворца, – чтобы такое выступление произошло". – "А уверены ли вы, что сможете с ними справиться?" – "У меня больше сил, чем нужно, – они будут раздавлены окончательно".
В течение 22-го и 23-го Керенский совещался то с вождями ЦИКа, то со своим штабом: не следует ли арестовать Военно-революционный комитет? Меньшевики и эсеры не советовали: они сами попробуют урегулировать вопрос о комиссарах. Полковников тоже считал, что спешить с арестом нечего: военных сил на случай надобности "более чем достаточно". Керенский прислушивался к Полковникову, но еще более к руководству ЦИКа. Он твердо рассчитывал, что в случае опасности оно, несмотря на домашние недоразумения, своевременно придет на помощь.
В ночь на 24 октября правительство постановило: возбудить против военно-революционного комитета судебное преследование; закрыть большевистские газеты, призывающие к восстанию; вызвать надежные воинские части из окрестностей и с фронта. Слух об этом сейчас же распространился по городу. В здании Главного штаба, рядом с Зимним, в ночь на 24-е несли караул солдаты Павловского полка, одной из наиболее надежных частей Военно-революционного комитета. При солдатах велись речи о вызове юнкеров, о разводке мостов, об арестах. Все, что павловцам удавалось услышать и запомнить, они сейчас же передавали в районы и в Смольный.
С раннего утра власти приступили к подготовке враждебных действий. Юнкерским училищам столицы приказано было привести себя в боевую готовность. Стоящему на Неве крейсеру "Аврора" с пробольшевистски настроенной командой – выйти в море на присоединение к действующему флоту. Вызваны были воинские части из окрестностей: батальон ударников из Царского Села, юнкера из Ораниенбаума, артиллерия из Павловска. Штабу Северного фронта было предложено немедленно направить в столицу надежные войска. В самом городе было приказано: усилить караулы Зимнего дворца; развести мосты через Неву; юнкерам проверять автомобили; выключить из телефонной сети аппараты Смольного. Министр юстиции Малянтович предписал немедленно арестовать тех из освобожденных под залог большевиков, которые снова успели проявить себя противоправительственной деятельностью: удар направлялся прежде всего против Троцкого. В 5 ч. 30 м. утра в типографию большевиков явился правительственный комиссар с отрядом юнкеров и, оцепив выходы, предъявил приказ штаба о немедленном закрытии центрального органа и газеты "Солдат".
ОТВЕТНЫЕ ДЕЙСТВИЯ БОЛЬШЕВИКОВ
Робкие шаги правительства по наведению порядка не напугали большевиков. Скорее они были им на руку. Хотя восстание может победить лишь как наступление, замечает Троцкий, но оно развертывается тем успешнее, чем более похоже на оборону. Телефонограмма по всем районам и частям гарнизона тотчас оповестила о случившемся: "Враги народа ночью перешли в наступление... Военно-революционный комитет руководит отпором натиску заговорщиков". Заговорщики – это органы официальной власти!
Был отправлен приказ Литовскому полку немедленно выслать роту для охраны Смольного. Литовцы выступили без промедления. С крейсера "Аврора" обратились в Смольный с запросом: выходить ли в море или оставаться в невских водах? Правительственное предписание было тут же отменено Комитетом. Гарнизонам, охраняющим подступы к Петрограду, по радио "Авроры" был отправлен приказ задерживать «контрреволюционные эшелоны» и в случае недостаточности увещеваний применять силу. Всем революционным организациям вменялось в обязанность "заседать непрерывно, сосредоточивая в своих руках все сведения о планах и действиях заговорщиков".
Первые признаки надвигающегося восстания были отмечены уже ночью на 24. Покидая в 3 часа ночи Смольный американский журналист Джон Рид обратил внимание на пулеметы у входных дверей и на сильные патрули, охранявшие ворота и прилегающие перекрестки: караулы были подкреплены ротой Литовского полка и ротой пулеметчиков с 24 пулеметами. В течение дня охрана непрерывно возрастала. "В районе Смольного, – пишет Шляпников, – наблюдались знакомые мне картины, напоминавшие первые дни Февральской революции около Таврического дворца": то же обилие солдат, рабочих и всякого рода оружия. Бесчисленные штабеля дров, сосредоточенные во дворе, могут как нельзя лучше послужить в качестве прикрытия от ружейного огня. Грузовые автомобили подвозят продовольственные и боевые запасы. "Весь Смольный, – вспоминал Раскольников, – был превращен в боевой лагерь. Снаружи у колоннады – пушки, стоящие на позициях. Возле них – пулеметы... Почти на каждой площадке все те же "максимы", похожие на игрушечные пушки. И по всем коридорам... быстрая громкая, веселая поступь солдат и рабочих, матросов и агитаторов".
В Смольном, откуда эсеро-меньшевистский Исполнительный комитет успел украдкой перебраться в помещение правительственного штаба, были сосредоточены все революционные организации, руководимые большевиками. Здесь же собрался в тот день на заседание Центральный Комитет партии для принятия последних решений перед ударом. Присутствовало 11 членов. Ленин еще не появлялся из своего убежища в Выборгском районе. Отсутствовал Зиновьев, который, по темпераментному выражению Дзержинского, "скрывался и в партийной работе участия не принимал". Наоборот, Каменев, единомышленник Зиновьева, был очень активен в штабе восстания. Не было Сталина: он вообще не появлялся в Смольном, проводя время в редакции центрального органа и поэтому не взял на себя никакой функции в организации восстания. Впрочем, он был не одинок!
Оценивая роль членов ЦК в перевороте 24–25 октября, Троцкий делает следующий любопытный обзор: «Ленин, признанный вождь, для всех авторитетный, но, как показывают факты, отнюдь не "диктатор" в партии, в течение четырех месяцев не принимал непосредственного участия в работах ЦК и по ряду тактических вопросов находился к нему в резкой оппозиции. Виднейшими руководителями в старом большевистском ядре, на очень большом расстоянии от Ленина, но и от тех, кто следовал за ними, считались Зиновьев и Каменев. Зиновьев скрывался, как и Ленин. Перед Октябрем Зиновьев и Каменев находились в решительной оппозиции к Ленину и большинству ЦК: это вывело их обоих из строя. Из старых большевиков быстро выдвигался Свердлов. Но он был тогда еще новичком в ЦК. Его талант организатора расцвел лишь позже, в годы строительства советского государства. Дзержинский, недавно примкнувший к партии, выделялся своим революционным темпераментом, но не претендовал на самостоятельный политический авторитет. Бухарин, Рыков и Ногин проживали в Москве. Бухарин считался даровитым, но ненадежным теоретиком. Рыков и Ногин были противниками восстания. Ломов, Бубнов и Милютин при решении больших вопросов вряд ли кем-либо принимались в расчет; к тому же Ломов работал в Москве, Милютин был в разъездах. Иоффе и Урицкий были своим эмигрантским прошлым тесно связаны с Троцким и действовали в согласии с ним. Молодой Смилга работал в Финляндии. Состав и внутреннее состояние ЦК достаточно объясняют, почему партийный штаб, до возвращения Ленина к непосредственному руководству, не играл и не мог играть, хотя бы в отдаленной степени, той роли, какая ему принадлежала впоследствии. Протоколы показывают, что важнейшие вопросы: о съезде советов, о гарнизоне, о Военно-революционном комитете – не обсуждались предварительно в ЦК, не исходили из его инициативы, а возникали в Смольном, из практики Совета, чаще всего при участии Свердлова…». Из сказанного вытекает, что единственными членами ЦК, непосредственно руководившими восстанием, были сам Троцкий и (с оговорками) Свердлов.
Заседание, как всегда, шло под председательством Свердлова. По партийной линии, отмечает Троцкий, все нити сходились в руках Свердлова, который как никто знал большевистские кадры. Он связывал Смольный с аппаратом партии, снабжал необходимыми работниками Военно-революционный комитет и вызывался туда для совещания во все критические моменты. Так как Комитет имел слишком широкий, отчасти текучий состав, то наиболее конспиративные мероприятия проводились через верхушку Военной организации большевиков или лично через Свердлова, который был неофициальным, но тем более действительным "генеральным секретарем" Октябрьского переворота. Приезжавшие на съезд советов делегаты-большевики попадали прежде всего в руки Свердлова и ни одного лишнего часа не оставались без дела. 24-го в Петрограде насчитывалось уже две-три сотни провинциалов, и большинство их так или иначе включилось в механику восстания. К 2 часам дня они собрались в Смольном на фракционное заседание, чтобы заслушать докладчика от ЦК партии.
Между тем выяснилось, что внутри Петропавловской крепости положение не может еще считаться прочно обеспеченным. Неопределенность вносил батальон самокатчиков. Вызванный для подавления июльского движения этот батальон в свое время усердно брал дворец Кшесинской и был затем в качестве особо надежной части водворен в Петропавловке. В митинге, который был накануне и определил судьбу крепости, самокатчики, как выяснилось, не принимали участия: дисциплина еще сохранилась у них настолько, что офицерству удалось удержать солдат от выхода на крепостной двор. В расчете на самокатчиков комендант крепости действовал независимо и часто сносился по телефону со штабом Керенского. По приказанию из Смольного комиссар Военно-революционного комитета Благонравов посадил коменданта под домашний арест. Все части крепостного гарнизона приняли арест коменданта спокойно. Но самокатчики держались уклончиво. Благонравов решил устроить специальный митинг для самокатчиков и пригласил на него Троцкого. В четыре часа по пополудни весь батальон собрался в помещении соседнего цирка Модерн. «Дополнительная ораторская битва за крепость», как пишет сам Троцкий, закончилась новой победой большевиков: всеми голосами против 30 батальон одобрил резолюцию Троцкого. Отныне на крепость можно было опираться со спокойной уверенностью. Оружие из арсенала выдавалось без помех. В этот день получил винтовки 180-й пехотный полк, разоруженный за активное участие в июльском восстании. Результаты митинга в цирке Модерн обнаружились и с другой стороны: самокатчики, несшие с июля охрану Зимнего дворца, самовольно снялись с караула, заявив, что далее охранять правительство не согласны. Это был серьезный удар. Самокатчиков пришлось заменить юнкерами.
ПОСЛЕДНЕЕ ЗАСЕДАНИЕ ПРЕДПАРЛАМЕНТА. ОТКАЗ ПРАВИТЕЛЬСТВУ В ПОДДЕРЖКЕ
Между тем вопрос о незаконных действиях большевиков обсуждался в предпарламенте. На дневное заседание прибыл Керенский. Троцкий, назвавший его выступление «лебединой песней», пишет: «Оратор цитировал статьи разыскиваемого государственного преступника Владимира Ульянова-Ленина. Цитаты были ярки и неоспоримо доказывали, что вышепоименованное лицо призывает к восстанию. Он, Керенский, уже приказал произвести необходимые аресты. "Да будет известно: сил у правительства более чем достаточно; с фронта непрерывно поступают требования решительных мер против большевиков. Те группы и партии, которые осмелились поднять руку на государство, "подлежат немедленной решительной и окончательной ликвидации". Речь закончилась требованием: сегодня же, в этом же заседании, дать ответ, может ли правительство "исполнить свой долг с уверенностью в поддержке этого высокого собрания".
Не дожидаясь голосования, Керенский вернулся в штаб, уверенный, по собственным словам, что не пройдет и часа, как он получит нужное ему решение. Вышло, однако, иначе. С двух до шести вечера в Мариинском дворце шли фракционные и междуфракционные совещания для выработки формулы перехода. Ни меньшевики, ни эсеры не решилась отождествлять себя с правительством. Дан говорил: "Мы, меньшевики, готовы до последней капли крови защищать Временное правительство; но пусть оно даст возможность демократии сплотиться вокруг него". К вечеру левые фракции, измотавшиеся в поисках выхода, объединились на заимствованной Даном у Мартова формуле, возлагавшей ответственность за восстание не только на большевиков, но и на правительство, требовавшей немедленной передачи земель в ведение земельных комитетов, выступления перед союзниками в пользу мирных переговоров и пр. Безоговорочную поддержку обещали правительству, кроме кооператоров, только кадеты и казаки. Милюков требовал: «необходимо тотчас же, без прений, вынести, по возможности значительным большинством, требуемый правительством решительный вотум осуждения восстания и поддержки правительства». Но эта резолюция не прошла. Кадеты остались в меньшинстве. Прошедшее голосование Временное правительство справедливо оценило как вотум недоверия. Поддержка предпарламента, замечает Троцкий, немного могла бы прибавить правительству, но Милюков прав: отказ в поддержке отнимал у правительства последние остатки авторитета.
