ПРОИСХОЖДЕНИЕ "ПИСЕМ"
"Письма к Луцилию" представляют из себя собрание из 124 писем, которые их автор философ и воспитатель Нерона, которому он так надоел своими поучениями, что тот приговорил его к смертной казни самоубийством, написал, можно сказать, своему ученику Луцилию. Этот Луцилий был всадником, то есть человеком не очень знатного происхождения, и сумел добиться очень высоких должностей. В момент написания писем он был прокуратором Сицилии, то есть по нашим меркам главой администрации одной из богатейших провинций Италии. Однако в отличие от наших губеров, которые ничему никогда не учились и не хотят учиться, справедливо полагая что докторские степени являются необходимым атрибутом их должности, Луцилий именно добравшись до власти, посчитал, что теперь то самое время учиться. Он написал письмо Сенеке попросив его дать совет, как лучше освоить философию.
Сенека написал ему несколько коротких писем, состоявших из цитаты известного философа и краткого комментария к ним. Похоже, идея его увлекла, письма становились все длиннее, а комментарии все короче, пока не исчезли совсем, заменившись собственными размышлениями философа. Помогли ли письма Луцилию, неизвестно, как и вообще ничего о самом Луцилии, кроме краткой служебной характеристики и тех сведений, которые ученые выудили как из самих писем, в т. ч. и другим адресатам, так и других сочинений философа.
Зато в Риме они приобрели гигантскую популярность и, как пишет Тацит, были главным предметом ярости Нерона, не потому что они критиковали его -- до журналистских расследований Сенеке как философу опускаться не подобало, а потому что считая себя самым великим артистом и писателем своего времени, император никак не мог снести бремени чужой славы, намного превосходившей его собственную.
СЕНЕКА И ХРИСТИАНСТВО
Как раз под конец жизни Сенеки начало распространяться христианство. Откровение Христа было дано, конечно, всего один раз и вне времени и пространства. Однако, заметим, что ураганной популярности этого учения способствовал тот фактор, что античная мысль подошла к его восприятию на расстояние пистолетного выстрела в лице многих своих представителей. Одним из них как раз оказался Сенека. Трудно не заметить сходства многих идей этого философа с христианскими.
Вот некоторые из них, встречающиеся в "Письмах":
• а) представление о душе, как квинтэссенции человеческого существа
• б) идея о достоинстве человека независимо от социального происхождения
• в) бог живет в душе человека
• г) идея гармонии мира, неотделимая от его божественной природы
• д) бог как источник нравственности не как системы запретов, а как нравственного закона в человеке
• е) смерть есть не смерть, а переход к лучшей жизни
Это сходство бросилось в глаза христианским идеологам еще в стадии первоначального накопления ортодоксальной премудрости. Тертуллиан прямо называл Сенеку нашим. Было даже найдено письмо Сенеки к апостолу Павлу, где философ говорит о своем обращении в христову веру. Как выяснилось впоследствии это письмо сфабриковал св Мартин из Бракары (ныне г Брага в Португалии) в VI веке. Очень был писучий святой и сам поэт. Между прочим некоторые из приписываемых Сенеке философских сочинений известны только в его переводе, что учитывая его репутацию, ставит исследователей перед вопросом: а может и все то христианское, что находят у Сенеки, также появилось этак лет через 300-400 после смерти римлянина.
Как бы то ни было в средние века никто не сомневался в обращении Сенеки в Христа и даже для Шекспира, вернее для героев его пьес, в частности "Венецианского мавра", где целый фрагмент воспроизводит одно из эссе философа ("О благодарности"), этот факт не подлежит сомнению.
Не сомневались в этот и первые серьезные исследователи Сенеки, появившиеся в XVI веке: Э. Роттердамский, Гроновий, опубликовавший первое и до сих пор считающееся образцовым издание "Эссе", куда вошли и многие из писем, Липсий. Последний написал целое исследование, в котором проследил элементы христианства и стоицизм у Сенеки, доказывая, что христианские мотивы все же превалировали, если не объему, то по глубине.
