"18 брюмера" впервые было опубликовано в мае 1852, когда во Франции, длившаяся 4 года политическая борьба, закончилась установлением диктатуры Наполеона Бонапарта. Карл Маркс даёт в своём произведении анализ характера и хода этой борьбы, не утративший значения до сих пор, несмотря на то, что ещё не остывшие к моменту написания работы и детально изложенные перепитии этой борьбы затрудняют её восприятие современным читателем.
Тем не менее анализ конкретных событий позволяет Марксу поднять ряд важных проблем созданной им теории исторического материализма. В частности, он оттачивает в "18 брюмера" теорию классовой борьбы между пролетариатом и буржуазией, распутывая сложную и противоречивую реальную картину.
Косвенным свидетельством актуальности марксового анализа являются как многочисленные работы, посвященные этой статье, так и ещё более многочисленные ссылки на неё.
ПОЯВЛЕНИЕ И ПУБЛИКАЦИЯ
Впервые работа была издана Вейдемейром в Нью-Йорке в мае 1852 на 100 страницах, разбитых в 7 глав. Издал её Вейдемейер в рамках выпускавшегося им журнала "Революция". Тираж журнала составлял ок 500 экземпляров и читался в основном немецкими эмигрантами в Америке. Тут же секретарь К. Маркса В. Пипер перевёл работу на английский язык, но издателя она так и не нашла.
Второе издание появилось в Гамбурге в 1869 с предисловием К. Маркса, а третье, каноническое уже после смерти К. Маркса, отредактированное и обработанное Ф. Энгельсом
АНАЛИЗ ХАРАКТЕРА КЛАССОВОЙ БОРЬБЫ И РАССТАНОВКИ КЛАССОВ
При исследовании экономических ли отношений, истории ли, политики ли, К. Маркс настойчиво проводит идею о необходимости различать сущность и явление. Центральным пунктом и апогеем политической борьбы во Франции 1848-1852 он считает Июньское восстание 1848 года, как первое в мировой истории открытое столкновение пролетариата и буржуазии, имевшее всемирно-историческое значении. Но современники тех событий смотрели на них под совсем другим углом зрения. Пёстрый калейдоскоп происходящего заслонял от них их сущность.
Причин непонимания сути происходящего было много: и откровенно шкурные интересы, которые и диктовали оценку Июньского восстания по-разному представителям разных классов; и неумение или нежелание видеть картину целиком, и естественный для всякого человека субъективизм оценки.
Однако "над различными формами собственности, над социальными условиями возвышается целая надстройка различных и своеобразных чувств, иллюзий, образов мысли и взглядов на жизнь... Отдельный индивид может вообразить, что они-то и образуют действительные мотивы его деятельности... Но, подобно тому как в обыденной жизни проводят различие между тем, что человек думает и говорит о себе, и тем, что он есть и что он делает на самом деле, так тем более в исторических битвах следует проводить различие между фразами и иллюзиями партий и их действительной природой, между их представлением о себе и их реальной сущностью".
Была и объективная причина непонимания сути тех событий: неразвитость самих буржуазных отношений. Противоречия между трудом и капиталом ещё не приняли тогда той открытой формы, когда все классы и группы должны ходом самой истории выбрать либо ту либо иную сторону. "Пока господство буржуазии не организовалось вполне, не нашло своего чистого политического выражения, антагонизм между пролетариатом и буржуазией не мог выступить в чистом виде".
Заметим, что данная дилемма характерна не только для неразвитых обществ, какими, например, сейчас являются страны т. н. "третьего мира". В современном постиндустриальном обществе также противоречия между трудом и капиталом, между пролетариатом и буржуазией, оттеснены на задворки, а именно в тот самый третий мир, так что в непосредственной повседневности стран т. н. золотого миллиарда их и не видно невооружённым знанием марксизма-ленинизма взглядом. Конфликт между трудом и капиталом камуфлируется в наше время под конфликт Запада и Юга, стран развитых и стран третьего мира.
Возвращаясь к описанным Марксом событиям, можно видеть, что свергнутые Великой французской революцией феодальные классы, всё еще сохраняли авторитет и влияние в обществе, тем больший, что они в значительной мере обуржуазились, объединившись, хотя и не слившись с финансовой буржуазией. Из представителей этих классов образовалась тогда "партия порядка", мечтавшая возвратить в несколько модернизированном виде дореволюционный режим.
Партии порядка противостояли сторонники буржуазной республики. "Эта фракция финансовой буржуазии... имела своих представителей в палатах и пользовалась значительным влиянием в печати... Она не была сплоченной какими-нибудь крупными общими интересами. Это была клика, состоявшая из республикански настроенных буржуа, писателей, адвокатов, офицеров и чиновников, влияние которой опиралось на французский национализм".