ПРИСОЕДИНЕНИЕ К БОЛЬШЕВИКАМ ЛЕВЫХ ЭСЕРОВ
Пока в Мариинском дворце искали спасительную формулу, которая могла бы купировать нарастающий конфликт, в Смольном собрался Петроградский Совет для информации о событиях. Левоэсеровская фракция предпарламента прислала в Смольный делегацию и выразила готовность официально войти в состав Военно-революционного комитета. В повороте левых эсеров, отмечает Троцкий, Совет радостно приветствовал отражение более глубоких процессов: возрастающего размаха крестьянской войны и успешного хода петроградского восстания.
ЗАСЕДАНИЕ ВРЕМЕННОГО ПРАВИТЕЛЬСТВА
В 9 часов вечера 24-го правительство собралось в Малахитовом зале Зимнего дворца, чтобы разработать способы "решительной и окончательной ликвидации" большевиков. Посланный в Мариинский дворец для ускорения дела Станкевич с возмущением сообщил о только что вынесенной формуле полунедоверия. Даже борьбу с восстанием резолюция предпарламента предлагала возложить не на правительство, а на особый комитет общественного спасения.
Дан потребовал, чтобы правительство сейчас же, ночью, расклеило по городу афиши с заявлением о том, что оно предложило союзникам начать переговоры о мире. Керенский отвечал, что правительство в подобных советах не нуждается.
Вслед за тем в Зимний прибыла делегация Совета казачьих войск. Офицеры делали вид, будто от их воли зависит поведение трех расположенных в Петрограде казачьих полков, и ставили Керенскому условия, диаметрально противоположные условиям Дана: никаких уступок советам, расправа с большевиками должна быть на этот раз доведена до конца, не как в июле, когда казаки пострадали зря. Керенский, сам не желавший ничего иного, обещал все, чего от него хотели, и извинялся перед собеседниками в том, что до сих пор еще не арестовал, по соображениям осторожности, Троцкого, как председателя Совета депутатов. Делегаты покинули его с заверением, что казаки исполнят свой долг. Казачьим полкам тут же был отправлен из штаба приказ: "Во имя свободы, чести и славы родной земли выступить на помощь Центральному исполнительному комитету. Временному правительству и для спасения гибнущей России". Умоляющие приказы были разосланы также по юнкерским училищам, в Петрограде и в окрестностях. Железным дорогам было предписано: "идущие в Петроград с фронта эшелоны войск направлять вне всякой очереди, прекратив, если надо, пассажирское движение".
После того как правительство, совершив все ему доступное, разошлось во втором часу ночи, с Керенским остался во дворце лишь его заместитель, либеральный московский купец Коновалов. Командующий округом Полковников явился к ним с предложением немедленно же организовать при помощи верных войск экспедицию для захвата Смольного. Керенский, не задумываясь, принял этот план. Но из слов командующего никак нельзя было понять, на какие же силы он рассчитывает опереться. Тут только Керенский, по собственному признанию, понял, что рапорты Полковникова за последние 10–12 дней о полной его готовности к борьбе с большевиками "были совершенно ни на чем не основаны".
СТРАТЕГИЧЕСКИЙ ПЛАН ВОССТАНИЯ
Чисто военный план, пишет Троцкий, состоял первоначально в том, чтобы обеспечить соединение балтийских моряков с вооруженными выборгскими рабочими: матросы должны были прибыть по железной дороге и высадиться на Финляндском вокзале, расположенном в Выборгском районе. Уже с этого плацдарма восстание должно было путем дальнейшего присоединения отрядов Красной гвардии и частей гарнизона распространиться на другие районы и, завладев мостами, проникнуть в центр для нанесения окончательного удара. Этот замысел, естественно вытекавший из обстановки и формулированный, по-видимому, Антоновым-Овсеенко, исходил из предположения, что противник сможет еще оказать значительное сопротивление. Именно эта предпосылка, пишет Троцкий, скоро отпала: опираться на ограниченный плацдарм не было надобности; правительство оказывалось открытым для нападения везде, где восставшие находили нужным нанести ему удар. В октябре, пишет Пайпс, большевики отказались от массовых вооруженных демонстраций и уличных перестрелок, которые организовывали по настоянию Ленина в апреле и июле, так как выяснилось, что толпой управлять трудно и она сама по себе провоцирует отпор властей. Вместо этого руководители восстания прибегли к помощи небольших дисциплинированных отрядов солдат и рабочих, находившихся под командованием Военной организации большевиков, выступавшей под вывеской Военно-революционного комитета. Силами этих отрядов были взяты основные центры связи, транспортные узлы и коммуникации, городские службы и типографии — нервные центры современного столичного города. Вся операция была проведена так гладко и эффективно, что ее не заметили в кафе и ресторанах, театрах и кинозалах, заполненных толпами ищущих развлечений.
Стратегический план подвергся изменениям также и в отношении сроков, притом в двояком направлении: восстание началось раньше и закончилось позже, чем было назначено. Утренние покушения правительства вызвали, в порядке обороны, немедленный отпор Военно-революционного комитета. Обнаруженное при этом бессилие властей толкнуло Смольный уже в течение дня на наступательные действия, сохранявшие, правда, половинчатый, полузамаскированный, подготовительный характер. Главный удар по-прежнему готовился ночью: в этом смысле план оставался в силе. Он нарушился, однако, в процессе выполнения, но уже в противоположном направлении. Ночью предполагалось занять все командные высоты, и прежде всего Зимний дворец, где укрывалась центральная власть. Но расчет времени в восстании, пишет Троцкий, еще труднее, чем в регулярной войне. Руководители запоздали на много часов с сосредоточением сил, и операции против Зимнего, которых ночью не успели даже начать, составили особую главу переворота, закончившуюся лишь к ночи на 26-е, т. е. с запозданием на целые сутки.
ХОД ВОССТАНИЯ 24 ОКТЯБРЯ
После выступления Керенского в предпарламенте власти попытались расширить свое наступление. Ранним утром 24 октября юнкера взяли под охрану ключевые объекты. Два или три отряда были посланы для защиты Зимнего дворца. К ним присоединились: так называемый Женский батальон смерти, состоявший из 140 добровольцев; некоторое количество казаков; отряд самокатчиков; сорок инвалидов под командованием офицера, имевшего протезы вместо обеих ног; несколько артиллерийских расчетов. Как ни странно, не было ни одного пулемета. Юнкера закрыли типографии «Рабочего пути» (переименованной «Правды») и «Солдата». Отключили идущие в Смольный телефонные линии. Нарядами юнкеров были заняты вокзалы. На углах больших улиц выставлены пикеты, которым приказано реквизировать не сданные штабу частные автомобили. К 3-м часам пополудни были разведены мосты, кроме Дворцового, который оставался открытым для движения.
Штаб запретил войскам гарнизона выполнять какие-либо распоряжения ВРК, а также приказал арестовать комиссаров ВРК, но его указания были проигнорированы на местах. Для большевиков все это стало сигналом «контрреволюции», которой давно ждали. Первым делом они занялись освобождением своих газет и успешно завершили эту операцию к 11 часам утра. Штабы заинтересованных районов немедленно ответили на военный акт правительства, выслав к мостам вооруженные отряды. Смольному оставалось только развить эту инициативу. Борьба из-за мостов имела характер пробы сил для обеих сторон. Партии вооруженных рабочих и солдат напирали на юнкеров и казаков, то убеждая, то угрожая. Охрана в конце концов уступала, не отваживаясь на прямое столкновение. Некоторые мосты разводились и наводились несколько раз.
"Аврора" получила приказание непосредственно от Военно-революционного комитета: "Всеми имеющимися в вашем распоряжении средствами восстановить движение по Николаевскому мосту". Командир крейсера попытался уклониться от выполнения приказа, но после символического ареста его и всех офицеров покорно повел корабль. По обеим набережным продвигались цепи моряков. Пока "Аврора" успела отдать якорь перед мостом, рассказывает Курков, юнкеров уже и след простыл. Матросы сами навели мост и поставили охранение. Только Дворцовый мост продолжал оставаться еще в течение нескольких часов в руках правительственных караулов.
Правительство попыталось лишить Смольный связи. Однако после внушительного визита комиссара кексгольмского полка на телефонную станцию телефоны Смольного вновь включили.
Старый революционер Пестковский был назначен комиссаром главного телеграфа. По словам Троцкого, в пространных пояснениях Пестковский не нуждался. Достаточно оказалось двух кексгольмцев с винтовками около коммутатора, чтобы достигнуть временного компромисса с враждебными чиновниками телеграфа, среди которых не было ни одного большевика. В 9 часов вечера другой комиссар Военно-революционного комитета, Старк, с небольшим отрядом матросов, под командой бывшего эмигранта, Саина, тоже моряка, занял правительственное телеграфное агентство.
При разработке планов восстания Смольный большие надежды возлагал на балтийских моряков как на боевой отряд, сочетающий пролетарскую решимость с крепкой военной выучкой. Прибытие матросов в Петроград приурочивалось заранее к съезду советов. Вызвать балтийцев раньше значило бы открыто встать на путь восстания.
Через Свердлова Военно-революционный комитет отправил ночью телеграмму в Гельсингфорс Смилге, председателю областного комитета советов: "Присылай устав". Это означало: присылай немедленно 1500 отборных балтийских матросов, вооруженных до зубов. Хотя балтийцы ожидались только на следующий день, откладывать боевые действия до их приезда не стали.
Тактическая разработка схемы овладения столицей была делом, главным образом, Военной организации большевиков. Город был разбит на боевые участки, подчиненные ближайшим штабам. В важнейших пунктах сосредоточены дружины Красной гвардии, связанные с соседними воинскими частями, где бодрствовали наготове дежурные роты. Цели каждой частной операции и силы для нее были намечены заранее.
Когда восстание вошло уже в окончательную и решающую фазу, вечером 24 октября на экстренном заседании Петроградского Совета Троцкий заявил в докладе о деятельности Военно-революционного комитета: "Вооруженный конфликт сегодня или завтра не входит в наши планы – у порога Всероссийского съезда советов. Мы считаем, что съезд проведет наш лозунг с большей силой и авторитетом. Но если правительство захочет использовать тот срок, который остается ему жить, – 24, 48 или 72 часа, – и выступит против нас, то мы ответим контрнаступлением, ударом на удар, сталью на железо". Таков был лейтмотив всего дня. Оборонительные заявления имели задачей в последний момент перед ударом усыпить и без того не очень активную бдительность противника. Именно этот маневр дал, по всей вероятности, Дану основание заверять Керенского в ночь на 25-е, что большевики вовсе и не собираются сейчас восставать.
Вероятно, введенный в заблуждение этой дезинформацией, Ленин, который оставался совершенно не в курсе событий, послал своим товарищам отчаянную записку, убеждая их начать то, что они и так уже делали: «Я пишу эти строки вечером 24-го, положение донельзя критическое. Яснее ясного, что теперь, уже поистине, промедление в восстании смерти подобно. Изо всех сил убеждаю товарищей, что теперь все висит на волоске, что на очереди стоят вопросы, которые не совещаниями решаются, не съездами (хотя бы даже съездами Советов), а исключительно народами, массой, борьбой вооруженных масс… Было бы гибелью или формальностью ждать колеблющегося голосования 25 октября, народ вправе и обязан решать подобные вопросы не голосованиями, а силой».
В этом письме, замечает Троцкий, есть элемент загадки: каким образом Ленин, укрывавшийся в Выборгском районе, не знал до самого вечера о решении столь исключительной важности? Из рассказа члена Петроградского комитета Свешникова, как и из других источников, видно, что связь с Лениным поддерживалась в этот день через Сталина.
ПРИБЫТИЕ ЛЕНИНА В СМОЛЬНЫЙ
Не желая пускать дело на самотек, Ленин поздно вечером 24-го неожиданно прибыл в Смольный. Свешников рассказывает, как Ленин "вечером (24-го) куда-то ушел, оставив в комнате записку, что ушел тогда-то. Узнав об этом, мы в душе испугались за Ильича". В районе уже "поздно вечером" стало известно, что Ленин отправился в Военно-революционный комитет. Он был сильно загримирован, пол-лица его скрывала повязка, словно он только что побывал у зубного врача. По пути его чуть не арестовал правительственный патруль, но он спасся, притворившись пьяным. В Смольном, не показываясь никому на глаза, Ленин заперся в одной из комнат только с ближайшими соратниками.