Не менее мощно, чем христианский пласт "Писем" и других работ Сенеки, была оценена его художественная манера. Монтень так увлекся подражанием римлянину, что даже получил прозвище "французского Сенеки", ставя его выше как в нравственном, так и художественном плане выше Цицерона. Полюбила "Письма" и английская королева Елизавета, да так беззаветно, что поручила некоторые из них вкупе с упоминавшимся эссе "О благодарности" перевести на английский язык. Этот перевод, выполненный Голдингом, до сих пор считается классическим и входит в Англии в хрестоматийный ряд латинской литературы. Доказывая собой, как важно сомыслие между автором и переводчиком, ибо будучи "пуританином до мозга костей", Голдинг великолепно, как считают англичане, передал дух и смысл Сенеки, в то время, как переводя Овидия, он своим морализаторством совершенно исковеркал легкий и игривый стиль латинского поэта.
Нынешние издания "Писем", выверенные и отредактарованные очищены от христианской ржавчины, и введены в ранг античного мировосприятия и тем более дают оснований непредвзятому читателю видеть, как ростки того, что стало христианством пробивались в античной мысли задолго до его победы.
ОТРЫВКИ ИЗ "ПИСЕМ" С ХРИСТИАНСКИМ ОТТЕНКОМ
а) представление о душе, как квинтиэссенции человеческого существа
Parem autem te deo pecunia non faciet: deus nihil habet, praetexta non faciet: deus nudus est. Fama non faciet nec ostentatio tui et in populos nominis dimissa notitia: nemo novit deum, multi de illo male existimant, et impune.
Не деньги сделают тебя равным богу: у бога ничего нет; не сделает и претекста: бог наг; не сделает ни молва, ни уменье показать себя, ни имя, известное всему народу: бог никому неведом, многие думают о нем дурно - и безнаказанно; не сделает толпа рабов, таскающих твои носилки по всем дорогам в городе и на чужбине: величайший и могущественнейший бог сам всем движет.
* * *
Quaerendum est quod non fiat in dies peius, cui non possit obstari. Quid hoc est? animus, sed hic rectus, bonus, magnus. Quid aliud voces hunc quam deum in corpore humano hospitantem?
Нужно искать нечто такое, что не подпадает день ото дня все больше под власть, не знающую препятствий. Что же это? Душа, но душа непреклонная, благородная, высокая. Можно ли назвать ее иначе как богом, нашедшим приют в теле человека?
* * *
в этом же отрывке проглядывает еще одна мысль, так сильно напрягавшая потом Августина: о боге как безличной духовной силе
б) идея о достоинстве человека независимо от социального происхождения
Hic animus tam in equitem Romanum quam in libertinum, quam in servum potest cadere. Quid est enim eques Romanus aut libertinus aut servus? nomina ex ambitione aut iniuria nata. Subsilire in caelum ex angulo licet: exsurge modo [...] et te quoque dignum finge (вообрази) deo.
Такая душа может оказаться и у римского всадника, и у вольноотпущенника, и у раба. Что такое римский всадник, вольноотпущенник, раб? Все это - имена, порожденные честолюбием или несправедливостью. Из тесного угла можно вознестись к небу, - только воспрянь и дух свой Бога достойным яви!
в) бог живет в душе человека
Non sunt ad caelum elevandae manus nec exorandus aedituus ut nos ad aurem simulacri, quasi magis exaudiri possimus, admittat: prope est a te deus, tecum est, intus est.
Незачем ни простирать руки к небесам, ни просить прислужника в храме, чтобы он допустил нас к самому уху кумира, как будто тот лучше услышит нас: ведь бог близ тебя, с тобою, в тебе!