Между этими-то группами и протекала основная борьба с шумом и гамом, свистом и топотом, с соплями и слезами. Всё внимание общества было приковано именно к ней, затушевывая собой основной конфликт буржуазного общества. А поскольку понимание этого конфликта вследствие неразвитости общества отсутствовало как класс, то на поверхности запудривал мозги конфликт между привилигированными сословиями (дворянами и духовенством) и "народом", к которому в одну кучу свалили буржуазию, крестьян, и рабочий класс, а за компанию и люмпенов.
Но то, что эта борьба между сословиями была боковой, доказывает то обстоятельство, что дравшиеся между собой до красных соплей и дуэлей орлеанисты и легитимисты, тут же прекращали свои свары и объединенным фронтом выступали против пролетариата, едва тот поднимал голову, под вопли о защите порядке.
Ещё больше запутывало ситуацию существование социально-демократической, как её называл Маркс, партии -- партии мелкой буржуазии: лавочников и радикальной интеллигенции, сумевшей на волне революции образовать мощную фракцию в парламенте и даже заполучать время от времени министерские портфели. На взгляд демократов "дело шло... о простой борьбе между республиканцами и роялистами. Само же движение (партии порядка) они резюмируют в одном слове: "реакция" — ночь, когда все кошки серы и когда демократам можно беспрепятственно изрекать достойные ночного сторожа банальности. В противоположность этим роялистским заговорщикам социально-демократическая партия в собственных глазах выглядит защитницей 'республики'".
"Не следует только думать, что интеллегенты принципиально стремятся осуществить эгоистические классовые интересы лавочников. Они верят, что только демократией и может быть устранена классовая борьба... Ибо хотя интеллигенция и выражает интересы лавочников, по своему интеллектуальному уровню она отличается от них, как небо от земли. Представителями мелкого буржуа делает их то обстоятельство, что их мысль не в состоянии преступить тех границ, которых не преступает жизнь мелких буржуа, и потому теоретически они приходят к тем же самым задачам и решениям, к которым мелкого буржуа приводит практически его материальный интерес".
Класс социальной интеллигенции вызывал пристальный интерес Маркса в течение всей его жизни. Ещё начиная свою публицистическую карьеру, он писал о важности понять психологию и характер мелкого буржуа, ибо с одной стороны он самый настоящий буржуа по жизни и идеалам, а с другой -- он так же угнетается крупной буржуазией, как и пролетариат. То на волне экономического подъема он заводит дело, разъезжает в карете, то при экономическом кризисе прогорает и пополняет обездоленные слои. И этому-то классу, как прозорливо заметил Маркс, будет принадлежать ведущая роль во всех грядущих битвах современности, что мы и наблюдаем сейчас на примере всяких там экологических, правозащитных, благотворительных etc движений, делая его то союзником пролетариата, то бросая в противоположный лагерь.
И именно только в этих условиях к власти могло прийти такое ничтожество, фигляр и гаер, как "Наполеон малый" по определению В. Гюго, не связанный ни с одним из перечисленных классов, но ловко маневрирующий между ними. Не могу не привести острой характеристик, данной ему Марксом: "Старый, прожженный кутила, он смотрит на историческую жизнь народов и на все разыгрываемые ею драмы, как на комедию в самом пошлом смысле слова, как на маскарад, где пышные костюмы, слова и позы служат лишь маской для самой мелкой пакости".
Однако, как замечает К. Маркс "государственная власть не висит в воздухе". Она обязательно опирается на какой-либо класс и выражает его классовые интересы. В этом смысле Бонапарт — "представитель класса, и притом самого многочисленного, французского общества, представитель парцелльного крестьянства.
Парцелльные крестьяне составляют громадную массу, члены которой живут в одинаковых условиях. Их способ производства изолирует их друг от друга... Поскольку они живут в экономических условиях, враждебно противопоставляющих их образ жизни образу жизни других классов, — они образуют класс. Но поскольку тождество их интересов не создает между ними никакой общности, они неспособны защищать свои классовые интересы от своего собственного имени. Они не могут представлять себя, их должны представлять другие. Их представитель должен вместе с тем являться их господином, авторитетом, стоящим над ними, неограниченной правительственной властью, защищающей их от других классов и ниспосылающей им свыше дождь и солнечный свет.
Историческая традиция породила мистическую веру французских крестьян в то, что человек по имени Наполеон возвратит им все утраченные блага. И вот нашелся некто, выдающий себя за этого человека только потому, что он носит имя Наполеон".
Но, кроме мелкого крестьянства, ещё одна социальная группа, кровно заинтересованная, если не в таком фигляре, как Наполеон Бонапарт, то в диктаторе. Это многочисленное чиновничество.
"Исполнительная власть во Франции постоянно держит в зависимости от себя огромную массу интересов и лиц, благодаря чему государство осуществляет полный контроль над гражданским обществом... Тем более, что материальный интерес французской буржуазии теснейшим образом сплетается с сохранением этой обширной и широко разветвлённой государственной машины. Сюда сбывает она своё излишнее население и пополняет в форме казенного жалованья то, чего она не смогла заполучить в форме прибыли, процентов, ренты и гонораров".