Прибыв в штаб революции, Ленин, очевидно, быстро понял, что Троцкий осуществляет переворот по собственному плану (т. е. с передачей власти съезду Советов, а не прямо ЦК большевистской партии). Как он к этому отнесся? По словам Троцкого, Ленин признал, что дело ведется правильно, только тогда, когда увидел все собственными глазами. "Помню, огромное впечатление произвело на Ленина, - пишет Троцкий, - сообщение о том, как я вызвал письменным приказом роту Литовского полка, чтобы обеспечить выход нашей партийной и советской газеты... Ленин был в восторге, выражавшемся в восклицаниях, смехе, потираний рук. Потом он стал молчаливее, подумал и сказал: "Что ж, можно и так. Лишь бы взять власть". Я понял, что он только в этот момент окончательно примирился с тем, что мы отказались от захвата власти путем конспиративного заговора. Он до последнего часа опасался, что враг пойдет наперерез и застигнет нас врасплох. Только теперь... он успокоился и окончательно санкционировал тот путь, каким пошли события"». Троцкий рассказывает об этом в своих воспоминаниях 1924 года, т. е. уже после смерти Ленина.
Как бы то ни было, вмешиваться в ход событий Ленин не стал. Он провел ночь, прикорнув на полу, в то время как Подвойский, Антонов-Овсеенко и друг Троцкого Чудновский — под общей командой самого Троцкого — руководили операцией.
ЗАХВАТ БОЛЬШЕВИКАМИ СТРАТЕГИЧЕСКИ ВАЖНЫХ ПУНКТОВ СТОЛИЦЫ В НОЧЬ НА 25 ОКТЯБРЯ
Главные операции начались с двух часов ночи. Небольшими военными партиями, обычно с ядром из вооруженных рабочих или матросов, под руководством комиссаров, были заняты одновременно или последовательно вокзалы, осветительная станция, военные и продовольственные склады, водопровод, Дворцовый мост, телефонная станция, государственный банк, крупные типографии, закреплены телеграф и почта. Везде была поставлена надежная охрана.
На первую роту, самую крепкую и революционную в саперном батальоне, рассказывает Троцкий, было возложено овладение соседним Николаевским вокзалом. Уже через четверть часа вокзал без единого удара оказался занят сильными караулами: правительственная команда просто рассеялась во тьме.
Комиссар Уралов получил два мандата: один – на занятие типографии реакционной газеты "Русская воля", основанной Протопоповым незадолго до того, как он стал последним министром внутренних дел Николая II; другой – на получение партии солдат из гвардейского Семеновского полка, который в правительстве, по старой памяти, продолжали считать своим. Семеновцы нужны были для занятия типографии; типография – для выпуска большевистской газеты в большом формате и в большом тираже. Солдаты уже укладывались на ночь. Комиссар изложил кратко цель своей миссии: "Не успел я закончить, как со всех сторон раздались крики ура. Солдаты вскакивали со своих мест и тесным кольцом окружили меня". Перегруженный семеновцами грузовик подъехал к типографии. В зале ротационных машин быстро собиралась ночная смена рабочих. Комиссар изложил, зачем приехал. "И здесь, как в казарме, рабочие ответили криками ура и да здравствуют советы". Задание выполнено. Так же приблизительно происходили захваты и других учреждений. Применять насилие не приходилось, ибо не было сопротивления.
Командующий округом доносил ночью в ставку и в штаб Северного фронта по военным проводам: "Положение Петрограда ужасающе. Уличных выступлений и беспорядков нет. Но идет планомерный захват учреждений, вокзалов, аресты... Юнкера сдают караулы без сопротивления... Нет никаких гарантий, что не будет попытки к захвату Временного правительства".
По подсчетам Троцкого, непосредственных участников восстания было сравнительно немного: несколько тысяч красногвардейцев, две-три тысячи моряков, десятка два рот и команд пехоты, таковы те силы первой и второй очереди, при помощи которых восставшие захватили столицу.
БЕССИЛИЕ ПРАВИТЕЛЬСТВА
Правительство со все возрастающей тревогой наблюдало за происходящим. Комиссар градоначальства Роговский принес в Зимний ряд сообщений: несколько судов Балтийского флота в боевом порядке вошло в Неву; некоторые из них поднялись до Николаевского моста и заняли его; отряды восставших продвигаются к Дворцовому мосту. Роговский обратил особое внимание Керенского на то обстоятельство, что "большевики осуществляют весь свой план в полном порядке, не встречая нигде никакого сопротивления со стороны правительственных войск".
Керенский с Коноваловым бросились из дворца в штаб: "Времени более нельзя было терять ни минуты". Новый доклад Полковникова окончательно убедил Керенского в невозможности полагаться на командующего и его офицеров. Глава правительства решил собрать лично вокруг себя "всех верных долгу". Однако подкрепления ниоткуда не появлялись. Казаки заседали, представители их полков говорили, что выступить, вообще говоря, можно бы, почему не выступить, но для этого нужны пулеметы, броневики и, главное, пехота. Керенский требовал от ставки в Могилеве и от штаба Северного фронта в Пскове немедленной высылки верных полков. Из ставки Духонин заверял по прямому проводу, что приняты все меры к отправке войск на Петроград и что некоторые части должны бы уже начать прибывать. Но части не прибывали.
Когда Керенский с Коноваловым вернулись передохнуть во дворец, фельдъегерь принес экстренное сообщение: Дворцовый мост, под окнами Керенского, занят пикетами матросов. Площадь перед Зимним по-прежнему оставалась безлюдна; "о казаках ни слуху ни духу". Керенский снова бросился в штаб. Но и там его ждали неутешительные вести. Юнкера получили от большевиков требование покинуть дворец и сильно волнуются. Броневые автомобили вышли из строя, обнаружив не вовремя "утерю" каких-то важных частей. Все еще нет сведений о высланных с фронта эшелонах.
ОБЪЕДИНЕННОЕ ЗАСЕДАНИЕ ДВУХ ЦИК 25 ОКТЯБРЯ
В 3 ч. 20 минут ночи начальник политического управления военного министерства, меньшевик Шер, передавал по прямому проводу на Кавказ: "Происходит заседание Центрального исполнительного комитета совместно с делегатами, приехавшими на съезд советов, в подавляющем большинстве большевиками. Троцкому устроили овацию. Он заявил, что надеется на бескровный исход восстания, так как сила в их руках». Объединенное заседание исполнительных комитетов, о котором говорит Шер, открылось в Смольном вскоре после полуночи. Делегаты съезда заполняли зал в качестве гостей. Коридоры и проходы, вспоминает Троцкий, были заняты усиленными караулами. Серые шинели, винтовки, пулеметы на окнах. Члены исполнительных комитетов утопали в многоголовой и враждебной массе провинциалов.
В полном молчании зала (которое Суханову казалось вялым, а Джону Риду – "почти угрожающим") слово взял Дан. "Никогда еще контрреволюция не была так сильна, как в данный момент", - заявил он. Безумцы ведут революцию к гибели, как и в 1905 году, "когда во главе петроградского Совета стоял тот же Троцкий". Но нет, Центральный исполнительный комитет не допустит до восстания: "только через его труп штыки враждующих сторон скрестятся между собою".
«Да, это восстание!» - признал в ответной речи Троцкий, отбрасывая последние условности. Да, массы с нами, и мы их ведем на штурм! "Если вы не дрогнете, – обратился он к делегатам съезда через голову ЦИКа, – то гражданской войны не будет, так как враги сразу капитулируют, и вы займете место, которое вам по праву принадлежит, – место хозяина русской земли". Оторопевшие члены ЦИКа не нашли в себе сил даже для протестов. До сих пор оборонительная фразеология Смольного поддерживала в них, несмотря на все факты, мерцающий огонек надежды. Теперь и он потух.
БОЛЬШЕВИКИ ОВЛАДЕВАЮТ СТОЛИЦЕЙ
Богатое инцидентами заседание закончилось к 4 часам утра. Большевистские ораторы появлялись на трибуне, чтобы сейчас же вернуться в Военно-революционный комитет, куда со всех концов города поступают донесения, сплошь благоприятные: заставы на улицах бодрствуют; учреждения занимаются одно за другим; противник не оказывает сопротивления.
Предполагалось, что центральная телефонная станция особенно серьезно укреплена. Но к семи часам утра и она была без боя занята командой Кексгольмского полка. Восставшие не только могли теперь не опасаться за собственную связь, но и получили возможность контролировать телефонные сношения противников. Аппараты Зимнего дворца и Главного штаба были немедленно выключены.
Почти одновременно отряд матросов гвардейского экипажа, около 40 человек, захватил помещение Государственного банка на Екатерининском канале. Банковский чиновник Ральцевич вспоминает, что "отряд матросов действовал стремительно", сразу поставив караулы у телефонов, чтобы отрезать возможную помощь извне. Захват здания произошел "без всякого сопротивления, несмотря на присутствие взвода Семеновского полка".
В ранние утренние часы заняты были Варшавский вокзал, типография "Биржевых ведомостей". Дворцовый мост, под самыми окнами у Керенского. Комиссар Комитета предъявил в "Крестах" караульным солдатам Волынского полка постановление об освобождении ряда заключенных по списку Совета. Тщетно тюремная администрация пыталась получить указания у министра юстиции: ему было не до того. Освобожденные большевики, в их числе молодой кронштадтский вождь Рошаль, сейчас же получили боевые назначения.
Из незанятого еще восставшими военного министерства генерал Левицкий сообщал утром по прямому проводу в ставку генералу Духонину: "Части петроградского гарнизона... перешли на сторону большевиков. Из Кронштадта прибыли матросы и легкий крейсер. Разведенные мосты вновь наведены ими. Весь город покрыт постами гарнизона, но выступлений никаких нет (!). Телефонная станция в руках гарнизона. Части, находящиеся в Зимнем дворце, только формально охраняют его, так как активно решили не выступать. В общем, впечатление, как будто бы Временное правительство находится в столице враждебного государства, закончившего мобилизацию, но не начавшего активных действий".
В Смольном шли непрерывные заседания. Агитаторы, организаторы, руководители заводов, полков, районов появлялись на час-два, иногда на несколько минут, чтобы разузнать новости, проверить себя и вернуться на свой пост. У комнаты № 18, где помещалась большевистская фракция Совета, шла неописуемая толчея. Усталые вконец посетители засыпали нередко в зале заседаний, прислонившись отяжелевшей головою к белой колонне, или в коридоре у стены, обняв свою винтовку, иногда просто растягивались вповалку на грязном мокром полу. Лашевич принимал военных комиссаров и давал им последние указания. В помещении Военно-революционного комитета, на третьем этаже, стекавшиеся со всех сторон донесения превращались в распоряжения: там билось сердце восстания.
БЕГСТВО КЕРЕНСКОГО ИЗ ПЕТРОГРАДА
Правительство было бессильно остановить стремительно развивавшееся восстание. Хотя после захвата Центральной телефонной станции, большевики отключили все телефонные линии, связывающие с Зимним дворцом, продолжали работать две линии, которые не были зарегистрированы. По этим двум каналам министрам удавалось связываться с внешним миром.
Керенский спешно вызвал министров в штаб. У большинства не оказалось автомобилей. Прибыл только Кишкин, позже присоединился Малянтович. Вместе стали решать, что предпринять главе правительства? Вывод напрашивался сам собой: немедленно ехать навстречу эшелонам с фронта, чтобы продвинуть их через все препятствия.