Ita dico, Lucili: sacer intra nos spiritus sedet, malorum bonorumque nostrorum observator et custos; hic prout a nobis tractatus est, ita nos ipse tractat. Bonus vero vir sine deo nemo est: an potest aliquis supra fortunam nisi ab illo adiutus exsurgere? Ille dat consilia magnifica et erecta. In unoquoque virorum bonorum
Говорю тебе, Луцилий, что в нас заключен некий божественный дух, наблюдатель и страж всего хорошего и дурного, - и как мы с ним обращаемся, так и он с нами. Всякий истинный человек добра причастен божеству. Кто без помощи бога может возвыситься над фортуной? Он дает нам благородные и правдивые советы. В каждом человеке добра
[quis deus incertum est] habitat deus.
... обитает один - но не ведаем кто - из бессмертных
г) идея гармонии мира, неотделимая от его божественной природы
Si tibi occurrerit vetustis arboribus et solitam altitudinem egressis frequens lucus et conspectum caeli [densitate] ramorum aliorum alios protegentium summovens, illa proceritas silvae et secretum loci et admiratio umbrae in aperto tam densae atque continuae fidem tibi numinis faciet.
Если тебе встретится роща, где то и дело попадаются старые деревья выше обычного, где не видно неба из-за гущины нависающих друг над другом ветвей, то и высота стволов, и уединенность места, и удивительная под открытым небом тень, густая и без просветов, - все внушит тебе веру в присутствие божества.
Si quis specus saxis penitus exesis montem suspenderit, non manu factus, sed naturalibus causis in tantam laxitatem excavatus, animum tuum quadam religionis suspicione percutiet. Magnorum fluminum capita veneramur; subita ex abdito vasti amnis eruptio aras habet; coluntur aquarum calentium fontes, et stagna quaedam vel opacitas vel immensa altitudo sacravit.
Или если пещера в глубоко изъеденных скалах несет на своих сводах гору, если выкопана она не руками, а стала столь просторной от естественных причин, то душа у тебя всколыхнется предчувствием святыни. Мы чтим истоки больших рек, ставим алтари там, где из-под земли вдруг выбиваются обильные потоки, поклоняемся горячим источникам, многие озера для нас священны из-за их темных вод или безмерной глубины.
...
Si hominem videris interritum periculis, intactum cupiditatibus, inter adversa felicem, in mediis tempestatibus placidum, ex superiore loco homines videntem, ex aequo deos, non subibit te veneratio eius? non dices, 'ista res maior est altiorque quam ut credi similis huic in quo est corpusculo possit'?
А если ты увидишь человека, не устрашенного опасностями, чуждого страстям, счастливого среди бед, спокойного среди бурь, глядящего на людей сверху вниз, а на богов - как на равных, разве не почувствуешь ты преклонения перед ним? Разве не скажешь: "Тут есть нечто слишком великое и возвышенное, чтобы можно было поверить, будто оно схоже с этим жалким телом - своим обиталищем. Сюда снизошла божественная сила".
...
Vis isto divina descendit; animum excellentem, moderatum, omnia tamquam minora transeuntem, quidquid timemus optamusque ridentem, caelestis potentia agitat. Non potest res tanta sine adminiculo numinis stare; itaque maiore sui parte illic est unde descendit.
Если высокая душа чужда волнений, пренебрегает всем, словно все для нее ничтожно, если ей смешны наши страхи и стремления, - значит, ею движет небесная власть. Ничто столь великое не может существовать без поддержки божества. И выходит, что большей своей частью эта душа принадлежит тому миру, откуда снизошла.
Quemadmodum radii solis contingunt quidem terram sed ibi sunt unde mittuntur, sic animus magnus ac sacer et in hoc demissus, ut propius [quidem] divina nossemus, conversatur quidem nobiscum sed haeret origini suae; illinc pendet, illuc spectat ac nititur, nostris tamquam melior interest.
Как солнечные лучи, хоть и касаются земли, пребывают там, откуда исходят, так и душа, великая и святая, хоть и послана сюда затем, чтобы мы могли ближе познать божественное, хоть и не чуждается нас, однако неотрывно связана со своей родиной: от нее она зависит, к ней направляет и взоры, и усилия, а в нашей жизни участвует как нечто лучшее.