В 9 часов утра 25 октября, пишет Пайпс, министр-председатель выскользнул из Зимнего дворца, переодетый в форму сербского офицера. Представители Великобритании и Соединенных Штатов, вспоминал позже сам Керенский, выразили пожелание, чтобы с уезжающим из столицы главой правительства "в дорогу пошел автомобиль под американским флагом". Сам Керенский считал это предложение лишним и даже стеснительным, но принял его как выражение солидарности союзников. Но из сопоставления двух показаний, пишет Троцкий, которые под разными градусами пересекают линию истины, картина становится достаточно ясной: не союзники, конечно, навязали автомобиль Керенскому, а сам он выпросил его; но так как дипломатам приходилось отдавать дань лицемерию невмешательства во внутренние дела, то условлено было, что автомобиль "захвачен" и что посольство "протестовало" против злоупотребления флагом. После того как это деликатное дело было улажено, Керенский занял место в собственном автомобиле; американский пошел сзади в резерве. "Нечего и говорить, – рассказывает далее Керенский, – что вся улица – и прохожие и солдаты – сейчас же узнала меня. Я отдавал честь, как всегда, немного небрежно и слегка улыбаясь". У выездов из города стояли везде заставы и патрули вооруженных рабочих. При виде бешено несущихся автомобилей красногвардейцы бросились к шоссе, но стрелять не решились.
БОЛЬШЕВИКИ ОБЪЯВЛЯЮТ О ЗАХВАТЕ ВЛАСТИ. РАЗГОН ПРЕДПАРЛАМЕНТА
К утру 25 октября Зимний дворец остался единственным зданием, находившимся в руках правительства. Ленин настаивал на том, чтобы министры были арестованы прежде, чем Второй съезд Советов будет официально открыт и объявит низложенным Временное правительство. Но вооруженные силы большевиков пишет Пайпс, не были готовы решить эту задачу: не нашлось никого, кто захотел бы пойти под ружейный огонь. Из якобы 45 тыс. красногвардейцев и десятков тысяч сочувствующих из гарнизона поблизости не оказалось никого. Вялая атака на дворец началась на рассвете. Но, заслышав первые ответные выстрелы, нападавшие отступили.
Ленин решил не ждать дальше. Между 8 и 9 часами утра он проследовал в помещение, служившее большевикам оперативным штабом. Здесь он набросал от имени Военно-революционного комитета декларацию о низложении Временного правительства. В 10 часов утра (25 октября) ее напечатали газеты: «К ГРАЖДАНАМ РОССИИ! Временное правительство низложено. Государственная власть перешла в руки органа Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов, Военно-революционного комитета, стоящего во главе петроградского пролетариата и гарнизона. Дело, за которое боролся народ: немедленное предложение демократического мира, отмена помещичьей собственности на землю, рабочий контроль над производством, создание Советского правительства — это дело обеспечено. Да здравствует революция рабочих, солдат и крестьян!»
В известном смысле, признает Троцкий, это заявление сильно забегало вперед. Правительство еще существовало, по крайней мере на территории Зимнего дворца. Существовала ставка. Провинция не высказалась. Съезд советов еще не открывался.
В обращении к военным организациям фронта и тыла Комитет призывал солдат бдительно следить за поведением командного состава, арестовывать не присоединяющихся к революции офицеров и не останавливаться перед применением силы в случае попыток бросить враждебные части на Петроград.
Члены предпарламента только сходились на заседание. Совет старейшин обсуждал, что делать. Депутаты жужжали по углам. Авксентьев утешал: Керенский выехал на фронт, скоро вернется и все поправит. Тут у подъезда остановился броневик. Солдаты Литовского и Кексгольмского полков и матросы гвардейского экипажа вступили в здание, построились вдоль лестницы, заняли первую залу. Начальник отряда предложил депутатам немедленно покинуть дворец. "Впечатление получилось ошеломляющее", – свидетельствовал Набоков. - Члены предпарламента решили разойтись, "временно прервав свою деятельность". Внизу, при выходе, командиры просматривали документы и выпускали всех. "Ожидали сортировки членов и кое-каких арестов, – свидетельствует Милюков, выпущенный в числе остальных, – но у революционного штаба были другие заботы".
Поскольку переворот был незаконным и тихим, население Петрограда не восприняло заявления всерьез. По словам свидетелей, 25 октября жизнь в городе вошла в нормальное русло: открылись учреждения и магазины, рабочие пошли на фабрики, а места развлечений были вновь заполнены толпами завсегдатаев. Никто, кроме узкой группы людей, непосредственно причастных к этим событиям, не знал, что столица уже была во власти вооруженных большевиков и что положение приняло необратимый характер.
ЧРЕЗВЫЧАЙНАЯ СЕССИЯ ПЕТРОГРАДСКОГО СОВЕТА
Из-за неразрешенной ситуации с Зимним дворцом начало Второго съезда Советов, собравшегося в Смольном, час за часом откладывалось. Троцкий, опасаясь, что делегаты разбредутся, созвал в 2 часа 35 минут пополудни Чрезвычайную сессию Петроградского Совета. Не удалось точно установить, пишет Пайпс, кто участвовал в этой встрече, но, поскольку эсеры и меньшевики накануне покинули Смольный, а большевиков и сочувствующих им среди делегатов были сотни, логично предположить, что собрание это практически целиком состояло из большевиков и левых эсеров.
Сохранился протокол этой сессии, весьма красноречиво описывающий происходящие события:
«Заявление т. Троцкого. От имени Военно-революционного комитета объявляю, что Временное правительство больше не существует. (Аплодисменты.) Отдельные министры подвергнуты аресту. Другие будут арестованы в ближайшие дни или часы. (Аплодисменты.) Революционный гарнизон, состоящий в распоряжении Военно-революционного комитета, распустил собрание парламента. (Шумные аплодисменты, возглас: "Да здравствует Военно-революционный комитет!") Нам говорили, что восстание гарнизона в настоящую минуту вызовет погром и потопит революцию в потоках крови. Пока все прошло бескровно. Мы не знаем ни одной жертвы. Я не знаю в истории примеров революционного движения, где замешаны были бы такие огромные массы и которое прошло бы так бескровно. Власть Временного правительства, возглавлявшаяся Керенским, была мертва и ожидала удара метлы истории, которая должна была ее смести. Мы должны отметить героизм и самоотверженность петроградских солдат и рабочих. Мы здесь бодрствовали всю ночь и, находясь у телефонной проволоки, следили, как отряды революционных солдат и рабочей гвардии бесшумно исполнили свое дело. Обыватель мирно спал и не знал, что в это время одна власть сменяется другою. Вокзалы, почта, телеграф, Петроградское телеграфное агентство, Государственный банк — заняты. (Шумные аплодисменты.) Зимний дворец еще не взят. Но судьба его решится в течение ближайших минут...
Тов. Троцкий продолжает: В нашей среде находится Владимир Ильич Ленин, который в силу целого ряда условий не мог до сего времени появляться в нашей среде". Тов. Троцкий характеризует роль т. Ленина в истории революционного движения в России и провозглашает: "Да здравствует возвратившийся к нам т. Ленин!" (По адресу т. Ленина снова бурные овации.)
Речь Ленина. Товарищи. Рабочая и крестьянская революция, о необходимости которой все время говорили большевики, совершилась. Какое значение имеет эта рабочая и крестьянская революция? Прежде всего, значение этого переворота состоит в том, что у нас будет Советское правительство, наш собственный орган власти, без какого бы то ни было участия буржуазии. Угнетенные массы сами создадут власть. В корне будет разбит старый государственный аппарат, и будет создан новый аппарат управления в лице советских организаций. Отныне наступает новая полоса в истории России, и данная третья русская революция должна в своем конечном итоге привести к победе социализма.
Одной из очередных задач наших является немедленная ликвидация войны. Но для того чтобы окончить эту войну, тесно связанную с нынешним капиталистическим строем, ясно всем, что для этого необходимо побороть самый капитал. В этом деле нам поможет то всемирное рабочее движение, которое уже начинает развиваться в Италии, Англии и Германии... Для того чтобы укрепить это доверие пролетариата, необходимо немедленно опубликовать все тайные договоры. Внутри России громадная часть крестьян сказала: довольно игры с капиталистами, мы пойдем с рабочими. Мы приобретем доверие со стороны крестьян одним декретом, который уничтожит помещичью собственность. Крестьяне поймут, что только в союзе с рабочими спасение крестьянства. Мы учредим подлинный рабочий контроль над производством. Теперь мы научились работать дружно. Об этом свидетельствует только что происшедшая революция. У нас имеется та сила массовой организации, которая победит все и доведет пролетариат до мировой революции. В России мы сейчас должны заняться постройкой пролетарского социалистического государства. Да здравствует Всемирная социалистическая революция! (Бурные аплодисменты.)».
ЗАДЕРЖКА СО ШТУРМОМ ЗИМНЕГО ДВОРЦА
Зимний дворец предполагалось, по предварительным расчетам, занять в ночь на 25-е, одновременно со всеми другими командными высотами столицы. Троцкий пишет, что еще 23-го образована была для руководства захватом дворца особая тройка, с Подвойским и Антоновым в качестве основных фигур. Инженер Садовский, числившийся на военной службе, включен был третьим, но скоро отпал, занятый делами гарнизона. Его заместил Чудновский, прибывший в мае вместе с Троцким из концентрационного лагеря в Канаде. Ближайшее участие в операциях принимал Лашевич, старый большевик, дослужившийся до унтер-офицера.
По плану решено было окружить район Зимнего плотным овалом, большой осью которому служила бы набережная Невы. Со стороны реки окружение должно было замыкаться Петропавловской крепостью, "Авророй" и другими судами, вызванными из Кронштадта и действующего флота. Чтобы предупредить или парализовать попытки ударить казачьими и юнкерскими частями в тыл, решено было выставить внушительные заслоны из революционных отрядов.
План в целом, признавал задним числом Троцкий, был слишком громоздок и сложен для той задачи, которую он призван был разрешить. Намеченного на подготовку времени оказалось недостаточно. Мелкие неувязки и просчеты обнаруживались, как полагается, на каждом шагу. В одном месте неправильно указано направление, в другом – запоздал руководитель, перепутавший инструкции, в третьем – дожидались спасительного броневика. Вывести воинские части, сочетать их с красногвардейцами, занять боевые участки, обеспечить связь их друг с другом и со штабом – на все это потребовалось гораздо больше часов, чем предполагали руководители, спорившие над картой Петрограда. Когда Военно-революционный комитет объявил около 10 часов утра правительство низвергнутым, размер запоздания не был еще ясен даже непосредственным руководителям операции. Подвойский обещал падение дворца "не позже двенадцати часов". Но в полдень обнаружилось, что осада все еще не укомплектована, кронштадтцев еще нет, между тем оборона дворца окрепла. Упущение времени, как всегда почти, вызывало необходимость новых оттяжек.
Между тем накопление сил для штурма Зимнего продолжалось. Под крепким нажимом из Комитета захват дворца был теперь назначен на три часа, на этот раз уж "окончательно". Исходя из нового срока, докладчик Военно-революционного комитета выразил на дневном заседании Совета надежду на то, что падение Зимнего есть дело ближайших минут. Но прошел новый час и не принес решения.
ГАРНИЗОН ЗИМНЕГО ДВОРЦА
Временное правительство не собиралось капитулировать. В помещении Главного штаба собрались командующий округом полковник Полковников, начальник штаба генерал Багратуни и приглашенный на совещание, в качестве высшего авторитета, генерал Алексеев. Настроение Полковникова, пишет Троцкий, известно из его ночной телеграммы в ставку: он считал дело проигранным. Алексеев, еще менее склонный к оптимизму, вскоре самоустранился.
Делегаты юнкерских школ вызваны были для связи в штаб, где пытались поднять их дух заверениями, что вскоре придут войска из Гатчины, Царского и с фронта. Этим туманным обещаниям, однако, не очень верили. По военным школам ползли гнетущие слухи: "в штабе паника, никто ничего не делает". Так оно и было. В то время как происходила вялая мобилизация школ для защиты Зимнего, министры съезжались на заседание. Площадь перед дворцом и прилегающие улицы оставались еще свободными от восставших.
Не раньше одиннадцатого часа правительство решило наконец поставить во главе обороны одного из своих членов. Генерал Маниковский еще на рассвете отказался от предложенной ему Керенским чести. Другой военный в составе правительства, адмирал Вердеревский, был настроен еще менее воинственно. Возглавить оборону пришлось штатскому лицу: министру призрения Кишкину. Заподозренный в измене Полковников был уволен. На его место назначен генерал Багратуни, ничем от него не отличавшийся. Броневики, на которых особенно рассчитывали в Зимнем и в штабе, разбились на две группы: большевистскую и пацифистскую; правительственных не оказалось вовсе. Из шести находившихся в Зимнем боевых машин только одна осталась на охране дворцового имущества; остальные ушли. По мере успехов восстания число большевистских броневиков росло, армия нейтралитета таяла.