д) бог как источник нравственности не как системы запретов, а как нравственного закона в человеке
Miraris hominem ad deos ire? Deus ad homines venit, immo quod est propius, in homines venit: nulla sine deo mens bona est.
Ты удивляешься, что человек идет к богам? Но и бог приходит к людям и даже - чего уж больше? - входит в людей. Нет благомыслия без бога.
Semina in corporibus humanis divina dispersa sunt, quae si bonus cultor excipit, similia origini prodeunt et paria iis ex quibus orta sunt surgunt: si malus, non aliter quam humus sterilis ac palustris necat ac deinde creat purgamenta pro frugibus.
В человеческое тело заброшены божественные семена; если их примет добрый землепашец, взойдет то, что посеяно, и урожай будет под стать семени, из которого возрос; а если дурной, - они умрут, как в бесплодной болотистой почве, и взойдут сорняки вместо злаков.
или вот еще
Quid est autem cur non existimes in eo divini aliquid existere qui dei pars est? Totum hoc quo continemur et unum est et deus; et socii sumus eius et membra.
Какие у тебя причины не верить в божественность того, кто сам есть частица бога? Все окружающее нас едино, оно и есть бог, мы же - и его соучастники, и члены его тела.
Capax est noster animus, perfertur illo si vitia non deprimant. Quemadmodum corporum nostrorum habitus erigitur et spectat in caelum, ita animus, cui in quantum vult licet porrigi, in hoc a natura rerum formatus est, ut paria dis vellet; et si utatur suis viribus ac se in spatium suum extendat, non aliena via ad summa nititur.
Наша душа способна вместить его и вознестись к нему, если ее не пригнетают пороки. Как положение нашего тела - прямое и устремленное к небу, так и душа наша, которой можно подняться, насколько она хочет, с тем и создана природой, чтобы желать равного с богами и так не оставлять праздными своих сил и самой развертываться во всю ширь. Не чужою дорогой карабкается она ввысь; трудно было бы идти к небу, - а она возвращается.
е) смерть есть не смерть, а переход к лучшей жизни
Dic potius quam naturale sit in immensum mentem suam extendere.Magna et generosa res est humanus animus; nullos sibi poni nisi communes et cum deo terminos patitur. Primum humilem non accipit patriam, Ephesumaut Alexandriam aut si quod est etiam nunc frequentius accolis laetiusve tectis solum: patria est illi quodcumque suprema et universa circuitu suo cingit, hoc omne convexum intra quod iacent maria cum terris, intra quodaer humanis divina secernens etiam coniungit, in quo disposita tot numinain actus suos excubant.
Лучше скажи о том, что согласно природе наш дух должен стремиться в бескрайнюю ширь, ибо душа человека - вещь великая и благородная и не допускает, чтобы ей ставили иные, нежели богам, пределы. Во-первых, она не согласна, чтобы родиной ее были ничтожный Эфес или тесная Александрия или другое место, еще обильней населенное и гуще застроенное. Ее граница - все то, что опоясывается последним и всеобъемлющим кругом, внутри которого лежат земли и моря, внутри которого воздух соединяет и вместе разделяет божественное и человеческое, внутри которого расставлено по местам столько божеств, чтобы каждое делало свое дело.
Deinde artam aetatem sibi dari non sinit:'omnes' inquit 'anni mei sunt; nullum saeculum magnis ingeniis clusum est, nullum non cogitationi pervium tempus. Cum venerit dies ille qui mixtum hoc divini humanique secernat, corpus hic ubi inveni relinquam, ipse mediis reddam. Nec nunc sine illis sum, sed gravi terrenoque detineor.'