Силы обороны изначально были невелики. Во дворе и в нижнем этаже разместились две школы прапорщиков из Ораниенбаума и Петергофа, далеко не полностью, и взвод Константиновского артиллерийского училища с 6 орудиями. Во второй половине дня прибыл батальон юнкеров Инженерной школы. Представившаяся на месте картина никак не могла поднять боевую готовность юнкеров, которой, по свидетельству Станкевича, не хватало уже и ранее. Во дворце обнаружился недостаток продовольствия. Грузовик с хлебом оказался перехвачен патрулями Комитета. Часть юнкеров несла караулы, остальные томились бездеятельностью, неизвестностью, голодом. Руководства не чувствовалось вовсе.
Вскоре среди юнкеров обнаружились "агитаторы". Им удалось вызвать брожение среди ораниенбаумцев и петергофцев. Комитеты школ устроили в Белом зале совещание и потребовали представителя правительства для объяснений. Прибыли все министры, во главе с Коноваловым. Препирательства длились целый час. Коновалова перебивали, и он замолчал. Министр земледелия Маслов выступал в качестве старого революционера. Кишкин объяснял юнкерам, что правительство решило держаться до последней возможности. Юнкера согласились остаться после того, как им было обещано активное руководство и правильное освещение событий. Начальник Инженерной школы, назначенный комендантом обороны, водил карандашом по плану дворца, записывая названия частей. Наличные силы были разбиты по боевым участкам. Большую часть юнкеров разместили в первом этаже с обстрелом Дворцовой площади через окна. Но открывать огонь первыми запретили. Батальон Инженерной школы вывели во двор для прикрытия артиллерии. Были выделены взводы на баррикадные работы, создана команда связи. Артиллерийскому взводу было поручено оборонять ворота на случай прорыва. Во дворе и перед воротами из дров возвели оборонительные укрепления. Установилось подобие порядка. Караулы почувствовали себя увереннее.
Как только обнаружился небольшой прирост активности на стороне юнкеров, которые огнем из-за баррикад очистили площадь, в лагере наступающих чрезвычайно переоценили силы и средства обороны. Несмотря на недовольство красногвардейцев и солдат, руководители решили отложить штурм до сосредоточения резервов; ждали, главным образом, прибытия моряков из Кронштадта. Возникшая таким образом оттяжка в несколько часов принесла осажденным небольшие подкрепления. После того как Керенский пообещал казачьей делегации пехоту, заседал Совет казачьих войск, заседали полковые комитеты, заседали общие собрания полков. Было решено: две сотни и пулеметная команда Уральского полка, доставленного в июле с фронта для разгрома большевиков, немедленно выступят к зданию Зимнего, остальные – не раньше действительного выполнения обещаний, т. е. после прибытия пехотных подкреплений. Казачья молодежь сопротивлялась; "старики" даже запирали молодых в конюшне, чтобы те не препятствовали им снарядиться в поход. Только в сумерки, когда их уже перестали ждать, появились во дворце бородатые уральцы. Их встретили, как спасителей. Через некоторое время неожиданно прибыло 40 георгиевских кавалеров, под командой одноногого штабс-ротмистра на протезе. Вскоре прибавилась еще ударная рота женского батальона. Вновь прибывшие получили свои боевые участки, сменили уставших.
ОСАДА ДВОРЦА
Осаждающие, продолжает Троцкий, явно упускали время. Запаздывали кронштадтцы, правда не по своей вине: их слишком поздно вызвали. После напряженных ночных сборов они на рассвете стали грузиться на корабли. Минный заградитель "Амур" и посыльное судно "Ястреб" направились непосредственно к Петрограду. Старый броненосец "Заря свободы" по высадке десанта в Ораниенбауме, где предполагалось разоружение юнкеров, должен был встать у входа в Морской канал, чтобы в случае надобности взять под обстрел Балтийскую железную дорогу. 5000 матросов и солдат отчалили от острова. При входе в Неву в 2 часа по полудни моряков приветствовало ликующее ура. С развернувшейся среди реки "Авроры" гремел оркестр. Антонов-Овсеенко обратился к прибывшим с кратким приветствием: "Вот Зимний дворец... его надо взять". Однако и это долгожданное подкрепление не разрешило ситуации. Когда предпринятая ими атака на дворец натолкнулась на ответный огонь, матросы отступили.
В 5 часов отрядом Кексгольмского полка занято было помещение военного министерства, через которое Зимний имел связь со ставкой.
Подвойский заверил по телефону, что к 6 часам дворец будет взят во что бы то ни стало. Однако, пишет Троцкий, прежней доверчивости уже не было. И действительно, часы пробили шесть, а развязка не наступала. Выведенные из себя понуканиями Смольного Подвойский и Антонов-Овсеенко отказались дальше назначать какие бы то ни было сроки. Это породило серьезное беспокойство. Политически считалось необходимым, чтобы к моменту открытия съезда советов вся столица находилась в руках Военно-революционного комитета: это должно было упростить задачу по отношению к оппозиции на съезде, поставив ее перед совершившимся фактом. Между тем назначенный для открытия съезда час наступил, был передвинут и снова наступил: Зимний держался. Осада дворца, благодаря своему затяжному характеру, стала не меньше чем на двенадцать часов центральной задачей восстания.
Вскоре после 6-ти Зимний был наконец плотно обложен войсками Военно-революционного комитета: прохода больше не было не только для подкреплений, но и для отдельных лиц. Со стороны Конногвардейского бульвара. Адмиралтейской набережной. Морской улицы, Невского проспекта, Марсова поля. Миллионной улицы, Дворцовой набережной сгущался и сокращался овал осады. Внушительные цепи тянулись от решетки сада Зимнего дворца, находившегося уже в руках осаждающих, от арки между Дворцовой площадью и Морской улицей, от канавок у Эрмитажа, от соседних с дворцом углов Адмиралтейства и Невского. С Невы глядела шестидюймовками "Аврора". Миноносцы патрулировали по реке взад и вперед. На Дворцовой площади, очищенной юнкерами часа три тому назад, появились броневые автомобили и заняли входы и выходы.
В 18 часов 30 минут Кишкин принес доставленный самокатчиком ультиматум за подписью Антонова-Овсеенко: сдаться и разоружить гарнизон Зимнего дворца: в противном случае будет открыт огонь из орудий крепости и военных судов. Решили на ультиматум не отвечать.
По истечении получасового срока отряд красногвардейцев, матросов и солдат, под командой прапорщика Павловского полка, занял без сопротивления Главный штаб. Генерал Багратуни, назначенный вместо недостаточно стойкого Полковникова, счел как раз своевременным заявить, что он отказывается далее нести обязанности командующего округом. По приказу Кишкина генерал был смещен, "как недостойный", ему предложено немедленно покинуть дворец. При выходе из ворот бывший командующий попал в руки матросов и был доставлен ими в казармы Балтийского экипажа. Генералу могло бы прийтись плохо, если бы Подвойский, объезжавший участки фронта перед последним наступлением, не взял его под свою защиту.
Укрываясь за штабелями дров, юнкера напряженно следили за цепями на Дворцовой площади, встречая каждое движение врага ружейным и пулеметным огнем. Им отвечали тем же. Стрельба к ночи становилась все горячей. Появились первые убитые и раненые. Жертвы исчислялись, однако, единицами. В Зимнем юнкера занимали посты в коридорах, на лестнице, у подъездов, во дворе; наружные посты лепились к ограде и стенам.
Многие офицеры укрывались в буфете, где заставляли не успевших скрыться слуг выставлять все новые батареи вин. Пьяный разгул офицерства не мог оставаться тайной для юнкеров, казаков, инвалидов, ударниц. Боевой дух защитников Зимнего дворца начал падать. Офицер артиллерийского взвода неожиданно доложил коменданту обороны: орудия поставлены в передки, и юнкера уходят домой согласно полученному от начальника Константиновского училища приказанию. Комендант пытался возражать: никто, кроме него, не может отдавать здесь приказаний. Юнкера понимали это, но предпочли тем не менее подчиниться начальнику училища, который, в свою очередь, действовал под давлением комиссара Военно-революционного комитета. Большинство артиллеристов, с 4 орудиями из 6, покинуло дворец.
Две сотни уральцев тщетно дожидались подхода своих. Савинков, тесно связанный с Советом казачьих войск и даже вошедший от него в предпарламент, пытался, при содействии генерала Алексеева, сдвинуть казаков с места. Но заправилы казачьего Совета, по справедливому замечанию Милюкова, "так же мало могли распоряжаться казачьими полками, как штаб – войсками гарнизона". Обсудив дело со всех сторон, казачьи полки окончательно заявили, что без пехоты выступать не будут, и предложили Военно-революционному комитету свои услуги по части охраны государственного имущества. Одновременно Уральский полк постановил послать делегатов к Зимнему, чтобы отозвать две свои сотни в казармы. Это предложение как нельзя лучше отвечало окончательно сложившимся настроениям уральских "стариков". Около 9 часов вечера уральцы покинули Зимний. Только пулеметы свои они согласились оставить.
Смелее вели себя женщины. Ударницы неожиданно объявили о своем намерении совершить вылазку. В Главном штабе, по их сведениям, писаря перешли на сторону Ленина и, обезоружив часть офицеров, арестовали генерала Алексеева, единственного человека, который может спасти Россию: его надо отбить во что бы то ни стало. Комендант не смог их удержать от этого предприятия. Но в момент вылазки неожиданно вспыхнул свет в высоких электрических фонарях по бокам ворот. Ударницы не выдержали открытого по ним огня и большей частью сдались.
Министры пассивно дожидались своей участи. Малянтович рассказывал впоследствии: "В огромной мышеловке бродили, изредка сходясь все вместе или отдельными группами, на короткие беседы, обреченные люди, одинокие, всеми оставленные... Вокруг нас была пустота, внутри нас – пустота. И в ней вырастала бездумная решимость равнодушного безразличия".
ОБСТРЕЛ ЗИМНЕГО ДВОРЦА
Антонов-Овсеенко условился с Благонравовым: после того как будет закончено окружение Зимнего, на мачте крепости должен быть поднят красный фонарь. По этому сигналу "Аврора" дает холостой выстрел, чтобы напугать. В случае упорства осажденных крепость начнет обстрел дворца боевыми снарядами из легких орудий. Если Зимний и тут не сдастся, "Аврора" откроет действительный огонь из шестидюймовок.
Однако этот план встретил неожиданные затруднения. По докладу Благонравова, обстрел дворца можно было уже с полудня открыть по первому сигналу. На деле оказалось иное. Так как постоянной артиллерии в крепости не было, если не считать заряжавшейся с дула пушки, возвещавшей полдень, то пришлось поднять на крепостные стены полевые орудия. Эта часть программы действительно была выполнена к полудню. Но плохо обстояло с боевой прислугой. Было известно заранее, что артиллерийская рота, не выступавшая в июле на стороне большевиков, малонадежна. Когда настал час действовать, прапорщик доложил: орудия проржавели, в компрессорах нет масла, стрелять невозможно. Весьма вероятно, замечает Троцкий, что орудия действительно были не в порядке, но не в этом суть: артиллеристы попросту прятались от ответственности и водили неопытного комиссара за нос.
Лашевич прислал в крепость двух моряков-артиллеристов. Правда, они были не слишком опытны, но зато являлись большевиками и готовы были стрелять из ржавых орудий, без масла в компрессорах. Только это от них и требовалось: звук артиллерии был важнее меткости удара. Антонов приказал начинать. "После сигнального выстрела крепости, – рассказывает Флеровский, – громыхнула "Аврора". Грохот и сноп пламени при холостом выстреле – куда значительнее, чем при боевом. Любопытные шарахнулись от гранитного парапета набережной, попадали и поползли..." После этого открыли огонь из крепости – не частый, и еще менее действенный. Из 35 выстрелов, выпущенных в течение полутора-двух часов, попаданий было всего два, да и то пострадала лишь штукатурка; остальные снаряды прошли поверху, не причинив, к счастью, в городе никакого вреда. «Действительно ли причиною была неумелость?» - задавался вопросом Троцкий. Ведь стреляли через Неву прямой наводкой по такой внушительной цели, как дворец: это не требовало большого искусства. Скорее, артиллеристы Лашевича давали преднамеренные перелеты в надежде, что дело разрешится без разрушений и смертей.
ДЕМОНСТРАЦИЯ В ПОДДЕРЖКУ ВРЕМЕННОГО ПРАВИТЕЛЬСТВА
Центром антибольшевистских сил, пишет Троцкий, служила городская дума. Ее здание на Невском кипело котлом. Партии, фракции, подфракции, группы, осколки и просто влиятельные лица обсуждали там преступную авантюру большевиков. Из столпотворения идей и речей родился, наконец, под бурные рукоплескания всего зала, практический план: дума должна отправиться полностью к Зимнему дворцу, чтобы в случае надобности погибнуть там вместе с правительством. Эсеры, меньшевики и кооператоры в равной мере были охвачены готовностью либо спасти министров, либо пасть вместе с ними.
Думцы совсем уже было двинулись в свой последний путь, как телефонный звонок принес весть, что к ним на соединение идет весь Исполнительный комитет крестьянских депутатов. После подхода крестьянских депутатов колонна двинулась по Невскому. Во главе выступали: городской голова Шрейдер и министр Прокопович. В числе участников американский журналист Джон Рид заметил эсера Авксентьева, председателя крестьянского Исполнительного комитета, и меньшевистских лидеров: Хинчука и Абрамовича, из которых первый считался правым, а второй левым. Прокопович и Шрейдер несли два фонаря: так было условлено по телефону с министрами, дабы юнкера не приняли друзей за врагов. Прокопович, кроме того, нес зонтик, как, впрочем, и многие другие. Духовенства не было.
"Была темная ночь, – вспоминает эсер Зензинов, – и фонари на Невском не горели. Мы шли стройной процессией, и слышно было только наше пение марсельезы. Вдали раздавались пушечные выстрелы: это большевики продолжали обстрел Зимнего дворца". У Екатерининского канала тянулась через Невский застава вооруженных матросов, заграждая путь колонне демократии. "Мы пойдем вперед, – заявили демонстранты, – что вы можете с нами сделать?" Моряки без околичностей ответили, что применят силу: "Отправляйтесь по домам и оставьте нас в покое".
Министр Прокопович взобрался на какое-то возвышение и, «размахивая зонтиком» обратился к демонстрантам с призывом не вводить в искушение этих темных и обманутых людей, которые действительно могут прибегнуть к оружию. "Вернемся в думу и обсудим средства спасения страны и революции". "Постояли, позябли и решили вернуться", – меланхолически пишет Станкевич, тоже один из участников шествия. Уже без марсельезы, наоборот, в сосредоточенном молчании, процессия двинулась назад по Невскому к зданию думы.
ОТКРЫТИЕ II СЪЕЗДА СОВЕТОВ
Как и планировалось, 25 октября в Смольном собрались делегаты II съезда Советов. Высвободившись из-под влияния соглашательской интеллигенции, пишет Троцкий, местные советы послали преимущественно рабочих и солдат. Это были в большинстве люди без большого имени, но зато проверенные на деле и завоевавшие прочное доверие у себя на месте. Из действующей армии, через блокаду армейских комитетов и штабов, прорывались делегатами почти только рядовые солдаты. О составе съезда говорил уже его внешний вид. Офицерские погоны, интеллигентские очки и галстуки Первого съезда почти совершенно исчезли. Безраздельно господствовал серый цвет, в одежде и на лицах. Все обносились за время войны. Многие городские рабочие обзавелись солдатскими шинелями. Окопные делегаты выглядели совсем не картинно: давно не бритые, в старых рваных шинелях, в тяжелых папахах, нередко с торчащей наружу ватой, на взлохмаченных волосах. Грубые обветренные лица, тяжелые потрескавшиеся руки, желтые пальцы от цыгарок, оборванные пуговицы, свисающие вниз хлястики, корявые рыжие, давно не смазывавшиеся сапоги. Плебейская нация впервые послала честное, не подмалеванное представительство, по образу и подобию своему.
Исполком поспешил заранее объявить собравшийся съезд неправомочным. Вот что было сказано по этому поводу в заявлении, принятом 25 октября: «Центральный исполнительный комитет считает II съезд несостоявшимся и рассматривает его как частное совещание делегатов-большевиков. Решения этого съезда, как незаконные, Центральный исполнительный комитет объявляет необязательными для местных Советов и всех армейских комитетов. Центральный исполнительный комитет призывает Советы и армейские организации сплотиться вокруг него для защиты революции. Центральный исполнительный комитет созовет новый съезд Советов, как только создадутся условия для правильного его созыва».
В момент открытия насчитывалось 650 участников с решающими голосами. На долю большевиков приходилось 390 делегатов; далеко не все члены партии. Меньшевики с примыкающими к ним национальными группами насчитывали не более 80 человек, из них около половины "левых". Из 159 эсеров – по другим данным 190 – левые составляли около трех пятых, причем правые продолжали быстро таять в процессе самого съезда. К концу его количество делегатов дошло, по некоторым спискам, до 900 человек; но это число, включающее немало совещательных голосов. Проведенная среди делегатов анкета выяснила, что 505 советов стоят за переход всей власти в руки советов; 86 – за власть "демократии"; 55 – за коалицию; 21 – за коалицию, но без кадетов.
25-го с раннего утра в Смольном шли заседания фракций. У большевиков присутствовали лишь те, которые были свободны от боевых поручений. Открытие съезда оттягивалось: большевистское руководство хотело предварительно покончить с Зимним. Проходили часы. Во фракциях препирались подфракции. Раскол эсеров произошел после того, как резолюция об уходе со съезда была отвергнута 92 голосами против 60. Только к позднему вечеру правые и левые эсеры стали заседать в разных комнатах.
Делегаты, гости, охрана теснились в большом актовом зале с колоннадой, где до 1917 года благородные девицы устраивали свои балы и театральные представления. Зал не отапливался, но воздух был тяжел и горяч. Набившись в притворы, в боковые проходы, усевшись на каждый подоконник, делегаты терпеливо ожидали звонка председателя. Уже поздно вечером в 10 часов 40 минут меньшевик Дан открыл от имени Исполнительного комитета заседание. Съезд собирается в таких "исключительных обстоятельствах", заявил оратор, что он, выполняя поручение ЦИКа, воздержится от политической речи: ведь его партийные друзья находятся сейчас в Зимнем дворце под обстрелом, "самоотверженно выполняя свой долг министров".
Московский делегат Аванесов предложил от имени большевиков президиум на основе пропорциональности: 14 большевиков, 7 эсеров, 3 меньшевика, 1 интернационалист. Правые тут же отклонили участие в президиуме. Группа Мартова заявила, что пока воздерживается: она еще не решила. Семь голосов перешли к левым эсерам. Аванесов огласил большевистских кандидатов в президиум: Ленин, Троцкий, Зиновьев, Каменев, Рыков, Ногин, Склянский, Крыленко, Антонов-Овсеенко, Рязанов, Муранов, Луначарский, Коллонтай и Стучка. "Президиум составляется, – писал Суханов, – из главных большевистских лидеров и из шестерки (на самом деле семерки) левых эсеров". Отсутствие имени Свердлова, предполагает Троцкий, объясняется, очевидно, тем, что он сам составлял список, и в суматохе никто его не поправил. Для тогдашних нравов партии характерно, что в президиум оказался включен весь штаб противников восстания: Зиновьев, Каменев, Ногин, Рыков, Луначарский, Рязанов. Из левых эсеров всероссийской известностью пользовалась только маленькая, хрупкая и мужественная Спиридонова, отбывшая долгие годы каторги за убийство усмирителя тамбовских крестьян.
Съезд горячо встретил свой президиум. Однако Ленина на трибуне не появился. В то время как собирались и совещались фракции, вождь большевиков сидел в обществе двух-трех соратников в проходной комнате. В своих воспоминаниях, опубликованных в 1924 году, Троцкий пишет: "В Смольном шло первое заседание второго съезда советов. Ленин не появился на нем. Он оставался в одной из комнат Смольного, в которой, как помню, не было почему-то никакой или почти никакой мебели. Потом уже кто-то постлал на полу одеяла и положил на них две подушки. Мы с Владимиром Ильичом отдыхали, лежа рядом. Но уже через несколько минут меня позвали».
Председательский звонок поступил в руки Каменева. В порядке дня, провозгласил он, три вопроса: организация власти; война и мир; созыв Учредительного собрания. Восстание между тем шло полным ходом. Вожди большевиков то и дело отлучались в помещение Военно-революционного комитета, чтобы принять сообщение или отдать распоряжение. Отголоски боев врывались в зал заседания, как языки пламени. При голосованиях руки поднимались среди щетины штыков. Сизый, въедчивый дым махорки скрадывал прекрасные белые колонны и люстры. Словесные стычки двух лагерей получили на фоне пушечной стрельбы небывалую значительность.
Слова потребовал Мартов: "Необходимо приостановить военные действия с обеих сторон... Вопрос о власти стал решаться путем заговора... Все революционные партии поставлены перед совершившимся фактом... Гражданская война грозит взрывом контрреволюции. Мирное решение кризиса может быть достигнуто созданием власти, которая была бы признана всей демократией". Значительная часть съезда аплодирует. Суханов иронически замечает в своих записках: "Видимо, многие и многие большевики, не усвоив духа учения Ленина и Троцкого, были бы рады пойти именно по этому пути". К предложению о мирных переговорах присоединяются левые эсеры и группа объединенных интернационалистов. Правое крыло, а может быть, и ближайшие единомышленники Мартова были уверены, что большевики отклонят предложение. Однако они ошиблись. Большевики послали на трибуну Луначарского, наиболее миролюбивого, самого бархатного (по словам Троцкого) из своих ораторов: "Фракция большевиков решительно ничего не имеет против предложения Мартова". "Ленин и Троцкий, идя навстречу своей собственной массе, – комментирует Суханов, – вместе с тем выбивают почву из-под ног правых". Предложение Мартова было принято единогласно.
Впрочем, продолжает Троцкий, правое крыло немедленно переступило через только что одобренную инициативу мирных переговоров. Политический расчет меньшевиков и правых эсеров был очевиден: большевики свалятся через несколько дней; нужно как можно скорее отделить себя от них, даже помочь опрокинуть их и тем застраховать по возможности себя и свое будущее. Поручик Кучин, представитель меньшевиков заявил: фронтовая группа «снимает с себя всякую ответственность за последствия этой авантюры». И как заключение: "фронтовая группа... покидает этот съезд". В том же духе высказался представитель правых эсеров: декларация его партии провозглашает "невозможность совместной работы" с большевиками и самый съезд советов, созванный и открытый соглашательским ЦИКом, объявляет неправомочным. Слова его были едва различимы сквозь шум, рев, даже свист делегатов. Представитель Бунда объявил "несчастьем все то, что происходит в Петрограде", и пригласил делегатов присоединиться к гласным Думы, собирающимся выступить безоружными к Зимнему дворцу, чтобы погибнуть вместе с правительством. В результате из фракций правого крыла, резюмирует Троцкий, ушло, по-видимому, около 70 делегатов, т. е. немногим более половины. Одобренное съездом предложение о мирных переговорах повисло в воздухе.
Тогда Мартов огласил декларацию, которая осуждала переворот как "совершенный одной лишь большевистской партией средствами чисто военного заговора" и потребовал приостановить работу съезда до соглашения со "всеми социалистическими партиями". С ответной речью от большевиков выступил Троцкий. "То, что произошло, – заявил он, – это восстание, а не заговор. Восстание народных масс не нуждается в оправдании. Мы закаляли революционную энергию петербургских рабочих и солдат. Мы открыто ковали волю масс на восстание, а не на заговор... Наше восстание победило. И теперь нам предлагают: откажитесь от своей победы, заключите соглашение. С кем? Я спрашиваю: с кем мы должны заключить соглашение? С теми жалкими кучками, которые ушли отсюда?.. Но ведь мы видели их целиком. Больше за ними нет никого в России. С ними должны заключить соглашение, как равные с равными, миллионы рабочих и крестьян, представленных на этом съезде, которых они не в первый и не в последний раз готовы променять на милость буржуазии. Нет, тут соглашение не годится! Тем, кто отсюда ушел, как и тем, кто выступает с подобными предложениями, мы должны сказать: вы – жалкие единицы, вы – банкроты, ваша роль сыграна, отправляйтесь туда, где вам отныне надлежит быть: в сорную корзину истории!". «Тогда мы уходим!» – крикнул Мартов, не дожидаясь голосования съезда. "Мартов, в гневе и аффекте, – вспоминал Суханов, – стал пробираться к выходу с эстрады. А я стал в экстренном порядке созывать на совещание свою фракцию". Суханов возражал, как мог. Фракция разделилась почти пополам: 14 голосами против 12 победил Мартов.