Во-вторых, она не принимает отпущенного ей короткого срока: "Мне принадлежат, - говорит она, - все годы, ни один век не заперт для великого ума, и все времена доступны мысли. Когда придет последний день и разделит божественное и человеческое, перемешанные сейчас, я оставлю это тело там, где нашла его, а сама вернусь к богам. Я и теперь не чужда им, хоть и держит меня тяжкая земная темница".
Per has mortalis aevi moras illi meliori vitae longiorique proluditur.Quemadmodum decem mensibus tenet nos maternus uterus et praeparat non sibised illi loco in quem videmur emitti iam idonei spiritum trahere et inaperto durare, sic per hoc spatium quod ab infantia patet in senectutemin alium maturescimus partum. Alia origo nos expectat, alius rerum status.
Этот медлительный смертный век только пролог к лучшей и долгой жизни. Как девять месяцев прячет нас материнская утроба, приготовляя, однако, жить не в ней, а в другом месте, куда мы выходим, по-видимости способные уже и дышать и существовать без прежней оболочки, так за весь срок, что простирается от младенчества до старости, мы зреем для нового рождения. Нас ждет новое появленье на свет и новый порядок вещей. А без такого промежутка нам не выдержать неба.
Nondum caelum nisi ex intervallo pati possumus. Proinde intrepidus horam illam decretoriam prospice: non est animo suprema, sed corpori. Quidquid circa te iacet rerum tamquam hospitalis loci sarcinas specta: transeundum est. Excutit redeuntem natura sicut intrantem.
Так не страшись, прозревая впереди этот решительный час: он последний не для души, а для тела. Сколько ни есть вокруг вещей, ты должен видеть в них поклажу на постоялом дворе, где ты задержался мимоездом.
Non licet plus efferre quam intuleris, immo etiam ex eo quod ad vitam adtulisti pars magna ponenda est: detrahetur tibi haec circumiecta, novissimum velamentum tui, cutis; detrahetur caro et suffusus sanguis discurrensque per totum; detrahentur ossa nervique, firmamenta fluidorum ac labentium.
Природа обыскивает нас при выходе, как при входе. Нельзя вынести больше, чем принес; да и немалую часть того, что ты взял с собою в жизнь, придется оставить. Ты сбросишь верхний из одевающих тебя покровов - кожу, ты лишишься плоти и разливающейся по всему телу крови, лишишься костей и жил, скрепляющих все текучее и непрочное.
Dies iste quem tamquam extremum reformidas aeterni natalis est. Depone onus: quid cunctaris, tamquamnon prius quoque relicto in quo latebas corpore exieris? Haeres, reluctaris: tum quoque magno nisu matris expulsus es. Gemis, ploras: et hoc ipsum flerenascentis est, sed tunc debebat ignosci: rudis et inperitus omnium veneras. Ex maternorum viscerum calido mollique fomento emissum adflavit aura liberior,deinde offendit durae manus tactus, tenerque adhuc et nullius rei gnarus obstipuisti inter ignota:
Тот день, которого ты боишься как последнего, будет днем рождения к вечной жизни. Сбрось груз! Что ты медлишь, как будто уже однажды не покинул прятавшего тебя тела? Ты мешкаешь, упираешься, - но и тогда тебя вытолкнуло величайшее усилие матери. Ты стонешь, плачешь; плакать дело новорожденного, но тогда тебя можно было простить: ты появился неразумным и ничего не ведающим, тебя, едва покинувшего мягкое тепло материнской утробы, овеял вольный воздух, а потом испугало грубое прикосновение жестких рук, и ты, нежный, ничего не понимающий, оторопел перед неведомым.
nunc tibi non est novum separari ab eo cuiusante pars fueris; aequo animo membra iam supervacua dimitte et istuc corpus inhabitatum diu pone. Scindetur, obruetur, abolebitur: quid contristaris? ita solet fieri: pereunt semper velamenta nascentium. Quid ista sic diligis quasi tua? Istis opertus es: veniet qui te revellat dies et ex contubernio foedi atque olidi ventris educat.