Затем снова последовало внеочередное заявление: Представитель Исполнительного комитета крестьянских советов прибыл с поручением призвать крестьян покинуть этот "несвоевременный" съезд и отправиться к Зимнему дворцу, "чтобы умереть вместе с теми, кто послан туда творить нашу волю". Только что появившийся на съезде матрос с "Авроры" иронически заявил в ответ, что развалин нет, так как с крейсера стреляли холостым. "Продолжайте спокойно занятия".
Следующим выступил левый эсер Камков: "Правые эсеры ушли, но мы, левые, остались". Однако и левые эсеры считают необходимым осуществление единого революционного фронта и высказываются против резкой резолюции Троцкого, которая закрывает двери к соглашению с умеренной демократией. Большевики пошли навстречу. На трибуну опять поднялся Луначарский. "Тяжесть задачи, выпавшей на нас, – вне всякого сомнения". Объединение всех действительно революционных элементов демократии необходимо. Но разве мы, большевики, сделали какой-либо шаг, отметающий другие группы? Разве не приняли мы единогласно предложение Мартова? Нам ответили на это обвинениями и угрозами.
В развитии съезда наступила заминка. Принимать основные декреты и создавать советское правительство? Нельзя: еще старое правительство сидит в Зимнем дворце. После двух часов ночи президиум объявил перерыв.
ЗАХВАТ ДВОРЦА. НИЗЛОЖЕНИЕ ВРЕМЕННОГО ПРАВИТЕЛЬСТВА
К ночи на 26-е гарнизон дворца сильно сократился в числе. С наступлением ночи, пишет Пайпс, защитники Зимнего, потеряв надежду на прибытие обещанного подкрепления, начали расходиться. Первыми ушли казаки. За ними последовали юнкеры, которые обслуживали артиллерию. К полуночи остались лишь Женский батальон смерти и небольшая группа подростков-кадетов, охранявших Малахитовую комнату.
Смольный категорически требовал развязки. Нельзя тянуть осаду до утра, держать в напряжении город, нервировать съезд, ставить все успехи под знак вопроса. Ленин слал гневные записки. Из Военно-революционного комитета звонок за звонком. Подвойский огрызался. Можно бросить массы на штурм, охотников достаточно. Но сколько будет жертв? И что останется от министров и юнкеров? Однако же необходимость довести дело до конца слишком повелительна. Не оставалось ничего, как заставить заговорить морскую артиллерию. Из Петропавловки матрос доставил на "Аврору" клочок бумаги: открыть немедленно стрельбу по дворцу.
Но руководители по-прежнему медлили. "Мы порешили выждать еще четверть часа, – пишет Флеровский, – инстинктом чуя возможность смены обстоятельств". Под инстинктом поясняет Троцкий, нужно понимать упорную надежду на то, что дело разрешится одними демонстративными средствами. И на этот раз "инстинкт" не обманул: на исходе четверти часа примчался новый гонец, прямо из Зимнего: дворец взят!
Дворец не сдался, он был взят штурмом, но в такой момент, когда сила сопротивления осажденных успела окончательно иссякнуть. Когда из Зимнего перестали доноситься выстрелы, отмечает Пайпс, красногвардейцы и матросы осторожно приблизились к дворцу. Первыми в здание через открытые окна со стороны Эрмитажа проникли матросы и солдаты Павловского полка. Остальные вошли через открытые ворота. Когда толпа ворвалась внутрь, юнкера не смогли ее остановить. В коридорах, пишет Троцкий, происходят фантасмагорические встречи и столкновения. Все вооружены до зубов. В поднятых руках револьверы. У поясов ручные гранаты. Но никто не стреляет, и никто не мечет гранат, ибо свои и враги перемешались так, что не могут оторваться друг от друга… Рабочие, матросы, солдаты напирают снаружи цепями, партиями, сбрасывают юнкеров с баррикад, врываются через двор, сталкиваются на ступенях с юнкерами, оттесняют их, опрокидывают, гонят перед собою. Сзади напирает уже следующая волна. Площадь вливается во двор, двор вливается во дворец и растекается по лестницам и коридорам...
Министр юстиции Малянтович оставил яркое описание последних минут Временного правительства: «И вдруг возник шум где-то и сразу стал расти, шириться и приближаться. И в его разнообразных, но слитых в одну волну звуках сразу зазвучало что-то особенное, не похожее на те прежние шумы — что-то окончательное. Стало вдруг сразу ясно, что это идет конец… Кто лежал или сидел, вскочили, и все схватились за пальто… А шум все крепнул, все нарастал и быстро, широкой волной подкатывался к нам… И к нам от него вкатилась и охватила нас нестерпимая тревога, как волна отравленного воздуха… Все это в несколько минут…
Уже у входной двери в комнату нашего караула — резкие взволнованные крики массы голосов. Дверь распахнулась… Вскочил юнкер. Вытянулся во фронт, руку под козырек, лицо взволнованное, но решительное: «Как прикажет Временное правительство? Защищаться до последнего человека? Мы готовы, если прикажет Временное правительство». «Этого не надо! Это бесцельно! Это же ясно! Не надо крови! Надо сдаваться», — закричали мы все, не сговариваясь, а только переглядываясь и встречая друг у друга одно и то же чувство и решение в глазах. Юнкер вышел… Вся сцена длилась, я думаю, не больше минуты… Впереди толпы шел, стараясь сдерживать напиравшие ряды, низенький невзрачный человек; одежда его была в беспорядке; широкополая шляпа сбилась набок. На носу едва держалось пенсне. Но маленькие глаза сверкали торжеством победы и злобой против побежденных". Этими уничижительными чертами, уточняет Троцкий, побежденные обрисовали Антонова. "Объявляю вам, членам Временного правительства, что вы арестованы", – провозгласил Антонов от имени Военно-революционного комитета. Часы показывали 2 часа 10 минут ночи на 26 октября. "Члены Временного правительства подчиняются насилию и сдаются, чтобы избежать кровопролития", – отвечает Коновалов.
Антонов вызвал 25 вооруженных, по выбору, первых отрядов, ворвавшихся во дворец, и поручил им охрану министров. Арестованных, после составления протокола, вывели на площадь. В толпе, которая понесла жертвы убитыми и ранеными, действительно вспыхивала злоба против побежденных. "Расстрелять! Смерть!" Отдельные солдаты пытались нанести министрам удары. Красногвардейцы унимали необузданных: не омрачайте пролетарской победы! Вооруженные рабочие окружили пленников и конвоиров плотным кольцом. "Вперед!" Идти недалеко: через Миллионный и Троицкий мост. Но возбуждение толпы сделало этот короткий путь долгим и чреватым опасностями. Министр Никитин не без основания писал позже, что, если бы не энергичное заступничество Антонова, последствия могли бы быть "очень тяжелыми". В довершение злоключений процессия подверглась еще на мосту случайному обстрелу: и арестованным и конвоирам пришлось ложиться на мостовую. Но и здесь никто не пострадал: стреляли, по-видимому, поверху, для острастки.
Арестованные Антоновым-Овсеенко министры были под охраной доставлены в Петропавловскую крепость. В тесном помещение гарнизонного клуба крепости, освещенном чадящей керосиновой лампой, Антонов произвел в присутствии комиссара крепости перекличку министрам. Арестованных оказалось 18 человек, включая и ближайших помощников. Пленников развели по камерам исторического Трубецкого бастиона. Из обороны не арестовали никого: офицеры и юнкера были отпущены под честное слово, что не будут выступать против советской власти.
Джон Рид, который не упускал ни одного из драматических эпизодов революции и вошел в Зимний по горячим следам первых цепей, рассказывает, как в полуподвальном складе группа солдат прикладами сбивала крышки с ящиков и вытаскивала оттуда ковры, белье, фарфор, стекло. Грабеж только что начинался, как кто-то крикнул: "Товарищи, ничего не трогайте, это собственность народа". За стол у выхода сел солдат с пером и бумагой; два красногвардейца с револьверами стали рядом. Всякого выходящего обыскивали, и всякий похищенный предмет отбирали и записывали. Так были изъяты статуэтки, бутылки чернил, свечи, кинжалы, куски мыла и страусовые перья. Тщательному обыску подверглись и юнкера, карманы которых оказались плотно набиты награбленной мелочью. Тем временем создалась охрана дворца, с матросом Приходько во главе. Везде были установлены посты. Дворец очистили от посторонних. Через несколько часов комендантом Зимнего назначили Чудновского. С захватом Зимнего дворца Военно-революционный комитет полностью овладел столицей.
СЪЕЗД ПРИНИМАЕТ ВЛАСТЬ
В 3 часа 10 минут 26 октября заседание съезда Советов возобновилось. Каменев огласил с трибуны только что полученную от Антонова телефонограмму: Зимний взят войсками Военно-революционного комитета; за исключением Керенского, арестовано все Временное правительство, во главе с диктатором Кишкиным. Сложный клубок чувств, пишет Троцкий, прорвался в аплодисментах и кликах: торжество, надежда, но и тревога. Потом последовали новые, все более уверенные раскаты рукоплесканий. Свершилось!
После этого Ленин отправился на квартиру к Бонч-Бруевичу, чтобы составить основные декреты для утверждения съездом.
Кто-то из левых эсеров возразил против ареста социалистических министров. "Политический арест, – ответил ему Троцкий, – не есть дело мести; он продиктован... соображениями целесообразности. Правительство... должно быть отдано под суд, прежде всего за свою несомненную связь с Корниловым... Министры-социалисты будут находиться только под домашним арестом".
Но парламентский запрос по поводу арестов сейчас же был оттеснен другим, более значительным эпизодом: 3-й батальон самокатчиков, двинутый Керенским на Петроград, перешел на сторону революционного народа! Слишком благоприятное известие казалось невероятным; но дело обстояло именно так: отборная воинская часть, первой выделенная из всей действующей армии, еще не дойдя до столицы, примкнула к восстанию. На трибуну поднялся большевистский комиссар Царского Села вместе с делегатом батальона самокатчиков: оба только что прибыли для доклада съезду. "Я заявляю вам конкретно, – пообещал самокатчик, – мы не дадим власть правительству, во главе которого стоят буржуи и помещики!"
В настроениях делегатов произошел многозначительный перелом. "Начинают чувствовать, – пишет Суханов, – что дело идет гладко и благополучно, что обещанные справа ужасы как будто оказываются не столь страшными и что вожди могут оказаться правы и во всем остальном".
Этот момент выбрали левые меньшевики, чтобы напомнить о себе. Они обсуждали вопрос, как быть, в своей фракции. В стремлении увлечь за собою колеблющиеся группы Капелинский, которому поручено было возвестить съезду вынесенное решение, назвал, наконец, вслух наиболее откровенный довод за разрыв с большевиками: "Помните, что к Петрограду подъезжают войска. Нам грозит катастрофа". Меньшевики небольшой кучкой направились к выходу. "Мы ушли, – со скорбью писал потом Суханов, – совершенно развязав руки большевикам, уступив им целиком всю арену революции".
Дальнейший ход заседания по-прежнему состоял из одних внеочередных заявлений. События никак не укладываются в порядок дня. В 5 часов 17 минут утра Крыленко, шатаясь от усталости, взобрался на трибуну с телеграммой в руках: 12-я армия посылает приветствие съезду и извещает об образовании Военно-революционного комитета, который принял на себя наблюдение за Северным фронтом. Попытки правительства получить вооруженную помощь разбились о сопротивление войск. Главнокомандующий Северным фронтом генерал Черемисов подчинился Комитету. Комиссар Временного правительства Войтинский подал в отставку и ждет заместителя. Делегации двинутых на Петроград эшелонов одна за другой заявили Военно-революционному комитету о присоединении к петроградскому гарнизону. "Наступило нечто невообразимое, – пишет Джон Рид. – Люди плакали, обнимая друг друга".