Теперь для тебя уже не внове отделяться от того, частью чего ты был; так равнодушно расставайся с ненужными уже членами и сбрасывай это давно обжитое тело. Его рассекут, закопают, уничтожат. А ты что печалишься? Это дело обычное! Ведь оболочка новорожденных чаще всего гибнет. Зачем ты любишь как свое то, что тебя одевает? Придет день, который сдернет покровы и выведет тебя на свет из мерзкой зловонной утробы.
Huic nunc quoque tu quantum potessub [duc te] voluptatique nisi quae * * * necessariisque cohaerebitalienus iam hinc altius aliquid sublimiusque meditare: aliquando naturae tibi arcana retegentur, discutietur ista caligo et lux undique clara percutiet.Imaginare tecum quantus ille sit fulgor tot sideribus inter se lumen miscentibus.Nulla serenum umbra turbabit; aequaliter splendebit omne caeli latus: dies et nox aeris infimi vices sunt. Tunc in tenebris vixisse te dices cum totam lucem et totus aspexeris, quam nunc per angustissimas oculorum vias obscure intueris, et tamen admiraris illam iam procul: quid tibi videbitur divina lux cum illam suo loco videris?
И теперь взлети отсюда, насколько можешь; привязывайся к самым дорогим и близким не больше, чем чужой человек; уже здесь помышляй о более высоком и величавом. Когда-нибудь перед тобою откроются тайны природы, рассеется этот туман и отовсюду ударит в глаза яркий свет. Представь себе, каково будет это сиянье, в котором сольется блеск бессчетных звезд. Ни одна тень не омрачит ясности, каждая сторона не бес будет сверкать одинаково ослепительно, - ведь чередованье дня и ночи есть удел нижнего воздуха. И вот, когда ты всем существом воспримешь весь этот свет, который теперь смутно доходит слишком тесными для него путями зрения и все же издали восхищает тебя, - тогда ты скажешь, что прожил жизнь в темноте. Чем покажется тебе божественный свет, когда ты его увидишь в его области?
Haec cogitatio nihil sordidum animo subsidere sinit, nihil humile, nihil crudele. Deos rerum omnium esse testesait; illis nos adprobari, illis in futurum parari iubet et aeternitatem proponere. Quam qui mente concepit nullos horret exercitus, non terretur tuba, nullis ad timorem minis agitur.
Мысль о нем не допускает, чтобы в душе угнездились грязь, и низость, и жестокость. Она твердит, что боги - свидетели всех наших дел, приказывает искать их одобрения, готовиться к будущей встрече с ними, видеть перед собою вечность. А тот, кто постиг ее разумом, не устрашится никакого войска, не испугается трубы, не побоится ничьих угроз.
Quidni non timeat qui mori sperat? is quoque qui animum tamdiu iudicat manere quamdiu retinetur corporis vinculo,solutum statim spargi, id agit ut etiam post mortem utilis esse possit. Quamvis enim ipse ereptus sit oculis, tamen
Да и откуда страх у того, кто надеется умереть? Ведь и утверждающий, будто душа существует лишь до тех пор, покуда удерживается в оковах плоти, а отделившись, тотчас рассеивается, все же старается 4 и после смерти быть полезным. Пусть он сам исчезнет с глаз, однако
multa viri virtus animo multusque recursat gentis honos.
Мужество мужа в душе вспоминают и древнюю славу Рода его...
Cogita quantum nobis exempla bona prosint: scies magnorum virorum non minus praesentiam esse utilem quam memoriam. Vale.
Подумай сам, до чего нам полезны добрые примеры, -- и ты поймешь, что память о великих людях не менее благотворна, чем их присутствие. Будь здоров, не кашляй.
Польностью текст писем см. на lib.ru
https://samlib.ru/s/sokolow_w_d/seneca_citt.shtml
МИНИАТЮРЫ О ФИЛОСОФИИ
http://proza.ru/2024/01/16/250