Луначарский получил, наконец, возможность огласить воззвание к рабочим, солдатам, крестьянам: «Полномочия соглашательского ЦИКа кончились. Временное правительство низложено. Съезд берет власть в свои руки». Советское правительство предложит немедленный мир, передаст крестьянам землю, демократизует армию, установит контроль над производством, созовет своевременно Учредительное собрание, обеспечит право наций России на самоопределение. Съезд постановляет: вся власть на местах переходит к советам. "Солдаты! Будьте на страже! Железнодорожники! Останавливайте все эшелоны, посылаемые Керенским на Петроград!.. В ваших руках судьба революции и судьба демократического мира!"
Воззвание было принято всеми голосами против двух, при 12 воздержавшихся! Наконец, на исходе шестого часа заседание было закрыто. Организованный ночью временный военный штаб приступил к обороне Петрограда на случай наступления Керенского.
ОЦЕНКА ОКТЯБРЬСКОГО ПЕРЕВОРОТА ТРОЦКИМ
Спустя много лет, уже в эмиграции, Троцкий, анализируя события 24–25 октября, признал, что все происходило не так, как этого хотел и требовал Ленин, а согласно его, Троцкого, пониманию хода событий. Именно он организовал проведение II съезда Советов, именно благодаря его усилиям был сформирован с одобрения ЦИК Военно-революционный комитет, который и взял в свои руки власть для того, чтобы передать ее съезду. Был ли оправдан такой сложный механизм низложения Временного правительства? Не проще ли было, как того добивался Ленин, призвать к восстанию непосредственно от имени партии?
Серьезные преимущества такого образа действий, признавал Троцкий, несомненны. Но едва ли не более очевидны его невыгоды. В тех миллионах, на которые партия законно рассчитывала опереться, необходимо было различать три слоя: один, который уже шел за большевиками при всяких условиях; другой, наиболее многочисленный, который поддерживал большевиков, поскольку они действовали через советы; третий, который шел за советами, несмотря на то что в них господствовали большевики. Эти три слоя различались не только по политическому уровню, но, в значительной мере, и по социальному составу. За большевиками, как партией, шли прежде всего промышленные рабочие, в первых рядах – потомственные пролетарии Петрограда. За большевиками, поскольку у них было легальное советское прикрытие, шло большинство солдат. За советами, независимо от того, или несмотря на то, что в них воцарилось засилье большевиков, шли наиболее консервативные прослойки рабочих, бывшие меньшевики и эсеры, боявшиеся оторваться от остальной массы; более консервативные части армии, вплоть до казаков; крестьяне, высвобождавшиеся из-под руководства эсеровской партии и хватавшиеся за ее левый фланг. Было бы явной ошибкой отождествлять силу большевистской партии и силу руководимых ею советов: последняя была во много раз больше первой; однако же без первой она превращалась в бессилие. Народ ждал, что именно советы укажут, когда и как осуществить программу большевиков. Партия приводила в движение Совет. Совет приводил в движение рабочих, солдат, отчасти крестьян. Что выигрывалось в массе, то терялось в скорости.
Октябрьская революция была борьбой пролетариата против буржуазии за власть. Но решал исход борьбы в последнем счете мужик. Эта общая схема, распространяющаяся на всю страну, в Петрограде нашла наиболее законченное выражение. То, что придало здесь перевороту характер короткого удара с минимальным количеством жертв, это сочетание революционного заговора, пролетарского восстания и борьбы крестьянского гарнизона за самосохранение. Руководила переворотом партия; главной движущей силой был пролетариат; вооруженные рабочие отряды являлись кулаком восстания; но решал исход борьбы тяжеловесный крестьянский гарнизон. Но гарнизон перешел на сторону революции не из-за того, что разделял программу большевиков, а именно из чувства «самосохранения». "Основной вопрос, вокруг которого построилось и организовалось все движение в октябре, – вспоминал Садовский, один из непосредственных организаторов переворота, – был вопрос о выводе полков петроградского гарнизона на Северный фронт". И то, что Военно-революционный комитет занимал по отношению к войскам положение советского штаба, а не штаба заговорщиков и решило в итоге судьбу Временного правительства.
Это же позволило замаскировать действия большевиков. Подготовка к восстанию укладывалась в логику двоевластия и потому оставалась фактически легальной. Заключительный этап, когда восставшие окончательно отбросили условности двоевластия с его оборонительной фразеологией, занял ровно сутки: с двух часов ночи на 25-е до двух часов ночи на 26-е. В течение этого срока Военно-революционный комитет открыто применил оружие для овладения городом и захвата правительства в плен: в операциях участвовало в общем столько сил, сколько их нужно было для разрешения ограниченной задачи, во всяком случае, вряд ли более 25–30 тысяч.
Троцкий соглашался с Сухановым в том, что овладеть Зимним в ночь на 25-е или утром этого дня было бы несравненно легче, чем во вторую половину суток. Дворец, как и соседнее здание штаба, охранялся обычными нарядами юнкеров: внезапность нападения могла бы почти наверняка обеспечить успех. Разнобой при взятии дворца объясняется, до некоторой степени, и личными свойствами главных руководителей. Подвойский, Антонов-Овсеенко, Чудновский – люди героического склада. Но, пожалуй, менее всего люди системы и дисциплины мысли.
Троцкий также касается вопроса об участии в октябрьском перевороте Сталина. Уже в советское время Сталину приписывалось если не решающее, то, по крайней мере, значимое участие в событиях 25 октября. Однако это не так. Сталин в Смольном вообще не показывался. Хотя формально и ему отводилась определенная роль в грядущем перевороте. На совещании ЦК в Лесном 16 октября одним из доводов против форсирования восстания служило указание на то, что "мы не имеем еще даже центра". По предложению Ленина, Центральный Комитет решил тут же, на летучем заседании в углу, заполнить пробел. Протокол гласит: "ЦК организует военно-революционный центр в следующем составе: Свердлов, Сталин, Бубнов, Урицкий и Дзержинский. Этот центр входит в состав революционного советского комитета". Из намеченной в состав "центра" пятерки Дзержинский и Урицкий полностью вошли в работу Военно-революционного комитета только после переворота. Свердлов играл крупнейшую роль по связи Военно-революционного комитета с партией. Сталин в работе Военно-революционного комитета не принимал никакого участия и никогда не появлялся на его заседаниях.
В заключении Троцкий разбирает еще один немаловажный вопрос: как представляла себе партия, в разгар самих событий, дальнейшее развитие революции и чего ждала от нее? «Нынешняя официальная политика Советского Союза, - пишет Троцкий, - исходит из теории "социализма в отдельной стране" как из традиционного будто бы воззрения большевистской партии. Молодые поколения не только Коминтерна, но, пожалуй, и всех других партий воспитываются в убеждении, что советская власть была завоевана во имя построения самостоятельного социалистического общества в России. Историческая действительность не имела ничего общего с этим мифом. До 1917 года партия вообще не допускала мысли, чтобы пролетарская революция могла совершиться в России раньше, чем на Западе. Впервые на апрельской конференции, под давлением обнажившейся до конца обстановки, партия признала задачу завоевания власти. Открыв новую главу в истории большевизма, это признание не имело, однако, ничего общего с перспективой самостоятельного социалистического общества. Наоборот, большевики категорически отвергали подсовывавшуюся им меньшевиками карикатурную идею построения "крестьянского социализма" в отсталой стране. Диктатура пролетариата в России была для большевиков мостом к революции на Западе. Задача социалистического преобразования общества объявлялась по самому существу своему международной.
Большевистская партия была со дня своего возникновения партией революционного социализма. Но ближайшую историческую задачу она видела, по необходимости, в низвержении царизма и установлении демократического строя. Главным содержанием переворота должно было стать демократическое разрешение аграрного вопроса. Социалистическая революция отодвигалась в достаточно далекое, во всяком случае неопределенное, будущее. Считалось неоспоримым, что она сможет практически стать в порядок дня лишь после победы пролетариата на Западе. Эти положения, выкованные русским марксизмом в борьбе с народничеством и анархизмом, входили в железный инвентарь партии.
Какую часть старых взглядов Ленин подверг пересмотру в своих апрельских тезисах? Он ни на минуту не отказывался ни от учения о международном характере социалистической революции, ни от мысли о том, что переход на путь социализма осуществим для отсталой России лишь при непосредственном содействии Запада. Но Ленин здесь впервые провозгласил, что русский пролетариат, именно вследствие запоздалости национальных условий, может прийти к власти раньше, чем пролетариат передовых стран.
При диктатуре пролетариата – но только при ней! – перерастание демократических задач в социалистические становилось неизбежностью, несмотря на то что рабочие Европы не успели еще показать, "как это делается". Одобренная апрельской конференцией резолюция Ленина гласит: "Пролетариат России, действующий в одной из самых отсталых стран в Европе, среди массы мелкокрестьянского населения, не может задаваться целью немедленного осуществления социалистического преобразования". Плотно примыкая в этих исходных строках к теоретической традиции партии, резолюция делает, однако, решительный шаг на новом пути. Она объявляет: невозможность самостоятельного социалистического преобразования крестьянской России ни в каком случае не дает права отказываться от завоевания власти не только ради демократических задач, но и во имя "ряда практически назревших шагов к социализму", как национализация земли, контроль над банками и пр.
"Буржуа кричат, – писал Ленин в сентябре, – о неизбежном поражении коммуны в России, т. е. поражении пролетариата, если бы он завоевал власть". Не надо пугаться этих криков: "завоевав власть, пролетариат России имеет все шансы удержать ее и довести Россию до победоносной революции на Западе". Перспектива переворота определяется здесь с полной ясностью: удержать власть до начала социалистической революции в Европе. Эта формула не брошена наспех, она повторяется у Ленина изо дня в день. Программную статью "Удержат ли большевики государственную власть" Ленин резюмирует в словах: "...не найдется той силы на земле, которая помешала бы большевикам, если они не дадут себя запугать и сумеют взять власть, удержать ее до победы всемирной социалистической революции".
В мае 1919 года на съезде педагогов Ленин признавался: «Когда мы начинали в свое время международную революцию, мы это делали не из убеждения, что мы можем предварить ее развитие, но потому, что целый ряд обстоятельств побуждал нас начать эту революцию. Мы думали: либо международная революция придет нам на помощь, и тогда наши победы вполне обеспечены, либо мы будем делать нашу скромную революционную работу в сознании, что, в случае поражения, мы все же послужим делу революции и что наш опыт пойдет на пользу другим революциям. Нам было ясно, что без поддержки международной, мировой революции победа пролетарской революции невозможна. Еще до революции, а также и после нее мы думали: сейчас же, или, по крайней мере очень быстро, наступит революция в остальных странах, в капиталистически более развитых, или, в противном случае, мы должны погибнуть. Несмотря на это сознание, мы делали все, чтобы при всех обстоятельствах и во что бы то ни стало сохранить советскую систему, так как знали, что мы работаем не только для себя, но и для международной революции. Мы это знали, мы неоднократно выражали это убеждение до Октябрьской революции точно так же, как и непосредственно после нее».
В третью годовщину победы революции, совпавшую с разгромом белых, Ленин вспоминал и обобщал: "Если бы в ту ночь (ночь октябрьского переворота) нам сказали, что через три года... будет вот эта наша победа, – никто, даже самый заядлый оптимист, этому не поверил бы. Мы тогда знали, что наша победа будет победой только тогда, когда наше дело победит весь мир, потому что мы и начали наше дело исключительно в расчете на мировую революцию".
В июле 1921 года Ленин подводил итоги: "Получилось, хотя и крайне непрочное, крайне неустойчивое, но все же такое равновесие, что социалистическая республика может существовать – конечно, недолгое время – в капиталистическом окружении". Так, переходя от недель к месяцам, от месяцев к годам, партия лишь постепенно осваивалась с той мыслью, что рабочее государство может некоторое – "конечно, недолгое" – время мирно просуществовать в капиталистическом окружении.
Только в 1924 году, уже после смерти Ленина, в этом основном вопросе произошел перелом. Впервые было провозглашено, что построение социализма вполне осуществимо в границах Советского Союза, независимо от развития остального человечества, если только империалисты не опрокинут советскую власть военной интервенцией.
ПЕРВЫЕ ДЕКРЕТЫ. СОВЕТСКОЕ ПРАВИТЕЛЬСТВО http://proza.ru/2025/04/25/172
Великая Российская революция 1917-1922 гг. http://proza.ru/2011/09/03/226